– погасил его радость Умник, заявив со всей ответственностью: – Я категорически отказываюсь лишать эту симпатичную говядину жизни в угоду вашему бездонному желудку!
– А то, что желудок этот и твой одновременно, забыл? – резонно заметил Старшой.
– Молочка бы сейчас ведерко… – с тоской произнес Озорник.
– А доить кто будет? – поинтересовался Старшой.
– Я! Я! – вскричал Озорник и, перехватив управление организмом, кинулся к корове.
Корова даже не шарахнулась, обладая флегматичным характером. В Англии все флегматичными были: и жители, и скотина их, – наверное, из-за климата. Под дождем-то откуда жару внутреннему взяться?
Хотел Змей за вымя схватиться, молока надоить, но лапы его оказались неподходящими по размеру. Посмотрел он на лапы, призадумался.
– Делать нечего, – изрек Озорник, – аки младенцы несмышленые, титьку коровкину сосать будем! – И к переполненному вымени, давно нуждающемуся в умелых руках доярки, приложился зубастой пастью.
Тут раздался шум – то йомены бежали спасать призовую молочную корову. Били они палками в жестяные тазы, чтобы спугнуть невиданного зверя. А впереди староста тамошний – не то Джон, не то Смит – несся, громко крича и улюлюкая.
Озорник от неожиданного шума громко чмокнул и корову в себя втянул. Проскользнула бедная животина по Змеевой шее большим комком и в чреве огромном успокоилась, вместе с рогами, копытами да колокольцем, что на шее болтался.
Старшой ждать, пока его тазиками забросают, не стал, крыльями общими взмахнул да взлетел.
Озорник, пока летели, громко отрыгивал и пребывал в сытом блаженстве. А Умник вдруг осознал, что корову они все-таки съели и теперь несчастная скотина переваривается в желудке, который ему не совсем чужой, поскольку один на троих. И, обладая развитым воображением, так живо «злодейство» это представил, что помутилось его сознание и выключилось. Так и летели в сыром английском тумане: средняя голова – сосредоточенно высматривая путь, левая – сыто отрыгивая, а правая – пребывая в глубоком обмороке от содеянного.
Общаться со странными народами Горынычу не хотелось, а потому, когда заметил он высокую горку, поросшую густым лесом, приземлился на ней, в аккурат на самой лысой вершине. С горы той сбегала неглубокая речушка. Горыныч напился воды да задремал, подставив сытый живот под моросящий дождик. Но его отдых нарушил чей-то крик.
– Выходи на бой, дракон проклятый! – услышал он и нехотя открыл глаза.
По сырому склону лез к нему странный человек, с головы до ног облаченный в железные одежды. Он волочил за собой меч, длинный, что твоя оглобля. Тащил за собой с большой натугой. Из-под железного шлема со свистом и хрипом вырывалось тяжелое дыхание.
– Вот ведь диво, – сказал Умник, – рыцарь в таком месте турнир устроить решил!
Рыцарь услышал это и прохрипел:
– Не по чину тебе на турнир меня вызывать, дракон поганый! И турниры танцевать я с тобой не собираюсь! Выходи на бой смертный!
Тут нападающий в жиже, которой земля от частых дождей сделалась, заскользил и к деревьям, на прежние позиции, съехал. Но тут же встал, правда, с немалым трудом. Дело в том, что его железный костюм слишком уж погнут был да помят, поэтому двигаться в нем было сложновато. Но рыцарь обладал большим мужеством и снова полез на врага.
– Выходи, сказал… – хрипел он.
– Сейчас все брошу и выйду, – лениво отозвался Старшой, с интересом наблюдая за странным агрессором.
– Может, мы его съедим? – предложил Озорник, не серьезно, а так, "в шутку.
– Нет, консервы очень вредны для пищеварения, – в кои-то веки оценил комичность ситуации Умник и поддержал братову шутку. – А он не только консерва, но еще и со сроком годности просроченным. Смотрите – едва живой.
– Я не консерва, – обиделся рыцарь, хотя Умник правильно заметил – кроме того, что рыцарь этот безлошадный и в ржавых доспехах, он еще был очень истощен. Его буквально шатало от слабости.
– Тогда ты букашка в фольге, – рассмеялся Озорник и дунул.
Нападающий кубарем покатился по крутому скользкому склону, гремя всеми металлическими частями доспехов. Он опять с трудом поднялся на ноги и побрел навстречу собственной гибели, надсадно хрипя:
– Все равно я тебя обезглавлю…
– Да-а… – задумчиво произнес Старшой, почесывая на морде чешую. – Разное приходилось видеть, братцы. Помнится, нас бежали убить, неслись уничтожить, мчались сжить со свету, но чтоб вот так – брели обезглавить?.. Сынок, ты когда ел последний раз?
