ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

». И это действительно было невыносимо. Даже больше того. Мне уже виделось, как в одно прекрасное утро я нахожу его в постели — задохнувшимся.
Постепенно он изобрел собственный способ проветривать комнату. Посредством веревки и нескольких крючков, прибитых к верхней створке «датской» двери, он мог впускать воздух по своему усмотрению. Не было надобности открывать окно, или убирать мешковину из-под двери, или выковыривать замазку из многочисленных щелей в стенах. Что же до проклятых ламп, то он решил не трогать их, а пользоваться свечами. Горящие свечи придавали его келье вид покойницкой, что подходило его мрачному настроению.
Между тем чесотка продолжала терзать его. Спускаясь к столу, он каждый раз закатывал рукава или штанины и демонстрировал страшные следы ее разрушительного воздействия. Его тело сплошь было покрыто незаживающими язвами. Будь я на его месте, я бы уже пустил себе пулю в лоб.
Было ясно, что необходимо принимать какие-то меры или мы все рехнемся. Мы перепробовали все обычные средства — ничего не помогало. В отчаянии я воззвал к одному моему другу, жившему за несколько сот миль от нас, прося его приехать. Он был способный терапевт, а в придачу хирург и психиатр. К тому же немного говорил по-французски. Он вообще был необыкновенный парень, душевный и открытый. Я знал, что если он сам не справится, то даст хотя бы дельный совет.
И вот он приехал. Обследовал Морикана с макушки до пят, снаружи и изнутри. Закончив, начал с ним беседовать. На его незаживающие язвы он больше не обращал внимания, вообще о них не поминал. Говорил о чем угодно, только не о чесотке. Казалось, он совсем забыл, зачем его позвали. Морикан время от времени пытался напомнить ему о цели его визита, но моему другу удавалось перевести разговор на другую тему. Наконец он сунул Морикану под нос рецепт и приготовился уходить.
Я проводил его до машины, сгорая от нетерпения узнать его откровенное мнение о случае Морикана.
— Врач тут бессилен, — сказал он. — Когда он перестанет думать о своей чесотке, она исчезнет сама.
— А пока?..
— А пока пусть пьет таблетки.
— Они действительно помогут?
— Это зависит от него. От них ему ни вреда, ни пользы. Пока он думает о своих болячках.
Последовала тягостная пауза. Неожиданно он сказал:
— Хочешь откровенный совет?
— Разумеется, хочу, — ответил я.
— Избавься от него!
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что сказал. Это все равно что пустить к себе жить прокаженного.
Должно быть, вид у меня был ужасно расстроенный.
— Все просто, — продолжал он. — Ему не хочется выздоравливать. Все, что ему хочется, это сочувствие, внимание. Это не мужчина, это ребенок. К тому же испорченный.
Мы помолчали.
— И не бери в голову, если он станет угрожать покончить с собой. Он, возможно, попытается таким образом шантажировать тебя, когда другие средства не помогут. Он не убьет себя. Слишком он себя любит.
— Понятно, — пробормотал я. — Вот, значит, как дело обстоит... Но что, черт возьми, я ему скажу?
— Это я оставляю на твое усмотрение, старина. — Он завел машину.
— Ладно, — сказал я. — Может, я сам начну принимать таблетки. Во всяком случае, огромное спасибо!
Морикан ждал меня, лежа на кровати. Он изучал рецепт, но ничего не мог разобрать в докторских каракулях.
Я в нескольких словах объяснил, что, по мнению моего друга, его болезнь имеет психологическую природу.
— Да это любому дураку ясно! — раздраженно бросил Морикан. — Он действительно врач?
— Да, и довольно известный.
— Странно. Он говорил, как слабоумный.
— Неужели?
— Спрашивал, продолжаю ли я до сих пор мастурбировать.
— Et puis? ..
— Нравятся ли мне женщины так же, как мужчины. Употреблял ли я когда-нибудь наркотики. Верю ли в эманацию божества. И так далее до бесконечности. C'est un fou !
Он замолчал, от ярости не в силах произнести ни слова. Потом мученическим тоном пробормотал, словно обращаясь к самому себе:
— Mon Dieu, mon Dieu, qu'est-ce que je peux faire? Comme je suis seul, toutseut !
— Ну, ну, успокойтесь! — уговаривал я его. — Есть на свете вещи похуже чесотки.
— Какие, например? — спросил он так резко, что я растерялся и не мог ничего ответить.
— Да, какие? — повторил он. — Психолог... pouah ! Он, должно быть, принимает меня за идиота. Что за страна! Ни любви к человеку. Ни понимания. Ни интеллекта. Ах, если б я только мог умереть... уснуть сегодня и не проснуться!
Я ничего не сказал.
— Не желаю вам таких мучений, какие испытываю я, mon cher Miller ! Никакая война с этим не сравнится.
Вдруг на глаза ему попался рецепт. Он схватил его, смял и швырнул на пол.
— Таблетки! Он прописывает мне , Морикану, таблетки! Еще чего! — Он плюнул на пол. — Он мошенник, этот ваш друг. Шарлатан. Самозванец.
Так окончилась первая попытка избавить его от мучений.
Прошла неделя, и тут заявляется не кто иной, как мой старый друг Гилберт. Наконец-то, подумал я, кто-то, кто говорит по-французски, кто любит французскую литературу. Какая будет радость Морикану!
Ничего не стоило заставить их разговориться за бутылкой вина. Не прошло и нескольких минут, как они уже обсуждали Бодлера, Вийона, Вольтера, Жида, Кокто, les ballets russes, Ubu Roi и прочее. Увидев, что они отлично спелись, я потихоньку улизнул, надеясь, что Гилберт, который тоже претерпел, как Иов, подымет дух у собеседника. Или хотя бы напоит его.
Час примерно спустя, когда я прогуливался с собакой по дороге, подъехал Гилберт.
— Что, уже уезжаешь? — спросил я.
Не в обычае Гилберта было вылезать из-за стола, покуда не прикончена последняя бутылка.
— Да, сыт по горло, — ответил он. — Ну и гнусный тип!
— Кто, Морикан?
— Он самый.
— Что случилось?
В ответ он посмотрел на меня так, словно его вот-вот вырвет.
— Знаешь, что я бы с ним сделал, амиго? — сказал он кровожадно.
— Что?
— Столкнул бы со скалы в море.
— Легче сказать, чем сделать.
— А ты попробуй! Это будет наилучший выход, — сказал он напоследок и нажал на газ.
Слова Гилберта повергли меня в шок. Было совершенно не похоже на него так говорить о людях. Он был человек добрый, мягкий, внимательный, сам прошел через настоящий ад. Видно, ему не понадобилось много времени, чтобы раскусить Морикана.
Между тем мой добрый приятель Лилик, снимавший хижину в нескольких милях дальше по дороге, из кожи вон лез, чтобы Морикан чувствовал себя у нас как дома. Морикану нравился Лилик, и он полностью доверял ему. Иначе, пожалуй, и быть не могло, поскольку Лилик только и делал, что оказывал ему всяческие услуги. Лилик часами сидел возле него и выслушивал скорбные истории.
От Лилика я узнал о сетованиях Морикана по поводу моего к нему недостаточного внимания.
— Ты никогда не интересуешься его работой, — сказал Лилик.
— Его работой? Что ты имеешь в виду? Над чем это он работает?
— Полагаю, пишет мемуары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122