Я не слушал. Мне в Альбертии говорить было не с кем. Я прошел в столовую и налил себе новую порцию коньяка. Затем вернулся к Анне.
— Как ты?
Анна посмотрела на меня и улыбнулась.
— Нормально. Прихожу в себя. Бренди помогает.
— Как только Шартелль положит трубку, я закажу нам билеты.
— Куда?
— Куда полетит первый самолет. На север, юг, запад, это не важно.
— Я не понимаю.
— Все просто. Мы уезжаем.
— Я не могу. Я знаю, ты должен, но я не могу. Мне завтра в школу. Я не могу уехать. Мне нужно учить детей.
Я присел рядом с ней.
— Что ты несешь? Все кончено, Анна. Раз и навсегда. Хороших парней перестреляли. К власти пришли плохие люди. Все кончено.
— Нет, — она покачала головой, — это не так. Завтра откроется школа. Как обычно. Завтра она обязательно должна открыться. Ты понимаешь, не так ли? — Анна провела рукой по той стороне моего лица, на которую пришелся удар прикладом. Больно?
Я покачал головой.
— Завтра дети придут в школу. Они будут ждать меня, надеяться, что я их встречу, потому что они многого не понимают и испуганы. Я — какая-то опора в их жизни. Не они проиграли выборы, только кандидаты. Возможно, что-то потеряла и страна, но нельзя же наказывать за это детей.
— Ты можешь подать заявление. Ты не подписывала контракта. Ты можешь уехать, и мы поженимся в Риме или Париже, или Лондоне, в любом городе, где приземлится самолет.
— Я хочу выйти за тебя замуж, Пит. Ты не представляешь, как я этого хочу. Но я не могу уехать. И, похоже, не могу тебе этого объяснить или заставить тебя понять.
— Ну не знаю. Возможно, я действительно не понимаю таких слов, как моральные обязательства или святой долг. Для меня это пустой звук. Едва ли меня потерпят здесь. Не думаю, что новое правительство позволит мне остаться еще на шесть или семь месяцев, чтобы я мог носить твои учебники из школы домой.
Она смотрела на меня, и я видел слезы в ее глазах.
— Я знаю. Я знаю, что ты не можешь остаться, но я-то должна. Я просто должна.
Шартелль положил трубку и подошел к нам. Взял стакан коньяка, который я налил ему, и осушил одним глотком.
— Я говорил с Дженаро. Его разыскивают, и он едет во дворец Иля на одном из «фольксвагенов». Но сначала должен позаботиться о Маме и детях. Декко и док Диокаду уже уехали к Илю. Полагаю, вы и я отправимся туда же около полуночи в «хамбере».
— Вы и кто?
— Вы и я, юноша. Мы едем к Илю.
— Вы серьезно, Шартелль?
Он склонил голову набок и всмотрелся в меня.
— Полагаю, что да, Пит. Дженаро сказал, что у них есть план на случай чрезвычайных обстоятельств. Вплоть до партизанской войны. Им нужна помощь. Мозговой центр, знаете ли.
— Что вы собрались делать, Шартелль? Консультировать убежавших в буш недоучек-политиков? Руководить партизанскими операциями? О боже, вы не Фидель Кастро. Даже не Че Гевара.
— Значит, вы не едете?
— Во дворец Иля?
— Именно.
— Нет. Я не еду. У меня есть двадцать четыре часа, чтобы убраться из страны. Если я задержусь на более длительный срок, то, возможно, сам окажусь на подъездной дорожке, пытаясь вывести в грязи фамилию того, кто зарезал меня. Нет, я не поеду, а кроме того, я не специалист по ведению партизанской войны. Думаю, я им не нужен. На этот раз вы проиграли, Шартелль, как ни горько это осознавать.
Шартелль подошел к креслу и осторожно опустился в него. Вытянул длинные ноги, закинул голову, долго разглядывал потолок.
