— Это случилось сразу после того, как умер мой муж.
Хотел бы я знать, какая из психологических книг научила ее представлять дело именно таким образом.
— Когда вы перестали быть его личным секретарем? После того как он подал в отставку?
— Это было раньше.
— Когда?
Она посмотрела куда-то мимо меня и улыбнулась. Улыбка была удивительно кроткая и мягкая, и она совсем не соответствовала тому напряжению, с каким давалось ей общение. Я решил, что это улыбка Глории, выпекающей сахарные печенья.
— А вы ж еще не видели моего нахлебника, звезду мою пушистую? — спросила она, и я проследил за ее взглядом. Здоровенный абиссинский кот темно-синего оттенка появился в дверном проеме. Присев на задние лапы и энергично облизав себе морду языком, он начал обследовать комнату, желая обнаружить кого-нибудь, кого следовало бы выставить вон.
— Угадай, как его зовут? — спросила она.
— Хитклифф.
— Глупый! С чего б я его так обозвала?
— Ты просила меня угадать.
— Нет, я зову его Счастливчик.
— Надо же — какое милое имя.
— Но он не очень-то… Счастливчик, я имею в виду. Он мне достался оскопленный.
— Возможно, он стал только счастливее.
— И у него вовсе нет когтей. На передних лапах. Поэтому он совсем не царапает мебель.
— Ну хоть глаза у него есть.
— А ведь на самом деле когти ему совсем не нужны. Единственное, для чего они могли бы понадобиться — на дерево забраться, если собаки нападут. Но я никогда не выпускала его за дверь…
— Уверен, что он относится к этому с пониманием.
— Не знаю… Возможно, мне не следовало удалять ему когти. Может, мне вообще надо было дать ему пользоваться всей мебелью как одним большим средством для заточки когтей… У меня же это был первый кот, первый за всю жизнь. Он подарил его мне. Если когда-нибудь у меня будет другой кот, я оставлю его таким, каким его создал Господь.
— Этот кот… ты его получила в подарок, когда еще была личным секретарем у Сайза?
— Да. Тогда я еще была у него секретарем.
— Так почему ж вдруг перестала?
— Наверно, я ему надоела. Кому нужна в секретаршах кошелка тридцати двух лет от роду? Однажды он вызвал меня и сказал, что отныне я уже не его секретарь, а секретарь Кьюка.
— Кого?
— Кьюка, мистера Кьюмберса. Билл Кьюмберс. Он был на должности старшего администратора. Все звали его Кьюк. Просто, знаете, Кьюк Кьюмберс. Хотя ему это не очень-то нравилось.
— Сенатор объяснил, почему ты больше не можешь быть его секретарем?
— Он сказал, что Кьюку нужна секретарша. Та, которая у него была, вышла замуж и уволилась.
— Когда все случилось?
— Я не знаю. Примерно полгода назад, по-моему. Может, месяцев семь…
— Это было примерно тогда, когда он уже начал трахать Конни Мизелль?
Так, подумал я, вот тебе первый «живчик», дорогуша. Пошловатый, конечно. Посмотрим, как ты с этим справишься.
Глория Пиплз опустила глаза.
— Я не знаю, о чем вы говорите. Мне не нравятся разговоры в подобном тоне.
— Он бросил тебя из-за нее, это правда?
— Я не хочу об этом говорить!
— Почему ты закатила сегодня сцену на похоронах — потому что Конни Мизелль не дает вам видеться?
Кот по кличке Счастливчик добрался до своей хозяйки. Она наклонилась и взяла его на руки. Кот устроился на ее коленях, положив свои лишенные когтей лапы ей на грудь. Его урчание теперь разносилось по всей комнате.
— Я не хотела его тревожить, — сказала она, как бы обращаясь к коту. — Я не хотела причинять ему никаких неприятностей. Но когда Каролина умерла, я подумала, что нужна ему. Он обычно всегда приходил ко мне, когда у него случались неприятности. Я могла позаботиться о нем. Обычно он приходил сюда вечером, часов в семь или восемь, если мог освободиться пораньше. Я готовила ему ужин, и мы иногда выпивали вместе, иногда нет. И он усаживался вот в это кресло напротив, и мы смотрели телевизор или, например, он рассказывал мне о чем-нибудь, что случилось за день. Иногда мы ели попкорн. Он мог съесть его целиком, большую упаковку попкорна, всю один. Очень любил его с маслом. Он говорил здесь о своих проблемах. Ему это нравилось — говорить здесь о них. И все происходило только здесь. Мы никогда никуда не ходили. Он никогда меня никуда не брал с собой. Вот так сидели тут и разговаривали, или смотрели телевизор. Мы делали так на протяжении пяти с половиной лет, и никогда в жизни я не чувствовала себя до такой степени замужней, будь оно все проклято!
— Как это закончилось?
Она пожала плечами.
— А как все заканчивается? Просто обрывается, вот и все. Это случилось сразу после того, как он встретил ее. Я это знаю.
