Часы на Спасской башне пробили половину десятого.
Это напомнило Воронову, что пора идти.
Улица Горького тоже была полна людей. Хотя день был не праздничный, из громкоговорителей, тех самых, что были в свое время установлены для объявления воздушной тревоги или долгожданного отбоя, звучала музыка.
Воронов встретил двух улыбающихся девушек, но ему казалось, что улыбаются не только они, но вообще все встречные, что все еще охвачены радостью оттого, что настал мир, что июльский день так солнечен и прозрачен, что музыка Дунаевского возвращает их в молодость и в детство…
Возле Центрального телеграфа, нервно поглядывая на большие круглые часы и стараясь не замечать друг друга, топтались девушки, а юноши стыдливо прятали за спинами скромные букетики цветов. Все они делали вид, что оказались здесь совершенно случайно и вовсе никого не ждут.
Воронов и сам много-много раз так же нетерпеливо топтался на этом углу в ожидании Марии. Он всегда приходил задолго до назначенного времени, и Мария никогда не опаздывала…
Часы на телеграфе показывали без четверти десять, и Воронов ускорил шаг. Без пяти десять он рассчитывал быть в приемной начальника Совинформбюро.
Лозовский принял Воронова сразу. Когда тот вошел в его кабинет, он улыбнулся, вскинул свою небольшую квадратную бородку и сказал:
– Рад видеть вас, товарищ Воронов. Садитесь, пожалуйста. Ну-с, каковы ваши послевоенные планы?
Уже давно привыкший по первым же словам начальства догадываться, для чего он вызван – для нагоняя, для поощрения или для получения нового задания, – Воронов решил, что Лозовский дает ему, так сказать, прощальную аудиенцию. Это несколько опечалило его – все-таки последние полтора года он был тесно связан именно с Информбюро, – но в то же время и обрадовало. Прощание как бы еще раз подчеркивало, что с войной покончено и отныне он, Воронов, может строить свое будущее, как ему хочется.
Он улыбнулся и весело сказал:
– Учиться собираюсь, Соломон Абрамович.
– Вы ведь кончали исторический? – спросил Лозовский.
– Да. Но я имею в виду аспирантуру. Правда, мой институт – ИФЛИ – больше не существует…
– Но есть МГУ; есть педагогический, – заметил Лозовский. – В какой области истории вы собираетесь специализироваться?
– Еще окончательно не решил. Хотелось бы заняться историей Соединенных Штатов.
– Вот как! – снова вскидывая свою бородку, произнес Лозовский. – Вы ведь языки знаете. Немецкий и…
– Английский.
– Да, да, и английский. А какой период американской истории вас интересует?
– Борьба за независимость.
– Что ж, это достойный период, – задумчиво произнес Лозовский и замолчал.
Воронов ждал, что сейчас Лозовский протянет ему руку, поблагодарит за добросовестную службу в Совинформбюро и пожелает успехов в мирном труде. Он уже готов был сказать в ответ, что в свою очередь благодарит за доверие, оказанное ему во время войны, и что, работая в Информбюро, он многому научился…
– Вам надо будет поехать в Берлин, – неожиданно, без всякого перехода, сказал Лозовский.
Воронову показалось, что он ослышался.
– Командировка продлится недели две, – добавил Лозовский.
– Соломон Абрамович, как же так? – жалобно воскликнул Воронов. – Ведь мне уже сообщили в ПУРе, что я… ну, как вам сказать, почти демобилизован! Я думаю, что приказ уже подписан или находится на подписи.
Лозовский посмотрел на него с укоризной и настойчиво сказал:
– Все же вам надо поехать. Надо!
На мгновение перед глазами Воронова возникли груды развалин, изуродованные дома, немцы, пугливо озирающиеся, точно каждую минуту ожидающие удара. Короче говоря, все то, что он уже забыл, вычеркнул из своей памяти за полтора месяца, проведенные в солнечной, веселой, родной Москве.
– Прошу вас, освободите меня от этой поездки! – воскликнул он.
– Освободить? – с недоумением переспросил Лозовский.
– Соломон Абрамович! – уже с мольбой заговорил Воронов. – Вы же знаете, во время войны я не уклонялся ни от одного задания. Мотался с фронта на фронт, ночи не спал, чтобы вовремя отправить материал. Но теперь же мир! Война кончилась! Мне уже под тридцать, у меня свои планы, я уже говорил вам, что хочу дальше учиться. Мне нужно немедленно сесть за книги, каждый день ходить в библиотеку, чтобы подготовиться к экзаменам в аспирантуру. Ведь за годы войны я все перезабыл! Словом, хочу начать мирную жизнь, наверстать упущенное, как все обычные люди!
– Вы не обычный человек, товарищ Воронов, – сухо проговорил Лозовский, – вы коммунист.
– Ну при чем тут это? – с обидой возразил Воронов. – Ведь сейчас не только беспартийные, но и коммунисты возвращаются к мирным делам. Кроме того, я… я собираюсь жениться!
Эти последние слова вырвались у Воронова невольно, и он с испугом посмотрел на Лозовского, ожидая увидеть на его стариковском лице насмешливую улыбку.
– На всю жизнь? – спросил Лозовский.
Воронов посмотрел на него с недоумением.
Они с Марией решили пожениться сразу после войны.
«На время?..» Что за нелепая мысль!
Правда, мужем и женой они еще не стали. Кем же они были? Женихом и невестой? Но эти слова невольно казались старомодными и странно прозвучали бы в дни, когда на страну обрушилась такая страшная беда.
Теперь война кончилась. Мария должна была очень скоро вернуться из армии. Их дальнейшая уже совместная жизнь представлялась Воронову как нечто само собой разумеющееся.
– Когда женятся, – продолжал между тем Лозовский, – то непременно на всю жизнь. А жизнь вам предстоит длинная. Какую роль играют в ней две недели?
– Но я совсем не шучу, Соломон Абрамович! – обиженно сказал Воронов.
– Я – тоже, – заметил Лозовский, – поэтому перейдем к делу. Ваша задача состоит в том, чтобы поехать в Берлин и написать несколько корреспонденции.
– Но я уже написал несколько десятков корреспонденции! И о восстановлении Берлина, и о помощи наших войск немецкому населению! Снова писать об этом?
– Нет. На этот раз корреспонденции ваши должны быть посвящены сотрудничеству с союзниками. Послевоенному мирному сотрудничеству.
Лозовский взял со стола коричневую кожаную папку, раскрыл ее, заглянул в лежавший сверху лист, положил папку на место и снова перевел взгляд на Воронова.
– Мне не очень ясно задание, – хмуро сказал Воронов. Он уже понял, что дальнейшее сопротивление бессмысленно.
– Вы ведь побывали во многих европейских странах, – вновь заговорил Лозовский. – Писали о встрече союзных войск на Эльбе. У вас есть связи с журналистами союзников?
«Связи?..» – мысленно повторил Воронов.
Он вспомнил Торгау, город на Эльбе, где 25 апреля произошла историческая встреча советских войск с американскими.
Вихри и смерчи войны разом стихли, штурмовые батальоны Первого Украинского фронта, оставившие позади Вислу, Одер, Шпрее, готовые с ходу форсировать и Эльбу, получили приказ остановиться…
Удивленный этим неожиданным приказом, Воронов узнал в штабе фронта, что Эльба является тем самым рубежом, где, согласно достигнутой договоренности, должна произойти долгожданная встреча советских и американских войск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100