— Я не собираюсь обижаться на ваши оскорбления, Пит, потому что вы расстроены. А может, вы и правы. Возможно, я проиграл, рассердился и веду себя как дурак. Но я прикипел к Альбертии и для меня уехать сейчас, как приказал майор, все равно что оставить здесь руку или ногу. Я не могу этого сделать. Что-то они отняли у меня, этот майор и его банда. А жить дальше без этого что-то я не могу. Не знаю, поймете ли вы меня, юноша, но я намерен попытаться вернуть отнятое. Я не могу уехать, не предприняв такой попытки, и, возможно, одна попытка удовлетворит мое честолюбие. А отдать все майору без боя я не могу.
— Что вы здесь потеряли, Шартелль? Вашу репутацию? Вы же не проиграли выборов, их результаты украли у вас силой оружия. На вас напали, вас ограбили, называйте это как хотите. Вы просто сошли с ума.
— Он не позволяет себе понять, Клинт, — вмешалась Анна. — Если он позволит, то останется, а он не хочет быть обязанным кому-либо до такой степени.
— Вы остаетесь?
— Да, — кивнула она. — Я должна остаться. Вы знаете.
— Знаю.
И я знал. Не только о чем они говорят, но и о том, что слишком поздно. В тридцать четыре года не участвуют в чьей-то революции. Я встал и ушел в свою спальню. Достал чемодан и побросал в него одежду. В нижнем ящике я нашел юбку из джинсовой ткани и белую блузу. Положил их в чемодан, затем достал и сунул обратно в ящик. Я не нуждался в сувенирах. Собрав чемодан, я отнес его в гостиную. Анна говорила по телефону.
— Благодарю вас, — услышал я, и она положила трубку. — Звонили из консульства. Им уже сообщили, что вы объявлены persona non grata. Тебя отправят первым же рейсом. Если ты хочешь улететь.
— Мне не нравятся альбертийские тюрьмы.
Шартелль все также сидел в кресле, вытянув ноги.
— А может, вы передумаете, Пит. Возможно, мы неплохо позабавимся.
— Мне хватило сегодняшних забав.
Шартелль подтянул ноги, оторвался от спинки, достал ручку и блокнот, начал что-то писать. Затем вырвал листок и протянул его мне.
— Уильям вернулся. Заглянул в гостиную, пока вы собирали вещи. Он отвезет вас в Барканду в «ласалле». Я возьму «хамбер» и позабочусь о том, чтобы Анна добралась до дому в целости и сохранности.
— Благодарю. Что это за записка?
— Помните маленький бар на пути в Барканду… «Колония»? Там нас обслуживал американец, Майк.
Я кивнул.
— Отдайте записку ему. Посмотрите, что там.
Я прочел: «Майк, если вы продаете то, что, я думаю, вы продаете, мне понадобится ваш товар. Свяжитесь с мадам Клод Дюкесн в Убондо. Шартелль».
Я сложил листок и убрал в карман.
— Вы подставляете ее под удар.
Шартелль выпустил струю дыма и задумчиво посмотрел на меня.
— Полагаю, это мое дело, юноша, и ее.
Уильям подогнал «ласалль» к крыльцу. Верх он поднял. Вошел в гостиную, взглянул на меня, начал что-то говорить, передумал, подхватил мой чемодан и отнес к машине.
— Пожалуй, мне тоже пора собираться, — Шартелль шагнул к своей спальне. — Если вы передумаете, Пит, дайте мне знать. Вы где-то третий в мире по качеству вашей работы. Мы нашли бы применение вашему таланту.
Я кивнул.
— Прощайте, Шартелль.
Он задержался у двери, глубоко затянулся, выдохнул дым, подмигнул мне в последний раз.
— Прощайте, юноша.
Анна сидела на кушетке со стаканом коньяка. Я присел рядом.
— Это не конец, ты знаешь.
В ее глазах стояла боль.
