Он хмурился, сигара подрагивала в углу его рта. Время от времени он передергивал плечами, всем своим видом давая понять, что Конференция занимается не тем, чем нужно.
«Европа»! – в одном этом слове концентрировались для Черчилля все вопросы. Недаром же он приложил столько сил, чтобы встреча «Большой тройки» наконец состоялась. Разве он вчера не договорился обо всем с этим Трумэном? Разве Трумэн не согласился, что главная цель Конференции – поставить перед русскими непреодолимую преграду в Европе, добиться создания таких европейских правительств, состав которых был бы продиктован Британией и Соединенными Штатами?..
Какого же черта Трумэн тянет? Разумеется, у пего больше времени, чем у Черчилля: американский президент знает, что еще долго останется на своем посту. А судьба Черчилля должна решиться через недолго, самое большее через десять дней. Это ее олицетворяет сидящий рядом с ним тихий, невзрачный человек с жалкими остатками волос на висках и затылке. Через десять дней станет известно, кто будет править Великобританией – по-прежнему он, Черчилль, или Клемент Эттли.
А что же Сталин?..
Советский лидер по-прежнему спокойно курил, сосредоточенно наблюдая за дымом своей папиросы.
Он понимал, что все происходящее сейчас за этим столом не больше чем первая рекогносцировка. Даже разведке боем еще только предстоит начаться. Когда? Может быть, завтра. Может быть, позже. Словом, тогда, когда речь пойдет о самом главном, и прежде всего о будущем Германии и Польши.
Однако Трумэну недолго пришлось вглядываться в лица своих партнеров.
– Я предлагаю, – вынимая изо рта сигару, нетерпеливо сказал Черчилль, – передать этот вопрос на обсуждение наших министров иностранных дел, для доклада на следующем заседании.
– Согласен, – кивнул головой Сталин. – Мне не ясно только, – продолжал он после короткой паузы, – относительно участия представителя Чан Кайши в этом Совете.
Ведь имеются в виду чисто европейские проблемы? Насколько подходяще тут участие такого представителя?
– Этот вопрос, – быстро ответил Трумэн, – мы сможем обсудить после доклада нам министров иностранных дел.
– Хорошо! – Сталин произнес это слово спокойно, даже кротко, как будто заранее решив во всем соглашаться с Трумэном.
По крайней мере так показалось американскому президенту.
– Теперь о Контрольном совете для Германии, – снова заговорил Трумэн. Сознание, что он, как опытный железнодорожный машинист, ведет Конференцию по накатанным рельсам, придавало ему энергию. – Я хочу поставить на ваше обсуждение принципы, которые, по нашему мнению, должны лечь в основу работы этого Совета…
– Я не имел возможности прочитать американский документ, – перебил его Черчилль. – По прочту его с полным вниманием и уважением, – добавил он с оттенком язвительности. – Этот вопрос столь обширен, что не следует передавать его министрам. Сначала мы должны изучить его сами…
– Тогда, может быть, перенесем этот вопрос на завтра? – Трумэн вопросительно посмотрел на Сталина.
С особой тщательностью погасив папиросу о дно хрустальной пепельницы, Сталин неторопливо сказал:
– Что ж, можно и завтра. А министры могли бы познакомиться с этим документом параллельно с нами. Это не помешает…
– Наши министры имеют уже достаточно задач по первому вопросу, выдвинутому президентом, – сказал Черчилль. – Может быть, можно передать им и этот, второй вопрос, но не сегодня, а завтра?
– Хорошо, – с прежней готовностью согласился Сталин. – Давайте передадим завтра.
Трумэн поглядел на него со смешанным чувством удивления и благодарности.
«Что происходит с этим человеком? Ведь мне говорили о нем как о завзятом спорщике! Но он со всем соглашается! Может быть, он нездоров и отбывает здесь неизбежную повинность? Впрочем, тем лучше!»
Однако Сталин не выглядел ни больным, ни усталым.
Его живые глаза желтоватого оттенка смотрели спокойно и, как казалось Трумэну, доброжелательно. Время от времени он протягивал руку к стоявшей перед ним на столе зеленой папиросной коробке и медленно закуривал.
Черчилль, не вынимая сигары изо рта, непрерывно переговаривался со своими советниками. Сталин ни разу ни к кому не обратился. Перед ним не было никаких документов. Только небольшой чистый листок бумаги, который так и оставался нетронутым.
«Успокаиваться рано! – сказал себе Трумэн. – Посмотрим, как дело пойдет дальше!»