Рыцарь не ответил, он ухватил рукоять меча обеими руками и занес клинок над головой. Но, видимо, на этот замах ушли последние силы. Меч перетянул, и горемыка рухнул на спину.
– Вот доходяга, – пробурчал Озорник.
Горыныч зачерпнул пригоршню воды из речушки и, с трудом зацепив когтем забрало на погнутом шлеме, плеснул в щель. Из доспехов послышалось бульканье и кашель.
– Утонет ведь. – Умник укоризненно посмотрел на братьев.
Рыцаря перевернули на живот – вода полилась из всех частей металлической упаковки.
– А может, его вытащить из костюма?
– Дело говоришь, Умник, распакуем его, братцы, – распорядился Старшой, и через минуту рыцаря освободили от доспехов.
Прочный металл под крепкими когтями рвался, словно бумага. Без доспехов нападающий выглядел совсем плачевно – кожа да кости. Он был очень высок и невероятно худ. Аристократическое лицо было вытянуто и имело бледно-серый цвет, а огромный, с горбинкой нос на фоне впалых щек казался еще больше. Мокрые рыжие волосы облепили маленькую голову и тонкую шею. А сердце его стучало так, что казалось, будто сейчас оно разломает тонкие ребра, пробьет впалую грудь и выпрыгнет наружу.
– Как же надо было проголодаться, чтобы кинуться с этой зубочистилкой, – Старшой презрительно посмотрел на рыцарский меч, – на такую тушу, как мы?!
– Ну в жизни всякое бывает – мы вон тоже с голода корову съели, – напомнил Умник.
– Тише, – шикнул Озорник, – очнулся, болезный.
Рыцарь открыл большие синие глаза и прошептал:
– Я вызываю тебя на бой. Все равно отрублю твою мерзкую голову. – Он помолчал немного, потом попросил – уже совсем по-другому, чуть ли не умоляюще: – У тебя три головы. Выдели одну для счастия моего, что тебе стоит?
– Ну и на кой тебе моя голова сдалась? – поинтересовался Старшой. – Тем более мерзкая?
– Я подарю ее прекрасной леди Кларе, – прошептал рыцарь, и его длинное вытянутое лицо осветилось нежной и радостной улыбкой.
– Ну и нравы! То-то твоя ледя обрадуется, когда ты ей под ноги протухшую змеиную голову кинешь, – сказал Озорник и хохотнул, представив такую картину.
– Почему протухшую? – Рыцарь озадаченно хлопал белесыми ресницами, было видно, что такая мысль ему в голову не приходила.
– Потому что, пока ты ее довезешь, она протухнет, – сказал Умник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– А то, что желудок этот и твой одновременно, забыл? – резонно заметил Старшой.
– Молочка бы сейчас ведерко… – с тоской произнес Озорник.
– А доить кто будет? – поинтересовался Старшой.
– Я! Я! – вскричал Озорник и, перехватив управление организмом, кинулся к корове.
Корова даже не шарахнулась, обладая флегматичным характером. В Англии все флегматичными были: и жители, и скотина их, – наверное, из-за климата. Под дождем-то откуда жару внутреннему взяться?
Хотел Змей за вымя схватиться, молока надоить, но лапы его оказались неподходящими по размеру. Посмотрел он на лапы, призадумался.
– Делать нечего, – изрек Озорник, – аки младенцы несмышленые, титьку коровкину сосать будем! – И к переполненному вымени, давно нуждающемуся в умелых руках доярки, приложился зубастой пастью.
Тут раздался шум – то йомены бежали спасать призовую молочную корову. Били они палками в жестяные тазы, чтобы спугнуть невиданного зверя. А впереди староста тамошний – не то Джон, не то Смит – несся, громко крича и улюлюкая.
Озорник от неожиданного шума громко чмокнул и корову в себя втянул. Проскользнула бедная животина по Змеевой шее большим комком и в чреве огромном успокоилась, вместе с рогами, копытами да колокольцем, что на шее болтался.
Старшой ждать, пока его тазиками забросают, не стал, крыльями общими взмахнул да взлетел.
Озорник, пока летели, громко отрыгивал и пребывал в сытом блаженстве. А Умник вдруг осознал, что корову они все-таки съели и теперь несчастная скотина переваривается в желудке, который ему не совсем чужой, поскольку один на троих. И, обладая развитым воображением, так живо «злодейство» это представил, что помутилось его сознание и выключилось. Так и летели в сыром английском тумане: средняя голова – сосредоточенно высматривая путь, левая – сыто отрыгивая, а правая – пребывая в глубоком обмороке от содеянного.
Общаться со странными народами Горынычу не хотелось, а потому, когда заметил он высокую горку, поросшую густым лесом, приземлился на ней, в аккурат на самой лысой вершине. С горы той сбегала неглубокая речушка. Горыныч напился воды да задремал, подставив сытый живот под моросящий дождик. Но его отдых нарушил чей-то крик.