— Для меня это не кончится никогда, дорогой. Мне просто плохо, вот и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Как ты?
Анна посмотрела на меня и улыбнулась.
— Нормально. Прихожу в себя. Бренди помогает.
— Как только Шартелль положит трубку, я закажу нам билеты.
— Куда?
— Куда полетит первый самолет. На север, юг, запад, это не важно.
— Я не понимаю.
— Все просто. Мы уезжаем.
— Я не могу. Я знаю, ты должен, но я не могу. Мне завтра в школу. Я не могу уехать. Мне нужно учить детей.
Я присел рядом с ней.
— Что ты несешь? Все кончено, Анна. Раз и навсегда. Хороших парней перестреляли. К власти пришли плохие люди. Все кончено.
— Нет, — она покачала головой, — это не так. Завтра откроется школа. Как обычно. Завтра она обязательно должна открыться. Ты понимаешь, не так ли? — Анна провела рукой по той стороне моего лица, на которую пришелся удар прикладом. Больно?
Я покачал головой.
— Завтра дети придут в школу. Они будут ждать меня, надеяться, что я их встречу, потому что они многого не понимают и испуганы. Я — какая-то опора в их жизни. Не они проиграли выборы, только кандидаты. Возможно, что-то потеряла и страна, но нельзя же наказывать за это детей.
— Ты можешь подать заявление. Ты не подписывала контракта. Ты можешь уехать, и мы поженимся в Риме или Париже, или Лондоне, в любом городе, где приземлится самолет.
— Я хочу выйти за тебя замуж, Пит. Ты не представляешь, как я этого хочу. Но я не могу уехать. И, похоже, не могу тебе этого объяснить или заставить тебя понять.
— Ну не знаю. Возможно, я действительно не понимаю таких слов, как моральные обязательства или святой долг. Для меня это пустой звук. Едва ли меня потерпят здесь. Не думаю, что новое правительство позволит мне остаться еще на шесть или семь месяцев, чтобы я мог носить твои учебники из школы домой.
Она смотрела на меня, и я видел слезы в ее глазах.
— Я знаю. Я знаю, что ты не можешь остаться, но я-то должна. Я просто должна.
Шартелль положил трубку и подошел к нам. Взял стакан коньяка, который я налил ему, и осушил одним глотком.
— Я говорил с Дженаро. Его разыскивают, и он едет во дворец Иля на одном из «фольксвагенов». Но сначала должен позаботиться о Маме и детях. Декко и док Диокаду уже уехали к Илю. Полагаю, вы и я отправимся туда же около полуночи в «хамбере».
— Вы и кто?
— Вы и я, юноша. Мы едем к Илю.
— Вы серьезно, Шартелль?
Он склонил голову набок и всмотрелся в меня.
— Полагаю, что да, Пит. Дженаро сказал, что у них есть план на случай чрезвычайных обстоятельств. Вплоть до партизанской войны. Им нужна помощь. Мозговой центр, знаете ли.
— Что вы собрались делать, Шартелль? Консультировать убежавших в буш недоучек-политиков? Руководить партизанскими операциями? О боже, вы не Фидель Кастро. Даже не Че Гевара.
— Значит, вы не едете?
— Во дворец Иля?
— Именно.
— Нет. Я не еду. У меня есть двадцать четыре часа, чтобы убраться из страны. Если я задержусь на более длительный срок, то, возможно, сам окажусь на подъездной дорожке, пытаясь вывести в грязи фамилию того, кто зарезал меня. Нет, я не поеду, а кроме того, я не специалист по ведению партизанской войны. Думаю, я им не нужен. На этот раз вы проиграли, Шартелль, как ни горько это осознавать.
Шартелль подошел к креслу и осторожно опустился в него. Вытянул длинные ноги, закинул голову, долго разглядывал потолок.
