Это было абсолютно бесстрастное, ничего не выражающее, так сказать, безличное лицо.
Только сам Смит знал, что происходит в его мозгу, за его непроницаемыми глазами. Это был его личный секрет. И даже Мак-Довель раз навсегда отказался от того, чтобы анализировать или хотя бы понять его. Закон, который в данном случае потерпел полное поражение, ограничился тем, что смотрел на Смита как на колдовской, замечательный механизм, более похожий на вещь, чем на человека, и обладающий сверхъестественной силой.
Главная мощь Смита' заключалась в совершенно необычной способности запоминать лицо на всю жизнь. Образ фотографировался навеки. Ни время, ни перемены не оказывали в данном случае никакого влияния, и вот почему закон решил использовать его в своих целях.
Мак-Довель, сообщая в главную квартиру, дал следующую краткую характеристику Смиту:
«Либо он бывший премьер-министр в опале, либо сам дьявол. Возраст — неопределенный, прошлое — тайна. Явился в пост Принца Альберта в 1908 году, где сразу обратил на себя внимание брильянтами и лаковыми ботинками. Чужой человек тогда, чужой и теперь. Человек образованный, говорит очень тихо и мягко, производит женственное впечатление, но в то же время это — единственный мужчина, с которым я не отважился бы встретиться с глазу на глаз в темной комнате. Я стараюсь использовать его, но не доверяю ему, слежу за ним и всегда готов ко всему. Насколько нам известно, за ним ничего в прошлом как будто нет, но я имею все основания думать, что такая птица, как он, имеет весьма испорченный кондуит».
Вот что представлял собой человек, про которого Коннистон забыл и встречи с которым так страшился теперь Кейт. Смит уже довольно долго стоял у окна, глядя на залитые солнцем равнины и зеленеющие вдали поля. Он играл своими тонкими пальцами, и время от времени на его лице проступала загадочная полуулыбка. Ни один человек на свете не видел до сих пор, чтобы его лицо озарялось больше, чем полуулыбкой. Его черные волосы были коротко подстрижены и тщательно причесаны. Платье носило следы исключительной аккуратности. Как совершенно верно отметил Мак-Довель, в нем наблюдалось что-то женственное, даже девичье.
Когда Крюз вошел в приемную и сообщил Смиту, что Мак-Довель желает видеть его, Смит смотрел вниз на Мириам Киркстон, попавшую в этот миг в полосу солнца и буквально утопавшую в его лучах. Какое-то мурлыканье послышалось в его дыхании, когда он вдруг перевил свои пальцы. В тот миг, как он услышал шаги секретаря, пальцы его перестали играть, мурлыканье прекратилось и полуулыбка исчезла с лица.
Он медленно повернулся к вошедшему. Тот не произнес ни слова. Просто сделал почти незаметное движение головой, и ноги Смита бесшумно двинулись вперед. Только легчайший звук открывшейся и тотчас же закрывшейся двери подтвердил факт их появления в комнате инспектора. Только Смит мог таким образом открывать и закрывать двери. Крюз задрожал. Он всегда дрожал, когда мимо него проходил Смит, и клялся, что вслед затем неизменно чувствовал в воздухе запах острого яда.
Кейт, глядя в окно, находился в состоянии самого напряженного ожидания. В тот же миг, как открылась дверь, он почувствовал присутствие Смита. Все нервы его были натянуты до последней и невероятной степени. Мысль о том, что он теряет уверенность в себе и что волнение его вызывается исключительно Смитом, приводила его в бешенство. Он должен был как можно скорее отвернуться от окна, так как только этим мог прекратить невыносимую пытку.
Заставив свою руку привычным коннистоновским жестом закрутить усы, он медленно повернулся и самым, казалось бы, спокойным образом поднял глаза на Смита.
К его великому изумлению, Смит почти не обратил внимания на его присутствие. Казалось, он бросил по его направлению самый незначительный, случайный взгляд. Голосом, который каждый человек, находящийся по ту сторону двери, принял бы за женский, он заявил Мак-Довелю:
— Мистер Мак-Довель, я видел того человека, к которому вы послали меня. Это — Ларсен! Он сильно изменился за эти восемь лет. Отрастил себе бороду. Потерял один глаз. Его волосы поседели. Но все-таки это — Ларсен.
Положительный тон его речи и бесстрастная, но безупречная модуляция голоса бросили Кейта, как и молодого секретаря, в дрожь. В глазах Мак-Довеля мелькнула молния ликования.
— А вы не возбудили в нем никакого сомнения, Смит? — спросил инспектор.
— Он не видел меня, а потому не может быть и речи о сомнении! — решительно заявил Смит. — Он будет здесь, как только… — он неторопливо повернулся в сторону Кейта, — как только мистер Коннистон явится к нему с приказом об аресте.