Сняв очки, он тщательно протер их светло-серым, под цвет галстука, носовым платком.
– Теперь, – сказал он, – мне хотелось бы огласить подготовленный американской делегацией меморандум…
Трумэн объявил это с некоторой торжественностью, словно хотел подчеркнуть, что считает будто предлагаемый документ должен определить ход сегодняшнего заседания, а может быть, и всех последующих.
По существу, это были те самые предложения, которые Бирнс и его сотрудники начали готовить еще в Вашингтоне, приступив к работе над меморандумом, и которые каждый вечер обсуждались в каюте Трумэна на «Августе».
Часа два назад, перед обедом, Трумэн пытался в общих чертах информировать Сталина об этих предложениях.
Боясь конфликта на самой Конференции, Трумэн хотел заранее согласовать со Сталиным спорные вопросы или хотя бы связать его тем, что американская позиция была ему заранее известна и не встретила возражений с его стороны.
Сталин выслушал его тогда внимательно и произнес несколько ни к чему не обязывающих фраз. Затем разговор зашел об американо-японской войне, об отношении к ней Черчилля. Единственное, что удалось тогда Трумэну, это накормить Сталина обедом…
Бирнс взял со стола папку и хотел передать ее президенту. Но Трумэн не торопился ее брать. Он вновь обвел взглядом людей, сидевших в первом ряду, как бы проверяя их готовность выслушать то, что он намерен сказать.
Сталин, словно покоряясь неизбежности, склонил голову. Молотов кивнул, что можно было определить по зайчику, на мгновение блеснувшему в стеклах его пенсне.
Черчилль не скрывал своего удовлетворения. Когда Трумэн посмотрел на него, английский премьер ответил ему поощрительным взглядом. Он хорошо знал, что в меморандуме содержатся именно те вопросы, которые особенно тревожили его все последнее время.
Трумэн наконец взял из рук Бирнса папку, однако не раскрыл ее, а положил на стол перед собой.
– Основной смысл меморандума, господа, – начал он, – сводится прежде всего к напоминанию, что в Ялте наши три государства приняли на себя ряд обязательств в отношении освобожденных народов Европы и бывших сателлитов Германии. Верно?.. Так вот, мы вынуждены констатировать, что эти обязательства до сих пор остаются невыполненными.
Трумэн видел, что Черчилль кивает ему удовлетворенно и поощряюще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
«Европа»! – в одном этом слове концентрировались для Черчилля все вопросы. Недаром же он приложил столько сил, чтобы встреча «Большой тройки» наконец состоялась. Разве он вчера не договорился обо всем с этим Трумэном? Разве Трумэн не согласился, что главная цель Конференции – поставить перед русскими непреодолимую преграду в Европе, добиться создания таких европейских правительств, состав которых был бы продиктован Британией и Соединенными Штатами?..
Какого же черта Трумэн тянет? Разумеется, у пего больше времени, чем у Черчилля: американский президент знает, что еще долго останется на своем посту. А судьба Черчилля должна решиться через недолго, самое большее через десять дней. Это ее олицетворяет сидящий рядом с ним тихий, невзрачный человек с жалкими остатками волос на висках и затылке. Через десять дней станет известно, кто будет править Великобританией – по-прежнему он, Черчилль, или Клемент Эттли.
А что же Сталин?..
Советский лидер по-прежнему спокойно курил, сосредоточенно наблюдая за дымом своей папиросы.
Он понимал, что все происходящее сейчас за этим столом не больше чем первая рекогносцировка. Даже разведке боем еще только предстоит начаться. Когда? Может быть, завтра. Может быть, позже. Словом, тогда, когда речь пойдет о самом главном, и прежде всего о будущем Германии и Польши.
Однако Трумэну недолго пришлось вглядываться в лица своих партнеров.
– Я предлагаю, – вынимая изо рта сигару, нетерпеливо сказал Черчилль, – передать этот вопрос на обсуждение наших министров иностранных дел, для доклада на следующем заседании.
– Согласен, – кивнул головой Сталин. – Мне не ясно только, – продолжал он после короткой паузы, – относительно участия представителя Чан Кайши в этом Совете.
Ведь имеются в виду чисто европейские проблемы? Насколько подходяще тут участие такого представителя?
– Этот вопрос, – быстро ответил Трумэн, – мы сможем обсудить после доклада нам министров иностранных дел.
– Хорошо! – Сталин произнес это слово спокойно, даже кротко, как будто заранее решив во всем соглашаться с Трумэном.
По крайней мере так показалось американскому президенту.