— Я не собираюсь обижаться на ваши оскорбления, Пит, потому что вы расстроены. А может, вы и правы. Возможно, я проиграл, рассердился и веду себя как дурак. Но я прикипел к Альбертии и для меня уехать сейчас, как приказал майор, все равно что оставить здесь руку или ногу. Я не могу этого сделать. Что-то они отняли у меня, этот майор и его банда. А жить дальше без этого что-то я не могу. Не знаю, поймете ли вы меня, юноша, но я намерен попытаться вернуть отнятое. Я не могу уехать, не предприняв такой попытки, и, возможно, одна попытка удовлетворит мое честолюбие. А отдать все майору без боя я не могу.
— Что вы здесь потеряли, Шартелль? Вашу репутацию? Вы же не проиграли выборов, их результаты украли у вас силой оружия. На вас напали, вас ограбили, называйте это как хотите. Вы просто сошли с ума.
— Он не позволяет себе понять, Клинт, — вмешалась Анна. — Если он позволит, то останется, а он не хочет быть обязанным кому-либо до такой степени.
— Вы остаетесь?
— Да, — кивнула она. — Я должна остаться. Вы знаете.
— Знаю.
И я знал. Не только о чем они говорят, но и о том, что слишком поздно. В тридцать четыре года не участвуют в чьей-то революции. Я встал и ушел в свою спальню. Достал чемодан и побросал в него одежду. В нижнем ящике я нашел юбку из джинсовой ткани и белую блузу. Положил их в чемодан, затем достал и сунул обратно в ящик. Я не нуждался в сувенирах. Собрав чемодан, я отнес его в гостиную. Анна говорила по телефону.
— Благодарю вас, — услышал я, и она положила трубку. — Звонили из консульства. Им уже сообщили, что вы объявлены persona non grata. Тебя отправят первым же рейсом. Если ты хочешь улететь.
— Мне не нравятся альбертийские тюрьмы.
Шартелль все также сидел в кресле, вытянув ноги.
— А может, вы передумаете, Пит. Возможно, мы неплохо позабавимся.
— Мне хватило сегодняшних забав.
Шартелль подтянул ноги, оторвался от спинки, достал ручку и блокнот, начал что-то писать. Затем вырвал листок и протянул его мне.
— Уильям вернулся. Заглянул в гостиную, пока вы собирали вещи. Он отвезет вас в Барканду в «ласалле». Я возьму «хамбер» и позабочусь о том, чтобы Анна добралась до дому в целости и сохранности.
— Благодарю. Что это за записка?
— Помните маленький бар на пути в Барканду… «Колония»? Там нас обслуживал американец, Майк.
Я кивнул.
— Отдайте записку ему. Посмотрите, что там.
Я прочел: «Майк, если вы продаете то, что, я думаю, вы продаете, мне понадобится ваш товар. Свяжитесь с мадам Клод Дюкесн в Убондо. Шартелль».
Я сложил листок и убрал в карман.
— Вы подставляете ее под удар.
Шартелль выпустил струю дыма и задумчиво посмотрел на меня.
— Полагаю, это мое дело, юноша, и ее.
Уильям подогнал «ласалль» к крыльцу. Верх он поднял. Вошел в гостиную, взглянул на меня, начал что-то говорить, передумал, подхватил мой чемодан и отнес к машине.
— Пожалуй, мне тоже пора собираться, — Шартелль шагнул к своей спальне. — Если вы передумаете, Пит, дайте мне знать. Вы где-то третий в мире по качеству вашей работы. Мы нашли бы применение вашему таланту.
Я кивнул.
— Прощайте, Шартелль.
Он задержался у двери, глубоко затянулся, выдохнул дым, подмигнул мне в последний раз.
— Прощайте, юноша.
Анна сидела на кушетке со стаканом коньяка. Я присел рядом.
— Это не конец, ты знаешь.
В ее глазах стояла боль.
— Для меня это не кончится никогда, дорогой. Мне просто плохо, вот и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62