Его глаза ни на миг не отрывались теперь от лица Кейта, которому вдруг почудилось странное выражение в его лице. Какие-то новые, едва ощутимые нотки задрожали в его голосе, и уже снова заиграли его пальцы, но не так, как они играли несколько минут назад, когда он смотрел на Мириам Киркстон. И тотчас же — на одно мгновение — его глаза превратились в две узенькие щелочки, из которых выглядывали оба зрачка не шире двух кончиков заостренного карандаша. Последнее, что заметил в Смите Кейт, были эти ужасные глаза, которые, казалось, наполовину вырвали душу из его тела.
Смит низко склонил голову, когда бесшумно, как и прежде, направился к двери.
— Вот чертов паренек! — воскликнул Мак-Довель, когда дверь закрылась. — Стоит ему только выйти из комнаты, как у меня остается впечатление, точно в комнате побывала змея. Он все еще по-прежнему ненавидит вас, Коннистон. За три года в этом отношении не произошло никаких перемен. Он ненавидит вас, как отраву. Я уверен, что он убил бы вас при первой возможности, если б знал, что все сойдет для него благополучно и что он успеет вовремя скрыться. А вы… правду сказать, вы стояли как самый настоящий дурак, крутили усы и улыбались! Ну, знаете, на вашем месте я поступил бы совершенно иначе.
Кейт мысленно задал себе вопрос: почему и за что Смит возненавидел Коннистона? Мак-Довель ничего больше не прибавил и, таким образом, не разъяснил создавшегося недоразумения.
Он собрал все бумаги, разбросанные на столе, и угрюмо усмехнулся:
— Раз Смит подтвердил, то у меня нет уже никаких сомнений в том, что это действительно Ларсен.
А затем — его интересовала только эта единственная мысль — он спросил Кейта:
— Вы как решили, Коннистон: думаете немедленно приступить к исполнению своих обязанностей?
— Если не ошибаюсь, в моем распоряжении имеется еще один месяц, — ответил Кейт, — я предпочел бы вступить в должность по истечении этого срока.
— Очень хорошо! — одобрительно воскликнул инспектор. — Я надеюсь, что за этот месяц мне удастся выхлопотать вам чин сержанта. А до того вы совершенно свободны и можете делать все, что вам заблагорассудится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Только сам Смит знал, что происходит в его мозгу, за его непроницаемыми глазами. Это был его личный секрет. И даже Мак-Довель раз навсегда отказался от того, чтобы анализировать или хотя бы понять его. Закон, который в данном случае потерпел полное поражение, ограничился тем, что смотрел на Смита как на колдовской, замечательный механизм, более похожий на вещь, чем на человека, и обладающий сверхъестественной силой.
Главная мощь Смита' заключалась в совершенно необычной способности запоминать лицо на всю жизнь. Образ фотографировался навеки. Ни время, ни перемены не оказывали в данном случае никакого влияния, и вот почему закон решил использовать его в своих целях.
Мак-Довель, сообщая в главную квартиру, дал следующую краткую характеристику Смиту:
«Либо он бывший премьер-министр в опале, либо сам дьявол. Возраст — неопределенный, прошлое — тайна. Явился в пост Принца Альберта в 1908 году, где сразу обратил на себя внимание брильянтами и лаковыми ботинками. Чужой человек тогда, чужой и теперь. Человек образованный, говорит очень тихо и мягко, производит женственное впечатление, но в то же время это — единственный мужчина, с которым я не отважился бы встретиться с глазу на глаз в темной комнате. Я стараюсь использовать его, но не доверяю ему, слежу за ним и всегда готов ко всему. Насколько нам известно, за ним ничего в прошлом как будто нет, но я имею все основания думать, что такая птица, как он, имеет весьма испорченный кондуит».
Вот что представлял собой человек, про которого Коннистон забыл и встречи с которым так страшился теперь Кейт. Смит уже довольно долго стоял у окна, глядя на залитые солнцем равнины и зеленеющие вдали поля. Он играл своими тонкими пальцами, и время от времени на его лице проступала загадочная полуулыбка. Ни один человек на свете не видел до сих пор, чтобы его лицо озарялось больше, чем полуулыбкой. Его черные волосы были коротко подстрижены и тщательно причесаны. Платье носило следы исключительной аккуратности. Как совершенно верно отметил Мак-Довель, в нем наблюдалось что-то женственное, даже девичье.
