– Ты что, всю ночь ехал, что ли? – удивился Кофи.
Суданские водители ему прочно внушили, что только самоубийцы гонят ночи напролет. Это обязательно когда-нибудь плохо кончается.
– Нет, – устало улыбнулся паренек. – Девчонка, понимаешь? Такая заводная! Вертелась, как… как…
– Пропеллер, – подсказал Кофи.
– О, точно! – обрадовался меткости сравнения шофер. – Как пропеллер…
Некогда песчаная, дорога давно была заасфальтирована. Она словно начиналась ниоткуда и уходила в никуда. Далеко впереди разбитый асфальт достигал белого неба. Слева и справа к дороге подступали конические холмы с редкими" пальмами. Пальмы и холмы, пальмы и холмы.
Холмы и пальмы.
Черный паренек достал из-под сиденья обыкновенный кирпич и положил вместо ноги на педаль акселератора. Теперь ничто не мешало ему клевать носом. Кофи с дороги глаз не спускал. Солнце, как водится, прожигало железную крышу «МАЗа». Главное небесное светило твердо решило пленных не брать.
«Спасибо, Господи, что ты создал меня столь предусмотрительным!» – умилился Кофи, достал полуторалитровую бутыль минералки и жадно припал коричневыми губами. Причем одна его рука слегка придерживала руль, а глаза смотрели вдаль сквозь лобовое стекло.
Эту бутыль он приобрел за пятьсот километров отсюда, на вокзале северного бенинского городка Канди. Минувшей ночью. Когда выбрался наконец из едва двигавшегося состава, который привез Кофи из нигерийской столицы Ниамея.
Разумеется, под Кофи не было сиденья. Предприимчивые бенинцы пользуются подушками от автомобильных кресел именно как подушками. А ездят на ящиках. Или на табуретах.
Хотя в Бенине и следует много пить, в пути это делать неудобно. В кабине трясло даже брльше, чем в раскуроченном мытищинском вагоне.
Правда, будь бутылка стеклянной, Кофи уже не опасался бы остаться без зубов.
Четырех передних – двух верхних и двух нижних – его лишил железный кулак Василия Константиновича Кондратьева.
Когда впереди показались контуры Губигу, Кофи Догме испытал огромное облегчение. Он не зря еще в Судане разменял стодолларовую купюру.
Вождь протянул один доллар пареньку за рулем, и тот сразу проснулся. Черное смазливое личико расплылось в счастливой улыбке.
– Спасибо! – крикнул Кофи на родном языке и покинул душегубку, изготовленную на Минском автозаводе.
«Совершенно зря в Белоруссии укомплектовывают вагоны и грузовики для Бенина сиденьями, – думал вождь, подходя к околице. – Лучше бы сразу устанавливали ящики из-под помидоров и яблок. А на разницу в цене поставляли бы нормальные перьевые подушки. На них куда удобнее голове, чем на жестких сиденьях».
Белорусское чудище страшно заревело перегретым мотором и поплыло в белом мареве дальше. На фабрику пальмового масла. Кофи долго смотрел вслед.
Наконец он отхлебнул "ще минералки и направился мимо старой стенки для сушки навоза в деревню. Одна-единственная муха приветствовала вождя. По траектории ее полета было видно, что она отупела от жары.
Однако в первой же улочке вождь немедленно был замечен. Здесь, в тени сборно-щитовых домиков, копошились ребятишки. Они окружили его и отчаянно завопили на все лады:
– Кофи Догме, Кофи Догме приехал!
– Приехал наш вождь из великой России!
– Вождь вернулся в Губигу!!!
Кофи наспех погладил несколько курчавых головок:
– А ну отвечайте, детишки: где народ?
Дети хором заорали так, что у Кофи заложило уши:
– Народ в поле!!!
А девочка лет трех, не знающая еще страха, с вызовом спросила:
– Вождь, а что ты нам вкусненького привез?
Кофи нагнулся, потрепал ее щечку:
– Потом, моя маленькая, потом…
Сборно-щитовой домик вождя был выкрашен в национальные цвета: желтая крыша, светло-зеленые стены, красные двери, красные рамы и наличники. Одна из стен глядела наружу ребристой мордой кондиционера.
Кофи шагнул в дом. В прошлый приезд, когда дед лежал при смерти, наследника ждали с минуты на минуту. Кофи вспомнил застывших в поклонах амбалов в футболках и шортах.
Сейчас его никто не ждал. Вот так и должны обрушиваться на головы подчиненных все руководители. Чтоб ничто от хозяйского глаза не успели укрыть.
Вождь осторожно опустил на пол переносной компьютер. Повесил на гвоздь свою скатку – плащ, пиджак и синие туфли.
Из спальни, где умер дед, неслись звуки какой-то возни. Тонкие перегородки почти не мешали распространению звуков, как в российских многоэтажках постройки семидесятых годов.
Кофи ясно разобрал женское постанывание и мужское сопение. Он придал лицу свирепое выражение и рывком распахнул дверь.
В глазах потемнело от черных тел.
Сначала Кофи даже не – мог понять, сколько здесь участников.
Участники, в свою очередь, замерли.
Большее изумление и больший ужас Кофи встречал лишь на лицах своих жертв.
Вождь наслаждался немой сценой. Сразу вспомнились занятия русской литературой на подготовительном отделении четыре года назад. Финал гоголевского «Ревизора».
Вовсю шуровал кондиционер. Горячий ветерок играл шторами на распахнутых окнах. Постепенно Кофи разобрался, кто есть кто. Тела было всего три.
Два мощных торса принадлежали его собственным телохранителям. Компанию им составляла круглозадая красотка.
В ней Кофи узнал последнюю жену старого вождя Нбаби. Уезжая в Петербург 25 августа, молодой вождь разрешил ей присматривать за своим домиком.
Троица была бесподобно переплетена.
От страха они, кажется, могли и не расплестись.
– Здавствуйте! – рявкнул Кофи. – Народ в поле, а вы тут динь-динь, понимаешь!?
Последняя жена Нбаби разрыдалась.
Она отпихнула от себя одного амбала, отбросила бедро второго и поползла обнимать босые ноги Кофи, заклиная:
– Прости меня, вождь, не виноватая я, они сильнее меня, я не могла сопротивляться… Прости меня, о вождь!
– А вы что скажете, бездельники? – обратился Кофи к охране.
Абсолютно голые парни наконец вскочили и поклонились. Не поднимая головы, один сказал:
– Прости нас, вождь. Но скажи, как быть, если она целый день перед нами без одежды?
– Прости нас, вождь, – взмолился второй охранник. – Но что нам делать, если она целыми днями крутит голой задницей?
– Даже нап аховую повязку не носит, стерва! – поделился первый тем, что больше всего его возмущало.
Оба они служили вождю одновременно деревенской милицией, президентской гвардией, вышибалами, телохранителями и просто лакеями.
Кофи не смог более сдерживаться. Он захохотал во весь голос. От этого последняя жена великого Нбаби перестала плакать, а амбалы в ожидании расправы повесили головы еще ниже.
Смех вождя услыхали собравшиеся вокруг домика дети. Им сразу стало очень смешно, и скоро Кофи смеялся в сопровождении десятков детских голосков.
Язык народа фон и так звучал, подобно колокольчикам, а детский смех вовсе походил на хрустальный звон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55