Рассказать сейчас?
— А давай. Мне звонили?
— Еще как!
— И кто?
— Ты намерен перезвонить им прямо сейчас?
— Да нет. Просто любопытно.
— Ну, лейтенант Синкфилд звонил. Дважды. Мистер Артур Дейн — один раз. Голос у него… вкрадчивый. Разок звонили эти твои… из клуба. Еще жена сенатора, миссис Эймс. Потом еще какая-то, говорила этак плаксиво, назвалась Глорией Пиплз. Еще Конни Мизелль, девица с таким бархатным голосом.
— А ты б видела ее тело… — сказал я.
— Если оно соответствует голосу, ты, поди, опять влюбился.
— Я с этим справлюсь. А что ты им говорила?
— Что ты в Лос-Анджелесе, где именно я не в курсе, и что если у них что-то особо важное, они могут, наверно, попытаться достать тебя через офис Френка Сайза. А теперь марш в постель!
— Я вот думаю, не надеть ли мне пижаму?..
— Сейчас тебе будет не до нее, — пообещала она.
Это было смутное чувство, что здесь есть кто-то еще. Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть руку. Пальцы ее были напряжены и вытянуты, и она стремительно приближалась к моей переносице. Я резко откатил голову влево, и пальцы цапнули меня чуть повыше правого уха. «Уанг!» — крикнул Мартин Рутерфорд Хилл вместо «Доброе утро!».
— Да ты у нас киллер, да, малыш? — спросил я.
Затем прислушался к себе, стараясь оценить, насколько тяжелое похмелье я заработал в результате вчерашнего бесконтрольного потребления внутрь горячительных напитков. По ощущениям, была не крайняя степень, но почти.
— Дик! — сказал Мартин Рутерфорд Хилл.
— Эй, Сара! — закричал я.
— Что? — донесся ее крик с первого этажа.
— Ребенок произнес слово!
— Сейчас несу! — крикнула она.
Некоторое время спустя она появилась, неся с собой чашку кофе. Я с кряхтением сел на кровати и благодарно принял ее.
— Дать тебе сигарету? Или ты собираешься опять бросать?
— Я брошу на следующей неделе. Они в кармане пиджака.
Она нашла пачку, вложила сигарету мне в рот и зажгла ее для меня.
— Спасибо, — сказал я. — А ребенок сказал слово.
— Правда?!
— Он сказал мое имя. Дик. Скажи опять «Дик», Мартин Рутерфорд!
— Дик, — тут же сказал Мартин Рутерфорд.
— Видишь?
Она покачала головой.
— Ну, такое он говорит целыми днями.
— Ступай, чадо, — сказал я. — Придешь, когда сможешь сказать «Декатур».
— Примерно в пять лет, — сказала Сара.
— Сколько сейчас времени?
— Начало одиннадцатого.
— Ты сегодня работаешь?
Она опять покачала головой.
— Не сегодня.
— Возьми няньку для ребенка, сходим куда-нибудь вечером вместе.
— Боже, мистер Лукас, я вся трепещу! По какому случаю?
— Просто так, никакого особого случая.
— Здорово, — сказала Сара. — Это лучше всего.
К 10.30 я уже принял душ, побрился, оделся и сидел за столом в нашей второй спальне, которая некогда была моим кабинетом, а теперь я делил ее с Мартином Рутерфордом. Окно комнаты выходило на восток, и теперь солнце заливало светом мой письменный стол, расположенный прямо напротив окна. Третий обитатель комнаты, кот Глупыш, развалился возле телефона. Стараясь его не побеспокоить, я набрал номер лейтенанта Синкфилда, записанный Сарой.
Он тут же возник в трубке со своим резким «Лейтенант Синкфилд слушает!» — весь по горло в делах, не терпящий пустопорожней болтовни, — словно именно ему сегодня утром выпало встать во главе непрекращающейся войны с преступностью.
