красное, белое, розовое. Я съедал кружок отбивной, запивал его “Ламбруско”, а она рассказывала мне о том, как провела день, говорила о телевидении и пересказывала услышанные раньше анекдоты. Я начал завидовать Полу: мне тоже хотелось забрать поднос с едой и уйти в свою комнату.
В четверг утром я отвез Пола в школу и возвращался обратно по Эмерсон-роуд. Было уже достаточно тепло, чтобы опустить верх машины. Весело пригревало весеннее солнышко, кожу приятно обдувал слабый ветерок. Из магнитофона на полную громкость орала кассета Сары Воган. Она исполняла “Спасибо за воспоминания”, и у меня в душе должен был бы звучать симфонический оркестр. Но душа отказывалась петь. Я чувствовал себя соловьем, у которого отобрали песню, и вместо весеннего возбуждения почему-то накатывала тоска, как у заключенного в камеру-одиночку.
Каждое утро я все так же наматывал свои привычные десять-двенадцать километров, но вот уже больше двух недель не был в зале и все это время ни разу не видел Сюзан. Поселившись в Лексингтоне, я ни на секунду не удалялся от того или другого Джакомина более, чем на десять метров. А мне было просто необходимо попинать грушу, потягать штангу. Хотелось повидаться с Сюзан. Так что, подъезжая к дому, я не чувствовал ничего, кроме тоски и раздражения от всего этого вынужденного безделья.
Кухонный стол был накрыт на двоих. На нем стояли цветы и два стакана апельсинового сока. Работал электрокофейник. Но Пэтти не было на кухне. Не варились яйца. Не подогревался бекон. Хорошо. Я взял стакан и выпил сок. Пустой стакан положил в посудомойку.
— Это вы? — раздался голос Пэтти из гостиной.
— Да, — отозвался я.
— Зайдите сюда, я хочу посоветоваться с вами кое о чем.
Я зашел в гостиную. Она стояла перед большим окном, выходящим на задний двор, вся в лучах утреннего солнца.
— Ну, как я вам? — томно спросила Пэтти.
На ней был голубой с металлическим отливом пеньюар. Она стояла в позе модели: ступни под прямым углом, колени чуть расслаблены, плечи назад, грудь вперед. Яркость солнечного света и достаточно тонкий материал пеньюара наглядно демонстрировали, что больше на ней ничего не было.
— О, Господи, — вздохнул я.
— Нравится? — игриво спросила Пэтти.
— Розочки в зубах не хватает, — попытался отшутиться я.
— Разве вам не нравится мой халатик? — нахмурилась она и слегка выпятила нижнюю губку. Потом повернулась в пол-оборота, слегка расставила ноги и положила руки на бедра. Солнечный свет четко обрисовывал все ее контуры.
— Да. Халат красивый, — выдавил я.
Меня вдруг бросило в жар. Я нервно прокашлялся.
— Не хотите подойти ближе, чтобы получше рассмотреть?
— Мне и отсюда неплохо видно.
— А разве вам не хочется увидеть побольше?
Я отрицательно покачал головой.
Она загадочно улыбнулась и позволила халату распахнуться. Он повис, обрамляя ее обнаженное тело. Голубой цвет прекрасно гармонировал с цветом ее кожи.
— Так ты уверен, что не хочешь рассмотреть поближе? — продолжала она.
— О, Господи-Иисусе, — воскликнул я. — И откуда вы только берете эти диалоги.
— Чего? — растерянно спросила она. Лицо вытянулось.
— Все это напоминает сцену из порноромана “Игра в свидания”, если бы его можно было экранизировать.
Она покраснела. Распахнутый халат теперь вызывал скорее жалость, чем возбуждение.
— Значит, ты меня не хочешь, — отчетливо прошептала Пэтти.
— Конечно же хочу. Я хочу всех хорошеньких женщин, которые только попадаются на глаза. А если вижу лобок, то вообще теряю над собой контроль. Но не надо так делать. Это неправильно, детка.
Ее лицо все еще было красным. Говорила она по-прежнему шепотом, только теперь он стал более сиплым и менее театральным.
— Но почему? — спросила она. — Почему неправильно?
— Ну, во-первых, все это слишком наиграно.
— Наиграно?
— Да. Вроде как читаешь книжку “Все о женщине” и делаешь выписки.
В ее глазах появились слезы. Руки беспомощно повисли.
— Есть и другие причины. Пол, например. И другая женщина.
— Пол? А Пол-то тут при чем? — Она уже не шептала. Голос стал грубым. — Я что, должна спрашивать у него разрешения, чтобы с кем-то переспать?
— Дело не в разрешении. Когда Пол узнает, ему это не понравится.
— Что ты знаешь о моем сыне? — бросила Пэтти. — Думаешь, ему не наплевать? Или считаешь, что он будет думать обо мне хуже, чем сейчас?
— Нет, — отрезал я. — Он будет думать хуже обо мне.
Секунд на пять она застыла, затем отработанным движением сбросила свой халатик на пол. Теперь она была совершенно обнаженная, только в туфельках из прозрачной пластмассы.