— Конни Мизелль?
Она кивнула.
— Сразу после этого. Он тут же пригласил меня и сказал, что Кьюку нужна секретарша, а я — самая подходящая кандидатура. Я спросила почему, а он сказал, потому что теперь будет вот так. Я сказала, что, по-моему, это несправедливо, а он сказал, что если я считаю это несправедливым, то могу уволиться. Но я не стала. Я оставалась до тех пор, пока он не подал в отставку.
— А где ж ты работаешь теперь?
— В сельхоздепартаменте. Когда работаю. Они собирались уволить меня, если я перестану показываться на работе.
— А что его жена?
— Луиза? А что жена?
— Она знала о вас?
Она снова пожала плечами.
— Теперь знает, надо полагать. Она же была на похоронах. Видела, как я делала из себя полную дуру. Но тогда она ничего не знала о нем… и обо мне. Обо мне и о нем. По-моему, она даже ни о чем не подозревала. Он никогда не брал меня с собой никуда — только в постель. Я была кем-то, к кому он мог прийти и целый день валяться на сене и вместе кушать попкорн. А потом он шел домой. Знаешь, как он обычно называл меня?
— Как?
— «Моё прибежище». Не слишком ласковое прозвище, да?
— Не знаю. Может, для него оно было ласковое.
Она еще раз хорошенько глотнула своей выпивки.
— Да нет, он был не мастер придумывать ласковые имена, вообще как-то выражать чувства… На него это не похоже. Во всяком случае, со мной. Может, он так делает с ней, с этой сучкой Мизелль… Но не со мной. Он, по-моему, и «милой» меня назвал раза два за пять с половиной лет. Иногда я хотела, чтобы он обхватил меня руками, сжал, обнял… И больше ничего. Просто обнял. Я бы сделала для него все, все что угодно, если бы он это сделал. Вот все, чего я хотела…
«Не горюй, милая моя, — подумал я. — Твое «все» — это все, что хочет любой из нас, сознает он это или нет. Ты, по крайней мере, теперь это знаешь».
— Каким он стал после встречи с Конни Мизелль?
— Как это? Что значит «каким стал»?
— Он изменился? Начал как-то по-другому общаться? Может, стал прикладываться к бутылке?
Она покачала головой.
— Он скорее успокоился. Да я с ним не так уж много виделась — только в офисе. Начал по-другому одеваться. Обычно он одевался по-настоящему консервативно, а тут пошел и полностью обновил весь свой гардероб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Хотел бы я знать, какая из психологических книг научила ее представлять дело именно таким образом.
— Когда вы перестали быть его личным секретарем? После того как он подал в отставку?
— Это было раньше.
— Когда?
Она посмотрела куда-то мимо меня и улыбнулась. Улыбка была удивительно кроткая и мягкая, и она совсем не соответствовала тому напряжению, с каким давалось ей общение. Я решил, что это улыбка Глории, выпекающей сахарные печенья.
— А вы ж еще не видели моего нахлебника, звезду мою пушистую? — спросила она, и я проследил за ее взглядом. Здоровенный абиссинский кот темно-синего оттенка появился в дверном проеме. Присев на задние лапы и энергично облизав себе морду языком, он начал обследовать комнату, желая обнаружить кого-нибудь, кого следовало бы выставить вон.
— Угадай, как его зовут? — спросила она.
— Хитклифф.
— Глупый! С чего б я его так обозвала?
— Ты просила меня угадать.
— Нет, я зову его Счастливчик.
— Надо же — какое милое имя.
— Но он не очень-то… Счастливчик, я имею в виду. Он мне достался оскопленный.
— Возможно, он стал только счастливее.
— И у него вовсе нет когтей. На передних лапах. Поэтому он совсем не царапает мебель.
— Ну хоть глаза у него есть.
— А ведь на самом деле когти ему совсем не нужны. Единственное, для чего они могли бы понадобиться — на дерево забраться, если собаки нападут. Но я никогда не выпускала его за дверь…
— Уверен, что он относится к этому с пониманием.
— Не знаю… Возможно, мне не следовало удалять ему когти. Может, мне вообще надо было дать ему пользоваться всей мебелью как одним большим средством для заточки когтей… У меня же это был первый кот, первый за всю жизнь. Он подарил его мне. Если когда-нибудь у меня будет другой кот, я оставлю его таким, каким его создал Господь.
— Этот кот… ты его получила в подарок, когда еще была личным секретарем у Сайза?
— Да. Тогда я еще была у него секретарем.
— Так почему ж вдруг перестала?
— Наверно, я ему надоела. Кому нужна в секретаршах кошелка тридцати двух лет от роду? Однажды он вызвал меня и сказал, что отныне я уже не его секретарь, а секретарь Кьюка.
— Кого?
— Кьюка, мистера Кьюмберса. Билл Кьюмберс. Он был на должности старшего администратора. Все звали его Кьюк. Просто, знаете, Кьюк Кьюмберс. Хотя ему это не очень-то нравилось.