Назвавшись, кто я есть, я продолжил:
— Ты мне звонил дважды. Я подумал, что у вас, должно быть, что-то важное.
— Важным оно казалось вчера, — сказал он. — Сегодня это так — не более чем интересно.
— А вы, парни, обедаете когда-нибудь?
— Обедаем, не сомневайся. Наедаемся до отвала в кафетерии «Шолль», потому что там дешево и они обходятся без всех этих религиозных штучек. По нашей работе ничего лучше не найдешь.
— А я вот думаю о чем-то покучерявее.
— Да уж надеюсь, — сказал он.
— Как насчет «Герцог Зиберт»?
— Что ж, достаточно кучеряво.
— А когда вам было бы лучше поесть? — спросил я.
— Я люблю обедать в районе полудня, не сочти только меня деревней.
— Полдень — отлично, — сказал я. — Кстати, а ты знаешь кого-нибудь в Лос-Анджелесе, в убойном отделе?
— Да знаю там кое-кого, — сказал он осторожным тоном, словно боясь сболтнуть лишнего.
— Да тут такое дело… По-моему, вчера там кто-то хотел меня убить. Я подумал, может, твои друзья смогут выяснить кто?
— Ты шутишь?
— Нет, какие шутки.
— Ты запомнил его внешность?
— Это была она. Я хорошо запомнил.
— Начинай описывать, — приказал Синкфилд. — Я буду сразу печатать… если с тобой все в порядке.
— Со мной все о-кей, — сказал я.
В 11.30 утра я подтолкнул свой отчет о расходах, и он скользнул через стол Френка Сайза. «Первоочередное первым!» — сказал я. Отчет я ему сунул вверх ногами. Он нахмурился, глядя на него, и потом стал разворачивать к себе при помощи ластика на другом конце желтого карандаша. По-моему, он не хотел к нему прикасаться.
Закончив читать, он стал медленно поднимать на меня глаза. Недоверие прямо-таки нарисовалось у него на лице. Недоверие читалось также и в его глазах — но их оно никогда и не покидало. «Один костюм? — спрашивал он. — Одна электробритва? Одна зубная щетка? Один тюбик зубной пасты «Крест»? Одна пара жокейских шорт? Одна голубая рубашка? 183 доллара и 45 центов?!» К тому моменту, когда он дошел до 45 центов, его голос поднялся до верхнего регистра полнейшего недоверия.
— Вы хотите, чтобы я рассказал вам об этом, — сказал я, — или хотите проверить, сможете ли петь сопрано?
— Расскажите мне об этом, — сказал он. — Что-то с утра я еще не слышал ничего занимательного.
И я рассказал ему, а он слушал как всегда — полностью погрузившись в процесс, только временами помечая для себя вопросы, которые надо задать по окончании рассказа.
Когда я закончил, Френк воспользовался своим желтым карандашом, чтобы поставить «ОК!» и свои инициалы на отчете. Он подтолкнул его через стол ко мне.
— Честно говоря, — сказал он, — я б, наверно, и не подумал заворачивать ни к какому Стейси. Или первым же самолетом отбыл бы куда подальше, или пошел бы к легавым.
— У меня с собой было много Скотча, — сказал я.
Он кивнул.
— Что вы расскажете Синкфилду?
— Да, думаю, практически все.
Он снова кивнул.
— Я тоже так считаю. Затем?
— Затем я позвоню или навещу всех тех, кто мне звонил в мое отсутствие. Может быть, у них что-нибудь есть.
— Мы уже набрали материала для целой грозди колонок, — сказал он. — Как лихо Конни Мизелль и этот ее наполовину брат подъехали к сенатору и к его дочери! Просто красота!
— По-моему, недельку с тем, что у вас есть, вы продержитесь, — сказал я.
— За исключением одной вещи, — сказал Сайз.
Тут кивнул я.
— Вместе ничего не стыкуется.
— Да, — сказал он. — Не сходится.