— Все равно большую часть ты уже видел, — сказала она. — Хочешь увидеть все?
Расставив руки, она медленно сделала полный оборот.
— Ну? Что тебе больше всего нравится? — голос ее совсем сел. По щекам покатились слезы. — Хочешь заплатить мне? — она подошла поближе. — Ты думаешь — я шлюха, так может хоть за деньги согласишься? Двадцать долларов, мистер? Получите большое удовольствие.
— Прекрати, — сказал я резко.
— А кто скажет Полу, что ты трахал его шлюху-мать?
Откуда он узнает, что ты запачкался? — Голос ее дрожал и срывался. Она плакала.
— Ты сама ему скажешь при первом же удобном случае. Или расскажешь его папаше, а тот расскажет ему. И кроме того, ты забыла про другую женщину.
Пэтти Джакомин прижалась ко мне. Плечи ее сотрясались. Она плакала навзрыд.
— Пожалуйста, — умоляла она. — Пожалуйста. Я хорошо себя вела. Я готовила. Я плачу. Прошу тебя.
Я обнял ее и успокаивающе похлопал по спине. Она уткнулась лицом мне в грудь. Руки повисли, как плети. Она отчаянно зарыдала. Я похлопывал ее по спине и пытался отвлечься. “Карл Хуббель обыграл Кронина, Рута, Герига, Симлюнса и Джилши Фокса на Матче всех звезд. Когда это было? В 1934 году? — Рыдания не прекращались и даже, скорее, нарастали. Я уперся подбородком в ее макушку. — Кто играл с Коузи на площадке в Холи Кросс? Кафтан. Джо Муллани? Дерми О'Коннел. Франк Офтринг. — Она прижалась ко мне всем телом. Я сосредоточился еще сильнее. — Попробую составить команду из всех звезд, которых я вообще видел. Мьюзиал, Джеки Робинсон, Риз и Брукс Робинсон, Уильямс, Димаггио, Мэйс, Рой Кампанелла, Санди Куфанс как левый защитник. Боб Джибсон как правый защитник, Джо Пейдж в нападении”. — Плач, наконец, начал ослабевать.
— Ну-ну, — шепнул я. — Одевайся. Я приму холодный душ, и мы позавтракаем.
Она не шевелилась, но плакать перестала. Я опустил руки. Она отступила и грациозно присела на корточки, чтобы подобрать пеньюар. Небрежно перебросив его через руку и даже не взглянув на меня, она повернулась и удалилась в свою спальню.
Я пошел на кухню, встал у открытой задней двери и вдохнул ароматный весенний воздух. Налил чашечку кофе, сделал большой глоток и обжег язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
В четверг утром я отвез Пола в школу и возвращался обратно по Эмерсон-роуд. Было уже достаточно тепло, чтобы опустить верх машины. Весело пригревало весеннее солнышко, кожу приятно обдувал слабый ветерок. Из магнитофона на полную громкость орала кассета Сары Воган. Она исполняла “Спасибо за воспоминания”, и у меня в душе должен был бы звучать симфонический оркестр. Но душа отказывалась петь. Я чувствовал себя соловьем, у которого отобрали песню, и вместо весеннего возбуждения почему-то накатывала тоска, как у заключенного в камеру-одиночку.
Каждое утро я все так же наматывал свои привычные десять-двенадцать километров, но вот уже больше двух недель не был в зале и все это время ни разу не видел Сюзан. Поселившись в Лексингтоне, я ни на секунду не удалялся от того или другого Джакомина более, чем на десять метров. А мне было просто необходимо попинать грушу, потягать штангу. Хотелось повидаться с Сюзан. Так что, подъезжая к дому, я не чувствовал ничего, кроме тоски и раздражения от всего этого вынужденного безделья.
Кухонный стол был накрыт на двоих. На нем стояли цветы и два стакана апельсинового сока. Работал электрокофейник. Но Пэтти не было на кухне. Не варились яйца. Не подогревался бекон. Хорошо. Я взял стакан и выпил сок. Пустой стакан положил в посудомойку.
— Это вы? — раздался голос Пэтти из гостиной.
— Да, — отозвался я.
— Зайдите сюда, я хочу посоветоваться с вами кое о чем.
Я зашел в гостиную. Она стояла перед большим окном, выходящим на задний двор, вся в лучах утреннего солнца.
— Ну, как я вам? — томно спросила Пэтти.
На ней был голубой с металлическим отливом пеньюар. Она стояла в позе модели: ступни под прямым углом, колени чуть расслаблены, плечи назад, грудь вперед. Яркость солнечного света и достаточно тонкий материал пеньюара наглядно демонстрировали, что больше на ней ничего не было.
— О, Господи, — вздохнул я.
— Нравится? — игриво спросила Пэтти.
— Розочки в зубах не хватает, — попытался отшутиться я.
— Разве вам не нравится мой халатик? — нахмурилась она и слегка выпятила нижнюю губку. Потом повернулась в пол-оборота, слегка расставила ноги и положила руки на бедра. Солнечный свет четко обрисовывал все ее контуры.