— Сенатор объяснил, почему ты больше не можешь быть его секретарем?
— Он сказал, что Кьюку нужна секретарша. Та, которая у него была, вышла замуж и уволилась.
— Когда все случилось?
— Я не знаю. Примерно полгода назад, по-моему. Может, месяцев семь…
— Это было примерно тогда, когда он уже начал трахать Конни Мизелль?
Так, подумал я, вот тебе первый «живчик», дорогуша. Пошловатый, конечно. Посмотрим, как ты с этим справишься.
Глория Пиплз опустила глаза.
— Я не знаю, о чем вы говорите. Мне не нравятся разговоры в подобном тоне.
— Он бросил тебя из-за нее, это правда?
— Я не хочу об этом говорить!
— Почему ты закатила сегодня сцену на похоронах — потому что Конни Мизелль не дает вам видеться?
Кот по кличке Счастливчик добрался до своей хозяйки. Она наклонилась и взяла его на руки. Кот устроился на ее коленях, положив свои лишенные когтей лапы ей на грудь. Его урчание теперь разносилось по всей комнате.
— Я не хотела его тревожить, — сказала она, как бы обращаясь к коту. — Я не хотела причинять ему никаких неприятностей. Но когда Каролина умерла, я подумала, что нужна ему. Он обычно всегда приходил ко мне, когда у него случались неприятности. Я могла позаботиться о нем. Обычно он приходил сюда вечером, часов в семь или восемь, если мог освободиться пораньше. Я готовила ему ужин, и мы иногда выпивали вместе, иногда нет. И он усаживался вот в это кресло напротив, и мы смотрели телевизор или, например, он рассказывал мне о чем-нибудь, что случилось за день. Иногда мы ели попкорн. Он мог съесть его целиком, большую упаковку попкорна, всю один. Очень любил его с маслом. Он говорил здесь о своих проблемах. Ему это нравилось — говорить здесь о них. И все происходило только здесь. Мы никогда никуда не ходили. Он никогда меня никуда не брал с собой. Вот так сидели тут и разговаривали, или смотрели телевизор. Мы делали так на протяжении пяти с половиной лет, и никогда в жизни я не чувствовала себя до такой степени замужней, будь оно все проклято!
— Как это закончилось?
Она пожала плечами.
— А как все заканчивается? Просто обрывается, вот и все. Это случилось сразу после того, как он встретил ее. Я это знаю.
— Конни Мизелль?
Она кивнула.
— Сразу после этого. Он тут же пригласил меня и сказал, что Кьюку нужна секретарша, а я — самая подходящая кандидатура. Я спросила почему, а он сказал, потому что теперь будет вот так. Я сказала, что, по-моему, это несправедливо, а он сказал, что если я считаю это несправедливым, то могу уволиться. Но я не стала. Я оставалась до тех пор, пока он не подал в отставку.
— А где ж ты работаешь теперь?
— В сельхоздепартаменте. Когда работаю. Они собирались уволить меня, если я перестану показываться на работе.
— А что его жена?
— Луиза? А что жена?
— Она знала о вас?
Она снова пожала плечами.
— Теперь знает, надо полагать. Она же была на похоронах. Видела, как я делала из себя полную дуру. Но тогда она ничего не знала о нем… и обо мне. Обо мне и о нем. По-моему, она даже ни о чем не подозревала. Он никогда не брал меня с собой никуда — только в постель. Я была кем-то, к кому он мог прийти и целый день валяться на сене и вместе кушать попкорн. А потом он шел домой. Знаешь, как он обычно называл меня?
— Как?
— «Моё прибежище». Не слишком ласковое прозвище, да?
— Не знаю. Может, для него оно было ласковое.
Она еще раз хорошенько глотнула своей выпивки.
— Да нет, он был не мастер придумывать ласковые имена, вообще как-то выражать чувства… На него это не похоже. Во всяком случае, со мной. Может, он так делает с ней, с этой сучкой Мизелль… Но не со мной. Он, по-моему, и «милой» меня назвал раза два за пять с половиной лет. Иногда я хотела, чтобы он обхватил меня руками, сжал, обнял… И больше ничего. Просто обнял. Я бы сделала для него все, все что угодно, если бы он это сделал. Вот все, чего я хотела…
«Не горюй, милая моя, — подумал я. — Твое «все» — это все, что хочет любой из нас, сознает он это или нет. Ты, по крайней мере, теперь это знаешь».
— Каким он стал после встречи с Конни Мизелль?
— Как это? Что значит «каким стал»?
— Он изменился? Начал как-то по-другому общаться? Может, стал прикладываться к бутылке?
Она покачала головой.
— Он скорее успокоился. Да я с ним не так уж много виделась — только в офисе. Начал по-другому одеваться. Обычно он одевался по-настоящему консервативно, а тут пошел и полностью обновил весь свой гардероб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62