– Выходи на бой, дракон проклятый! – услышал он и нехотя открыл глаза.
По сырому склону лез к нему странный человек, с головы до ног облаченный в железные одежды. Он волочил за собой меч, длинный, что твоя оглобля. Тащил за собой с большой натугой. Из-под железного шлема со свистом и хрипом вырывалось тяжелое дыхание.
– Вот ведь диво, – сказал Умник, – рыцарь в таком месте турнир устроить решил!
Рыцарь услышал это и прохрипел:
– Не по чину тебе на турнир меня вызывать, дракон поганый! И турниры танцевать я с тобой не собираюсь! Выходи на бой смертный!
Тут нападающий в жиже, которой земля от частых дождей сделалась, заскользил и к деревьям, на прежние позиции, съехал. Но тут же встал, правда, с немалым трудом. Дело в том, что его железный костюм слишком уж погнут был да помят, поэтому двигаться в нем было сложновато. Но рыцарь обладал большим мужеством и снова полез на врага.
– Выходи, сказал… – хрипел он.
– Сейчас все брошу и выйду, – лениво отозвался Старшой, с интересом наблюдая за странным агрессором.
– Может, мы его съедим? – предложил Озорник, не серьезно, а так, "в шутку.
– Нет, консервы очень вредны для пищеварения, – в кои-то веки оценил комичность ситуации Умник и поддержал братову шутку. – А он не только консерва, но еще и со сроком годности просроченным. Смотрите – едва живой.
– Я не консерва, – обиделся рыцарь, хотя Умник правильно заметил – кроме того, что рыцарь этот безлошадный и в ржавых доспехах, он еще был очень истощен. Его буквально шатало от слабости.
– Тогда ты букашка в фольге, – рассмеялся Озорник и дунул.
Нападающий кубарем покатился по крутому скользкому склону, гремя всеми металлическими частями доспехов. Он опять с трудом поднялся на ноги и побрел навстречу собственной гибели, надсадно хрипя:
– Все равно я тебя обезглавлю…
– Да-а… – задумчиво произнес Старшой, почесывая на морде чешую. – Разное приходилось видеть, братцы. Помнится, нас бежали убить, неслись уничтожить, мчались сжить со свету, но чтоб вот так – брели обезглавить?.. Сынок, ты когда ел последний раз?
Рыцарь не ответил, он ухватил рукоять меча обеими руками и занес клинок над головой. Но, видимо, на этот замах ушли последние силы. Меч перетянул, и горемыка рухнул на спину.
– Вот доходяга, – пробурчал Озорник.
Горыныч зачерпнул пригоршню воды из речушки и, с трудом зацепив когтем забрало на погнутом шлеме, плеснул в щель. Из доспехов послышалось бульканье и кашель.
– Утонет ведь. – Умник укоризненно посмотрел на братьев.
Рыцаря перевернули на живот – вода полилась из всех частей металлической упаковки.
– А может, его вытащить из костюма?
– Дело говоришь, Умник, распакуем его, братцы, – распорядился Старшой, и через минуту рыцаря освободили от доспехов.
Прочный металл под крепкими когтями рвался, словно бумага. Без доспехов нападающий выглядел совсем плачевно – кожа да кости. Он был очень высок и невероятно худ. Аристократическое лицо было вытянуто и имело бледно-серый цвет, а огромный, с горбинкой нос на фоне впалых щек казался еще больше. Мокрые рыжие волосы облепили маленькую голову и тонкую шею. А сердце его стучало так, что казалось, будто сейчас оно разломает тонкие ребра, пробьет впалую грудь и выпрыгнет наружу.
– Как же надо было проголодаться, чтобы кинуться с этой зубочистилкой, – Старшой презрительно посмотрел на рыцарский меч, – на такую тушу, как мы?!
– Ну в жизни всякое бывает – мы вон тоже с голода корову съели, – напомнил Умник.
– Тише, – шикнул Озорник, – очнулся, болезный.
Рыцарь открыл большие синие глаза и прошептал:
– Я вызываю тебя на бой. Все равно отрублю твою мерзкую голову. – Он помолчал немного, потом попросил – уже совсем по-другому, чуть ли не умоляюще: – У тебя три головы. Выдели одну для счастия моего, что тебе стоит?
– Ну и на кой тебе моя голова сдалась? – поинтересовался Старшой. – Тем более мерзкая?
– Я подарю ее прекрасной леди Кларе, – прошептал рыцарь, и его длинное вытянутое лицо осветилось нежной и радостной улыбкой.
– Ну и нравы! То-то твоя ледя обрадуется, когда ты ей под ноги протухшую змеиную голову кинешь, – сказал Озорник и хохотнул, представив такую картину.
– Почему протухшую? – Рыцарь озадаченно хлопал белесыми ресницами, было видно, что такая мысль ему в голову не приходила.
– Потому что, пока ты ее довезешь, она протухнет, – сказал Умник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76