Там он посвятил ее во все свои планы, и по мере того как он говорил, щеки Мэри все розовели и розовели. Ее глаза загорались возбуждением и нетерпением. Она жадно и напряженно слушала все то, что имело столь близкое отношение к заповедным горам, таким богатым и таинственным. Там они будут одни… Там никто не посмеет и не сумеет омрачить их радость…
Кейт добавил, что пока им еще необходимо держать все в строжайшей тайне, что от этого зависит благополучие и безопасность их обоих — единственных конспираторов — и что, возможно, им еще сегодня ночью придется двинуться на запад. Поэтому она должна быть готова в любую минуту.
Он вдруг замолчал, словно в нерешительности: продолжать ему или нет? Но его рука все еще находилась в обеих руках Мэри, и девушка все еще не спускала с него своих прекрасных глаз, которые теперь больше чем когда-либо походили на мерцающие звезды. Тогда он почувствовал новый прилив веры и желания и откровенно рассказал про все счастливые обстоятельства, которые так удачно способствуют их плану бегства. Он по-прежнему не испытывал ни малейшего угрызения совести при мысли о делах Мириам Киркстон. Как он уже сказал Мак-Довелю, девушка совершенно свободна в своем выборе и способе устройства собственной судьбы. К тому же тут остается Мак-Довель, который будет до самого конца бороться за нее. И еще ее жирный братец…
Вот почему Джон Кейт, не испытывая никакого смущения, поведал Мэри-Джозефине о таинственных отношениях, связывающих Мириам Киркстон со Смитом, о подозрениях Мак-Довеля и о том, как вся эта «история» выгодна им лично.
Он говорил до тех пор, пока не заметил какой-то странной перемены в ее глазах. Он остановился, обратив вдруг внимание на то, что радость исчезла с милого личика девушки, которая смотрела на него так пытливо и возбужденно, как ни разу до сих пор.
Он понял, что в ней произошла перемена. Она уже не смотрела на вещи его собственными глазами. Он хотел использовать трагическое положение другой женщины, на нем базировать собственное благополучие, и на это Мэри-Джозефина реагировала, как реагирует женщина с тех пор, как наш мир стал миром.
Им сразу овладел стыд, который он все время старательно подавлял в себе. Он должен играть честно, ибо вся его дальнейшая жизнь зависит от того, как он поведет себя сегодня. Мэри-Джозефина может не понимать потайных пружин его действий, но он не смеет ни на минуту пасть в ее глазах.
Ее пальцы все еще сжимали его руку, но она глядела как-то мимо него. Он заметил, как она побледнела. Но новый, неведомый ему огонь загорелся в ее глазах.
— Так вот почему «она нервничала, была бледна, и в глазах ее был определенный испуг»! — тихо повторила она его собственные слова. — Значит, во всем виновато это чудовище Смит, который имеет какое-то таинственное влияние на нее, потому что…
Она так неожиданно и сильно вырвала свою руку, что Кейт вздрогнул. Ее глаза, за несколько минут до того такие мягкие и лучистые, теперь горели страстным огнем…
— Дерри! — воскликнула она. — Если ты не уберешь этого дьявола, то я сама займусь этим!
Она стояла перед ним, выпрямившись во весь рост, и тяжело и часто дышала. Это не было уже то полубожество, каким он считал ее двадцать минут назад, нет, он увидел перед собой решительную женщину, готовую отважно бороться до конца за свою идею. Но новая Мэри-Джозефина нисколько не испугала его. Напротив, ему показалось, что какой-то невиданный доселе нимб украсил ее головку.
Поистине она была сестрой Дервента Коннистона, Мэри-Джозефина Коннистон!
Если бы даже он знал, что разрушает собственные планы, он сделал бы то же самое, что сделал сейчас, а именно протянул руки и взглядом позвал ее к себе. А она с той стремительностью, которую родит только любовь, подбежала к нему, подняла к его лицу обе свои руки и держала их так до тех пор, пока он прижимал ее к себе и целовал в губы.
— До того, как мы уйдем отсюда, ты расправишься в этим дьяволом! — сказала она. — Слышишь, голубчик, что я говорю тебе!
ГЛАВА XVIII
Валли страдал так, как может страдать только художник-повар, который видит, как напрасно стынут все изготовленные им шедевры. Не в силах больше совладать со своим волнением, он вышел из кухни и нашел Кейта и Мэри-Джозефину на скамье в роще серебристых берез.
Это был совершенно исключительный обед — кулинарное чудо. Мэри пила свой послеобеденный кофе, а Кейт курил сигару, и в это время они заканчивали (или начинали) страстный спор о последних приготовлениях к отъезду.