– Теперь о Контрольном совете для Германии, – снова заговорил Трумэн. Сознание, что он, как опытный железнодорожный машинист, ведет Конференцию по накатанным рельсам, придавало ему энергию. – Я хочу поставить на ваше обсуждение принципы, которые, по нашему мнению, должны лечь в основу работы этого Совета…
– Я не имел возможности прочитать американский документ, – перебил его Черчилль. – По прочту его с полным вниманием и уважением, – добавил он с оттенком язвительности. – Этот вопрос столь обширен, что не следует передавать его министрам. Сначала мы должны изучить его сами…
– Тогда, может быть, перенесем этот вопрос на завтра? – Трумэн вопросительно посмотрел на Сталина.
С особой тщательностью погасив папиросу о дно хрустальной пепельницы, Сталин неторопливо сказал:
– Что ж, можно и завтра. А министры могли бы познакомиться с этим документом параллельно с нами. Это не помешает…
– Наши министры имеют уже достаточно задач по первому вопросу, выдвинутому президентом, – сказал Черчилль. – Может быть, можно передать им и этот, второй вопрос, но не сегодня, а завтра?
– Хорошо, – с прежней готовностью согласился Сталин. – Давайте передадим завтра.
Трумэн поглядел на него со смешанным чувством удивления и благодарности.
«Что происходит с этим человеком? Ведь мне говорили о нем как о завзятом спорщике! Но он со всем соглашается! Может быть, он нездоров и отбывает здесь неизбежную повинность? Впрочем, тем лучше!»
Однако Сталин не выглядел ни больным, ни усталым.
Его живые глаза желтоватого оттенка смотрели спокойно и, как казалось Трумэну, доброжелательно. Время от времени он протягивал руку к стоявшей перед ним на столе зеленой папиросной коробке и медленно закуривал.
Черчилль, не вынимая сигары изо рта, непрерывно переговаривался со своими советниками. Сталин ни разу ни к кому не обратился. Перед ним не было никаких документов. Только небольшой чистый листок бумаги, который так и оставался нетронутым.
«Успокаиваться рано! – сказал себе Трумэн. – Посмотрим, как дело пойдет дальше!»
Сняв очки, он тщательно протер их светло-серым, под цвет галстука, носовым платком.
– Теперь, – сказал он, – мне хотелось бы огласить подготовленный американской делегацией меморандум…
Трумэн объявил это с некоторой торжественностью, словно хотел подчеркнуть, что считает будто предлагаемый документ должен определить ход сегодняшнего заседания, а может быть, и всех последующих.
По существу, это были те самые предложения, которые Бирнс и его сотрудники начали готовить еще в Вашингтоне, приступив к работе над меморандумом, и которые каждый вечер обсуждались в каюте Трумэна на «Августе».
Часа два назад, перед обедом, Трумэн пытался в общих чертах информировать Сталина об этих предложениях.
Боясь конфликта на самой Конференции, Трумэн хотел заранее согласовать со Сталиным спорные вопросы или хотя бы связать его тем, что американская позиция была ему заранее известна и не встретила возражений с его стороны.
Сталин выслушал его тогда внимательно и произнес несколько ни к чему не обязывающих фраз. Затем разговор зашел об американо-японской войне, об отношении к ней Черчилля. Единственное, что удалось тогда Трумэну, это накормить Сталина обедом…
Бирнс взял со стола папку и хотел передать ее президенту. Но Трумэн не торопился ее брать. Он вновь обвел взглядом людей, сидевших в первом ряду, как бы проверяя их готовность выслушать то, что он намерен сказать.
Сталин, словно покоряясь неизбежности, склонил голову. Молотов кивнул, что можно было определить по зайчику, на мгновение блеснувшему в стеклах его пенсне.
Черчилль не скрывал своего удовлетворения. Когда Трумэн посмотрел на него, английский премьер ответил ему поощрительным взглядом. Он хорошо знал, что в меморандуме содержатся именно те вопросы, которые особенно тревожили его все последнее время.
Трумэн наконец взял из рук Бирнса папку, однако не раскрыл ее, а положил на стол перед собой.
– Основной смысл меморандума, господа, – начал он, – сводится прежде всего к напоминанию, что в Ялте наши три государства приняли на себя ряд обязательств в отношении освобожденных народов Европы и бывших сателлитов Германии. Верно?.. Так вот, мы вынуждены констатировать, что эти обязательства до сих пор остаются невыполненными.
Трумэн видел, что Черчилль кивает ему удовлетворенно и поощряюще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100