Когда Крюз вошел в приемную и сообщил Смиту, что Мак-Довель желает видеть его, Смит смотрел вниз на Мириам Киркстон, попавшую в этот миг в полосу солнца и буквально утопавшую в его лучах. Какое-то мурлыканье послышалось в его дыхании, когда он вдруг перевил свои пальцы. В тот миг, как он услышал шаги секретаря, пальцы его перестали играть, мурлыканье прекратилось и полуулыбка исчезла с лица.
Он медленно повернулся к вошедшему. Тот не произнес ни слова. Просто сделал почти незаметное движение головой, и ноги Смита бесшумно двинулись вперед. Только легчайший звук открывшейся и тотчас же закрывшейся двери подтвердил факт их появления в комнате инспектора. Только Смит мог таким образом открывать и закрывать двери. Крюз задрожал. Он всегда дрожал, когда мимо него проходил Смит, и клялся, что вслед затем неизменно чувствовал в воздухе запах острого яда.
Кейт, глядя в окно, находился в состоянии самого напряженного ожидания. В тот же миг, как открылась дверь, он почувствовал присутствие Смита. Все нервы его были натянуты до последней и невероятной степени. Мысль о том, что он теряет уверенность в себе и что волнение его вызывается исключительно Смитом, приводила его в бешенство. Он должен был как можно скорее отвернуться от окна, так как только этим мог прекратить невыносимую пытку.
Заставив свою руку привычным коннистоновским жестом закрутить усы, он медленно повернулся и самым, казалось бы, спокойным образом поднял глаза на Смита.
К его великому изумлению, Смит почти не обратил внимания на его присутствие. Казалось, он бросил по его направлению самый незначительный, случайный взгляд. Голосом, который каждый человек, находящийся по ту сторону двери, принял бы за женский, он заявил Мак-Довелю:
— Мистер Мак-Довель, я видел того человека, к которому вы послали меня. Это — Ларсен! Он сильно изменился за эти восемь лет. Отрастил себе бороду. Потерял один глаз. Его волосы поседели. Но все-таки это — Ларсен.
Положительный тон его речи и бесстрастная, но безупречная модуляция голоса бросили Кейта, как и молодого секретаря, в дрожь. В глазах Мак-Довеля мелькнула молния ликования.
— А вы не возбудили в нем никакого сомнения, Смит? — спросил инспектор.
— Он не видел меня, а потому не может быть и речи о сомнении! — решительно заявил Смит. — Он будет здесь, как только… — он неторопливо повернулся в сторону Кейта, — как только мистер Коннистон явится к нему с приказом об аресте.
Его глаза ни на миг не отрывались теперь от лица Кейта, которому вдруг почудилось странное выражение в его лице. Какие-то новые, едва ощутимые нотки задрожали в его голосе, и уже снова заиграли его пальцы, но не так, как они играли несколько минут назад, когда он смотрел на Мириам Киркстон. И тотчас же — на одно мгновение — его глаза превратились в две узенькие щелочки, из которых выглядывали оба зрачка не шире двух кончиков заостренного карандаша. Последнее, что заметил в Смите Кейт, были эти ужасные глаза, которые, казалось, наполовину вырвали душу из его тела.
Смит низко склонил голову, когда бесшумно, как и прежде, направился к двери.
— Вот чертов паренек! — воскликнул Мак-Довель, когда дверь закрылась. — Стоит ему только выйти из комнаты, как у меня остается впечатление, точно в комнате побывала змея. Он все еще по-прежнему ненавидит вас, Коннистон. За три года в этом отношении не произошло никаких перемен. Он ненавидит вас, как отраву. Я уверен, что он убил бы вас при первой возможности, если б знал, что все сойдет для него благополучно и что он успеет вовремя скрыться. А вы… правду сказать, вы стояли как самый настоящий дурак, крутили усы и улыбались! Ну, знаете, на вашем месте я поступил бы совершенно иначе.
Кейт мысленно задал себе вопрос: почему и за что Смит возненавидел Коннистона? Мак-Довель ничего больше не прибавил и, таким образом, не разъяснил создавшегося недоразумения.
Он собрал все бумаги, разбросанные на столе, и угрюмо усмехнулся:
— Раз Смит подтвердил, то у меня нет уже никаких сомнений в том, что это действительно Ларсен.
А затем — его интересовала только эта единственная мысль — он спросил Кейта:
— Вы как решили, Коннистон: думаете немедленно приступить к исполнению своих обязанностей?
— Если не ошибаюсь, в моем распоряжении имеется еще один месяц, — ответил Кейт, — я предпочел бы вступить в должность по истечении этого срока.
— Очень хорошо! — одобрительно воскликнул инспектор. — Я надеюсь, что за этот месяц мне удастся выхлопотать вам чин сержанта. А до того вы совершенно свободны и можете делать все, что вам заблагорассудится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51