Кейт недолго думая дал торжественное обещание, что расправится со Смитом в кратчайший срок, может быть, даже до вечера. Глядя в сверкающие гордостью глаза Мэри, он думал, что нет такой вещи на свете, которую он не мог бы выполнить для этой прелестной девушки. Но к тому времени, как он выкурил полсигары, Мэри подошла ближе, присела на ручке его кресла и начала пробегать пальцами по его волосам. В таком состоянии он бы мог оставаться всю жизнь.
Наконец Мэри встала, поднялась на цыпочки, положила руки на его плечи и протянула губы для поцелуя: этим она ясно дала понять, что ему пора отправиться по делам.
Самая могучая армия на свете не могла бы добиться от Кейта того, что сделал этот последний поцелуй. Он положил конец всяким сомнениям и колебаниям. Кейт понял, что действительно пора приняться за работу, и немедленно отправился в дом Киркстонов.
На этот раз ему даже не пришлось дойти до самых дверей этого дома. Он еще издали заметил в кустах Мириам Киркстон. Она стояла без шляпы, и волосы ее ярко пылали на солнце.
Она заметила его почти в тот же самый момент, что и он ее, и быстро направилась навстречу. Ее лицо запылало от возбуждения и ясно говорило, что своим неожиданным появлением Кейт избавил ее от больших сомнений и колебаний.
— Мне очень неприятно, мисс Киркстон, — начал он, — что вы не застали меня дома.
Он задержал на мгновение руку, которую она протянула ему, и продолжал:
— Я полагаю, что вы пожаловали ко мне по делу Смита? Не так ли?
Он поставил вопрос ребром. В его тоне не слышалось никакого извинения. Он обратил внимание на то, что она сразу остыла и устремила на него пристальный взгляд, точно хотела не только слышать его слова, но и знать, что происходит у него в уме.
— Разве я ошибся, мисс Киркстон?
Она утвердительно кивнула головой, но губы ее не дрогнули.
— Я говорю о Смите, — повторил он, — и, правду сказать, не знаю, что все это значит. В чем дело? Что тут происходит? Почему бы вам не открыться во всем кому-нибудь, например Мак-Довелю, мне или же…
Он чуть было не сказал «вашему родному брату», но девушка так порывисто схватила его за руку, что он замолчал.
— Смит должен был встретиться с Мак-Довелем, да? — возбужденно спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Кейт добавил, что пока им еще необходимо держать все в строжайшей тайне, что от этого зависит благополучие и безопасность их обоих — единственных конспираторов — и что, возможно, им еще сегодня ночью придется двинуться на запад. Поэтому она должна быть готова в любую минуту.
Он вдруг замолчал, словно в нерешительности: продолжать ему или нет? Но его рука все еще находилась в обеих руках Мэри, и девушка все еще не спускала с него своих прекрасных глаз, которые теперь больше чем когда-либо походили на мерцающие звезды. Тогда он почувствовал новый прилив веры и желания и откровенно рассказал про все счастливые обстоятельства, которые так удачно способствуют их плану бегства. Он по-прежнему не испытывал ни малейшего угрызения совести при мысли о делах Мириам Киркстон. Как он уже сказал Мак-Довелю, девушка совершенно свободна в своем выборе и способе устройства собственной судьбы. К тому же тут остается Мак-Довель, который будет до самого конца бороться за нее. И еще ее жирный братец…
Вот почему Джон Кейт, не испытывая никакого смущения, поведал Мэри-Джозефине о таинственных отношениях, связывающих Мириам Киркстон со Смитом, о подозрениях Мак-Довеля и о том, как вся эта «история» выгодна им лично.
Он говорил до тех пор, пока не заметил какой-то странной перемены в ее глазах. Он остановился, обратив вдруг внимание на то, что радость исчезла с милого личика девушки, которая смотрела на него так пытливо и возбужденно, как ни разу до сих пор.
Он понял, что в ней произошла перемена. Она уже не смотрела на вещи его собственными глазами. Он хотел использовать трагическое положение другой женщины, на нем базировать собственное благополучие, и на это Мэри-Джозефина реагировала, как реагирует женщина с тех пор, как наш мир стал миром.
Им сразу овладел стыд, который он все время старательно подавлял в себе. Он должен играть честно, ибо вся его дальнейшая жизнь зависит от того, как он поведет себя сегодня. Мэри-Джозефина может не понимать потайных пружин его действий, но он не смеет ни на минуту пасть в ее глазах.