— Колонка-другая — может, тогда и остальное проявится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— А давай. Мне звонили?
— Еще как!
— И кто?
— Ты намерен перезвонить им прямо сейчас?
— Да нет. Просто любопытно.
— Ну, лейтенант Синкфилд звонил. Дважды. Мистер Артур Дейн — один раз. Голос у него… вкрадчивый. Разок звонили эти твои… из клуба. Еще жена сенатора, миссис Эймс. Потом еще какая-то, говорила этак плаксиво, назвалась Глорией Пиплз. Еще Конни Мизелль, девица с таким бархатным голосом.
— А ты б видела ее тело… — сказал я.
— Если оно соответствует голосу, ты, поди, опять влюбился.
— Я с этим справлюсь. А что ты им говорила?
— Что ты в Лос-Анджелесе, где именно я не в курсе, и что если у них что-то особо важное, они могут, наверно, попытаться достать тебя через офис Френка Сайза. А теперь марш в постель!
— Я вот думаю, не надеть ли мне пижаму?..
— Сейчас тебе будет не до нее, — пообещала она.
Это было смутное чувство, что здесь есть кто-то еще. Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть руку. Пальцы ее были напряжены и вытянуты, и она стремительно приближалась к моей переносице. Я резко откатил голову влево, и пальцы цапнули меня чуть повыше правого уха. «Уанг!» — крикнул Мартин Рутерфорд Хилл вместо «Доброе утро!».
— Да ты у нас киллер, да, малыш? — спросил я.
Затем прислушался к себе, стараясь оценить, насколько тяжелое похмелье я заработал в результате вчерашнего бесконтрольного потребления внутрь горячительных напитков. По ощущениям, была не крайняя степень, но почти.
— Дик! — сказал Мартин Рутерфорд Хилл.
— Эй, Сара! — закричал я.
— Что? — донесся ее крик с первого этажа.
— Ребенок произнес слово!
— Сейчас несу! — крикнула она.
Некоторое время спустя она появилась, неся с собой чашку кофе. Я с кряхтением сел на кровати и благодарно принял ее.
— Дать тебе сигарету? Или ты собираешься опять бросать?
— Я брошу на следующей неделе. Они в кармане пиджака.
Она нашла пачку, вложила сигарету мне в рот и зажгла ее для меня.
— Спасибо, — сказал я. — А ребенок сказал слово.
— Правда?!
— Он сказал мое имя. Дик. Скажи опять «Дик», Мартин Рутерфорд!
— Дик, — тут же сказал Мартин Рутерфорд.
— Видишь?
Она покачала головой.
— Ну, такое он говорит целыми днями.
— Ступай, чадо, — сказал я. — Придешь, когда сможешь сказать «Декатур».
— Примерно в пять лет, — сказала Сара.
— Сколько сейчас времени?
— Начало одиннадцатого.
— Ты сегодня работаешь?
Она опять покачала головой.
— Не сегодня.
— Возьми няньку для ребенка, сходим куда-нибудь вечером вместе.
— Боже, мистер Лукас, я вся трепещу! По какому случаю?
— Просто так, никакого особого случая.
— Здорово, — сказала Сара. — Это лучше всего.
К 10.30 я уже принял душ, побрился, оделся и сидел за столом в нашей второй спальне, которая некогда была моим кабинетом, а теперь я делил ее с Мартином Рутерфордом. Окно комнаты выходило на восток, и теперь солнце заливало светом мой письменный стол, расположенный прямо напротив окна. Третий обитатель комнаты, кот Глупыш, развалился возле телефона. Стараясь его не побеспокоить, я набрал номер лейтенанта Синкфилда, записанный Сарой.
Он тут же возник в трубке со своим резким «Лейтенант Синкфилд слушает!» — весь по горло в делах, не терпящий пустопорожней болтовни, — словно именно ему сегодня утром выпало встать во главе непрекращающейся войны с преступностью.