— Да. Халат красивый, — выдавил я.
Меня вдруг бросило в жар. Я нервно прокашлялся.
— Не хотите подойти ближе, чтобы получше рассмотреть?
— Мне и отсюда неплохо видно.
— А разве вам не хочется увидеть побольше?
Я отрицательно покачал головой.
Она загадочно улыбнулась и позволила халату распахнуться. Он повис, обрамляя ее обнаженное тело. Голубой цвет прекрасно гармонировал с цветом ее кожи.
— Так ты уверен, что не хочешь рассмотреть поближе? — продолжала она.
— О, Господи-Иисусе, — воскликнул я. — И откуда вы только берете эти диалоги.
— Чего? — растерянно спросила она. Лицо вытянулось.
— Все это напоминает сцену из порноромана “Игра в свидания”, если бы его можно было экранизировать.
Она покраснела. Распахнутый халат теперь вызывал скорее жалость, чем возбуждение.
— Значит, ты меня не хочешь, — отчетливо прошептала Пэтти.
— Конечно же хочу. Я хочу всех хорошеньких женщин, которые только попадаются на глаза. А если вижу лобок, то вообще теряю над собой контроль. Но не надо так делать. Это неправильно, детка.
Ее лицо все еще было красным. Говорила она по-прежнему шепотом, только теперь он стал более сиплым и менее театральным.
— Но почему? — спросила она. — Почему неправильно?
— Ну, во-первых, все это слишком наиграно.
— Наиграно?
— Да. Вроде как читаешь книжку “Все о женщине” и делаешь выписки.
В ее глазах появились слезы. Руки беспомощно повисли.
— Есть и другие причины. Пол, например. И другая женщина.
— Пол? А Пол-то тут при чем? — Она уже не шептала. Голос стал грубым. — Я что, должна спрашивать у него разрешения, чтобы с кем-то переспать?
— Дело не в разрешении. Когда Пол узнает, ему это не понравится.
— Что ты знаешь о моем сыне? — бросила Пэтти. — Думаешь, ему не наплевать? Или считаешь, что он будет думать обо мне хуже, чем сейчас?
— Нет, — отрезал я. — Он будет думать хуже обо мне.
Секунд на пять она застыла, затем отработанным движением сбросила свой халатик на пол. Теперь она была совершенно обнаженная, только в туфельках из прозрачной пластмассы.
— Все равно большую часть ты уже видел, — сказала она. — Хочешь увидеть все?
Расставив руки, она медленно сделала полный оборот.
— Ну? Что тебе больше всего нравится? — голос ее совсем сел. По щекам покатились слезы. — Хочешь заплатить мне? — она подошла поближе. — Ты думаешь — я шлюха, так может хоть за деньги согласишься? Двадцать долларов, мистер? Получите большое удовольствие.
— Прекрати, — сказал я резко.
— А кто скажет Полу, что ты трахал его шлюху-мать?
Откуда он узнает, что ты запачкался? — Голос ее дрожал и срывался. Она плакала.
— Ты сама ему скажешь при первом же удобном случае. Или расскажешь его папаше, а тот расскажет ему. И кроме того, ты забыла про другую женщину.
Пэтти Джакомин прижалась ко мне. Плечи ее сотрясались. Она плакала навзрыд.
— Пожалуйста, — умоляла она. — Пожалуйста. Я хорошо себя вела. Я готовила. Я плачу. Прошу тебя.
Я обнял ее и успокаивающе похлопал по спине. Она уткнулась лицом мне в грудь. Руки повисли, как плети. Она отчаянно зарыдала. Я похлопывал ее по спине и пытался отвлечься. “Карл Хуббель обыграл Кронина, Рута, Герига, Симлюнса и Джилши Фокса на Матче всех звезд. Когда это было? В 1934 году? — Рыдания не прекращались и даже, скорее, нарастали. Я уперся подбородком в ее макушку. — Кто играл с Коузи на площадке в Холи Кросс? Кафтан. Джо Муллани? Дерми О'Коннел. Франк Офтринг. — Она прижалась ко мне всем телом. Я сосредоточился еще сильнее. — Попробую составить команду из всех звезд, которых я вообще видел. Мьюзиал, Джеки Робинсон, Риз и Брукс Робинсон, Уильямс, Димаггио, Мэйс, Рой Кампанелла, Санди Куфанс как левый защитник. Боб Джибсон как правый защитник, Джо Пейдж в нападении”. — Плач, наконец, начал ослабевать.
— Ну-ну, — шепнул я. — Одевайся. Я приму холодный душ, и мы позавтракаем.
Она не шевелилась, но плакать перестала. Я опустил руки. Она отступила и грациозно присела на корточки, чтобы подобрать пеньюар. Небрежно перебросив его через руку и даже не взглянув на меня, она повернулась и удалилась в свою спальню.
Я пошел на кухню, встал у открытой задней двери и вдохнул ароматный весенний воздух. Налил чашечку кофе, сделал большой глоток и обжег язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40