Ее пальцы все еще сжимали его руку, но она глядела как-то мимо него. Он заметил, как она побледнела. Но новый, неведомый ему огонь загорелся в ее глазах.
— Так вот почему «она нервничала, была бледна, и в глазах ее был определенный испуг»! — тихо повторила она его собственные слова. — Значит, во всем виновато это чудовище Смит, который имеет какое-то таинственное влияние на нее, потому что…
Она так неожиданно и сильно вырвала свою руку, что Кейт вздрогнул. Ее глаза, за несколько минут до того такие мягкие и лучистые, теперь горели страстным огнем…
— Дерри! — воскликнула она. — Если ты не уберешь этого дьявола, то я сама займусь этим!
Она стояла перед ним, выпрямившись во весь рост, и тяжело и часто дышала. Это не было уже то полубожество, каким он считал ее двадцать минут назад, нет, он увидел перед собой решительную женщину, готовую отважно бороться до конца за свою идею. Но новая Мэри-Джозефина нисколько не испугала его. Напротив, ему показалось, что какой-то невиданный доселе нимб украсил ее головку.
Поистине она была сестрой Дервента Коннистона, Мэри-Джозефина Коннистон!
Если бы даже он знал, что разрушает собственные планы, он сделал бы то же самое, что сделал сейчас, а именно протянул руки и взглядом позвал ее к себе. А она с той стремительностью, которую родит только любовь, подбежала к нему, подняла к его лицу обе свои руки и держала их так до тех пор, пока он прижимал ее к себе и целовал в губы.
— До того, как мы уйдем отсюда, ты расправишься в этим дьяволом! — сказала она. — Слышишь, голубчик, что я говорю тебе!
ГЛАВА XVIII
Валли страдал так, как может страдать только художник-повар, который видит, как напрасно стынут все изготовленные им шедевры. Не в силах больше совладать со своим волнением, он вышел из кухни и нашел Кейта и Мэри-Джозефину на скамье в роще серебристых берез.
Это был совершенно исключительный обед — кулинарное чудо. Мэри пила свой послеобеденный кофе, а Кейт курил сигару, и в это время они заканчивали (или начинали) страстный спор о последних приготовлениях к отъезду.
Кейт недолго думая дал торжественное обещание, что расправится со Смитом в кратчайший срок, может быть, даже до вечера. Глядя в сверкающие гордостью глаза Мэри, он думал, что нет такой вещи на свете, которую он не мог бы выполнить для этой прелестной девушки. Но к тому времени, как он выкурил полсигары, Мэри подошла ближе, присела на ручке его кресла и начала пробегать пальцами по его волосам. В таком состоянии он бы мог оставаться всю жизнь.
Наконец Мэри встала, поднялась на цыпочки, положила руки на его плечи и протянула губы для поцелуя: этим она ясно дала понять, что ему пора отправиться по делам.
Самая могучая армия на свете не могла бы добиться от Кейта того, что сделал этот последний поцелуй. Он положил конец всяким сомнениям и колебаниям. Кейт понял, что действительно пора приняться за работу, и немедленно отправился в дом Киркстонов.
На этот раз ему даже не пришлось дойти до самых дверей этого дома. Он еще издали заметил в кустах Мириам Киркстон. Она стояла без шляпы, и волосы ее ярко пылали на солнце.
Она заметила его почти в тот же самый момент, что и он ее, и быстро направилась навстречу. Ее лицо запылало от возбуждения и ясно говорило, что своим неожиданным появлением Кейт избавил ее от больших сомнений и колебаний.
— Мне очень неприятно, мисс Киркстон, — начал он, — что вы не застали меня дома.
Он задержал на мгновение руку, которую она протянула ему, и продолжал:
— Я полагаю, что вы пожаловали ко мне по делу Смита? Не так ли?
Он поставил вопрос ребром. В его тоне не слышалось никакого извинения. Он обратил внимание на то, что она сразу остыла и устремила на него пристальный взгляд, точно хотела не только слышать его слова, но и знать, что происходит у него в уме.
— Разве я ошибся, мисс Киркстон?
Она утвердительно кивнула головой, но губы ее не дрогнули.
— Я говорю о Смите, — повторил он, — и, правду сказать, не знаю, что все это значит. В чем дело? Что тут происходит? Почему бы вам не открыться во всем кому-нибудь, например Мак-Довелю, мне или же…
Он чуть было не сказал «вашему родному брату», но девушка так порывисто схватила его за руку, что он замолчал.
— Смит должен был встретиться с Мак-Довелем, да? — возбужденно спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51