Назвавшись, кто я есть, я продолжил:
— Ты мне звонил дважды. Я подумал, что у вас, должно быть, что-то важное.
— Важным оно казалось вчера, — сказал он. — Сегодня это так — не более чем интересно.
— А вы, парни, обедаете когда-нибудь?
— Обедаем, не сомневайся. Наедаемся до отвала в кафетерии «Шолль», потому что там дешево и они обходятся без всех этих религиозных штучек. По нашей работе ничего лучше не найдешь.
— А я вот думаю о чем-то покучерявее.
— Да уж надеюсь, — сказал он.
— Как насчет «Герцог Зиберт»?
— Что ж, достаточно кучеряво.
— А когда вам было бы лучше поесть? — спросил я.
— Я люблю обедать в районе полудня, не сочти только меня деревней.
— Полдень — отлично, — сказал я. — Кстати, а ты знаешь кого-нибудь в Лос-Анджелесе, в убойном отделе?
— Да знаю там кое-кого, — сказал он осторожным тоном, словно боясь сболтнуть лишнего.
— Да тут такое дело… По-моему, вчера там кто-то хотел меня убить. Я подумал, может, твои друзья смогут выяснить кто?
— Ты шутишь?
— Нет, какие шутки.
— Ты запомнил его внешность?
— Это была она. Я хорошо запомнил.
— Начинай описывать, — приказал Синкфилд. — Я буду сразу печатать… если с тобой все в порядке.
— Со мной все о-кей, — сказал я.
В 11.30 утра я подтолкнул свой отчет о расходах, и он скользнул через стол Френка Сайза. «Первоочередное первым!» — сказал я. Отчет я ему сунул вверх ногами. Он нахмурился, глядя на него, и потом стал разворачивать к себе при помощи ластика на другом конце желтого карандаша. По-моему, он не хотел к нему прикасаться.
Закончив читать, он стал медленно поднимать на меня глаза. Недоверие прямо-таки нарисовалось у него на лице. Недоверие читалось также и в его глазах — но их оно никогда и не покидало. «Один костюм? — спрашивал он. — Одна электробритва? Одна зубная щетка? Один тюбик зубной пасты «Крест»? Одна пара жокейских шорт? Одна голубая рубашка? 183 доллара и 45 центов?!» К тому моменту, когда он дошел до 45 центов, его голос поднялся до верхнего регистра полнейшего недоверия.
— Вы хотите, чтобы я рассказал вам об этом, — сказал я, — или хотите проверить, сможете ли петь сопрано?
— Расскажите мне об этом, — сказал он. — Что-то с утра я еще не слышал ничего занимательного.
И я рассказал ему, а он слушал как всегда — полностью погрузившись в процесс, только временами помечая для себя вопросы, которые надо задать по окончании рассказа.
Когда я закончил, Френк воспользовался своим желтым карандашом, чтобы поставить «ОК!» и свои инициалы на отчете. Он подтолкнул его через стол ко мне.
— Честно говоря, — сказал он, — я б, наверно, и не подумал заворачивать ни к какому Стейси. Или первым же самолетом отбыл бы куда подальше, или пошел бы к легавым.
— У меня с собой было много Скотча, — сказал я.
Он кивнул.
— Что вы расскажете Синкфилду?
— Да, думаю, практически все.
Он снова кивнул.
— Я тоже так считаю. Затем?
— Затем я позвоню или навещу всех тех, кто мне звонил в мое отсутствие. Может быть, у них что-нибудь есть.
— Мы уже набрали материала для целой грозди колонок, — сказал он. — Как лихо Конни Мизелль и этот ее наполовину брат подъехали к сенатору и к его дочери! Просто красота!
— По-моему, недельку с тем, что у вас есть, вы продержитесь, — сказал я.
— За исключением одной вещи, — сказал Сайз.
Тут кивнул я.
— Вместе ничего не стыкуется.
— Да, — сказал он. — Не сходится.
— Колонка-другая — может, тогда и остальное проявится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62