ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Что стряслось с этой молодежью, которая, вместо того чтобы перевернуть мир зажигательными идеями и делами, думает о бегстве от мира? Что заставляет молодых стареть до времени, не верить в свои силы, вместо того чтобы быть свободными и самостоятельными? Откуда взялось у них убеждение, что они бесполезны и не способны к схваткам на жизненном пути?
Вы спросите, что происходит ? Происходит то, что жизнь предъявляет нам новые требования. Космических масштабов катаклизмы, с которыми столкнулся древний человек, сменились моральными катаклизмами. Циклотрон не только расщепил атом, он расщепил наши моральные принципы. День гнева близок, но облик вершителя будет неожидан. Благоустроенность обращена в бич: одни боги знают, как управлять громом и молнией. И тем не менее, прекрасный молодой человек, как говорится, плод своего времени — Тамерлан, Александр, Наполеон, — решит сбросить бомбу, которая приведет нас в чувство. Он будет думать не о бегстве от мира, а о том, как убить старших и все, что они собой олицетворяют. Он будет думать о том, как возродить надежду. Он уже пишет свое имя на небесах.
Я знаю одного молодого франкоканадца, у которого в голове бродят именно такие мысли. От него на милю разит гениальностью. Его письма пестрят невероятным количеством идей и сведений, почерпнутых из источников, какие только можно вообразить. Такое впечатление, что он знаком со всеми доктринами и догмами, даже с самыми ничтожными, какие породил извращенный человеческий разум. Он может писать, как мудрец, поэт, сумасшедший или как автор «Иисуса Второго». В одном письме он способен вознести меня до небес, в другом — раздавить, как червя. Он может разложить на составляющие Фрейда и Эйнштейна, собрать их снова и сделать из них баранью отбивную. Может проанализировать свои воображаемые болезни не хуже индусского пандита. Он чуть ли не способен ходить по воде, но толком не умеет плавать. Он в одно и то же время самый привлекательный, милый и многообещающий молодой человек, но и самый опасный. Он может быть до такой степени невыносим, что хочется надавать ему по шее. А то на него находит, и он начинает обхаживать вас, как голубь голубку. В одном письме он излагает способы решения мировых проблем, включая и свой собственный способ, а в следующем — нетерпеливо клеймит время, что пройдет до его очередной инкарнации. Если сегодня он увлечен Рамакришной и Кришнамурти, то завтра еще больше — маркизом де Садом или Жилем де Рэ.
Вопрос, который волнует моего юного друга больше всего, — какую роль ему играть в жизни? Жозеф Дельтей в одной из ранних своих работ говорит просто: «Sois potentat! » В главе, называющейся «Toi d'abord! », он начинает так: «Fouille les tripes: la sont toute puissance et toute verite! La vertu est un mot romaine qui signifie estomac ». И продолжает — я выбираю фразы из разных мест: «Tu as droit de volupte. La vie est ta femme: baise-la a ta guise... Mefie-toi des penseurs: ce sont des paralytiques. De doux et tristes impuissants... Mefie-toi des reveurs: ce sont des aveugles... Sous pretexte qu'ils ne voient pas le monde, ils le nient ».
Честертон в своей книге о Диккенсе много говорит о том, что значит изображать дурака, или, скорее, быть дураком. А больше всего, о понимании дурака. В главе «Великие персонажи Диккенса» можно прочитать такое:
«Он (Диккенс) сказал о ней (жизни) две важные вещи — что она достойна того, чтобы над ней смеяться и чтобы ее терпеть. Скромные герои Диккенса не смешат друг друга эпиграммами; они вызывают друг у друга смех собственной персоной».
«Ключ к великим образам Диккенса в том, что все они великие глупцы... Великий глупец это тот, кто скорее выше мудрости, нежели ниже нее... Человек может быть по-настоящему великим и в то же время по-настоящему глупым. Мы видим это на примере эпических героев, таких, как Ахилл. Мало того, человек может быть по-настоящему велик потому, что он по-настоящему глуп».
«Можно заметить, что великие актеры всегда предпочитают играть роли великих глупцов, нежели великих интеллектуалов, ибо первые воплощают человечность. В Гамлете отображены эстетические мечтания и метания интеллекта, но в ткаче Основе они отображены значительно лучше».
«Читая его апостольское наставление терпеть глупцов с радостью, мы всегда делаем ударение на слове „терпеть“ и видим тут призыв к смирению. Было бы, возможно, лучше делать ударение на слове „радость“ и превратить наше общение с глупцами в удовольствие, чуть ли не в веселую забаву».
Пропасть между «властелином» и великим, грандиозным глупцом не настолько глубока, как утверждает Дельтей. Поздняя вещь Дельтея, называющаяся «Иисус Второй», написана со всем пылом и страстью молодости и вдобавок с божественной мудростью глупца. Это глубокое и уморительное произведение, глубокое потому, что оно так уморительно. Это что-то вроде седьмого дня творения, эта книга, и послание ее — того рода, какое может родиться только в седьмой день. В этой книге Иисус Второй мечется, как цыпленок с отрубленной головой. «Спасайся, кто может!» — вопит он, носясь по всей земле, предупреждая о неминуемой гибели, которая угрожает миру. Под конец, где-то неподалеку от горы Арарат, он натыкается на странного старца, который есть не кто иной, как сам Адам. Следует восхитительный диалог о дьяволах, «тех», кто несет ответственность за все наши беды. Иисус перечисляет величайшие преступления, совершенные во имя человечества (книга была написана, когда свежа была память о войне), а старина Адам насмешливо приговаривает: «А, nada, supemada!» Видно, что Иисус дошел до точки и, что еще хуже, не знает, что делать. Старина Адам отмахивается от всех ужасов, всех преступлений, всех зверств, успокоительно говоря: «Gestes que tout cela... Jeux de mains, ombres chinoises, phenomelogie»
«— Дьявол не там, — говорит Адам вежливым, застенчивым голосом, голосом „inoui“, как первое цветение миндаля. — Дьявол внутри. Это не действие, а состояние, — объясняет он. — Бытие, а не деяние. Дьявол — в душе!
Повисла библейская тишина. Слышно было, как тикают века над небесным сводом... потом раздалась пулеметная очередь... солдатский смех, топот сапог...
— Каждый за себя! Бежим! — крикнул Иисус.
— Дитя! — ответил голос... — Земля круглая... Они повсюду... Даже в райском саду.
Иисус лишился речи.
— И что с того! — говорит Адам. — Я здесь с самого начала, но и не думаю волноваться... Я здесь инкогнито, сын мой: это большая тайна... Я ушел в подполье... подполье души, (le maquis de l?ame)»
После прочтения этой книги испытываешь такое ощущение, будто тебе на голову пописали Божий ангелы. Она очаровывает живостью языка, богатством мысли, веселым богохульством и непристойностью, дерзким полетом фантазии. Автор ничего не щадит, не обходит ни одну святыню. И все же эта книга — свидетельство истинного преклонения, преклонения перед жизнью. Когда перестает сводить от смеха живот, когда смахиваешь последнюю слезу, понимаешь, что тебя не дурачили (в чем критики пытаются тебя убедить), а что ты только что расстался с шутом первой величины, шутом, освежившим твои затхлые мозги, и вместо того, чтобы наставлять, вместо того, чтобы спасать, поднял тебя на «смех до упаду».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122