Тем же стал для Марианны и маленький Бенжамен, родившийся поело смерти Блеза, заменивший утраченного сына и заполнивший собой пустоту в сердце матери. Обеим женщинам, обеим матерям доставляло ни с чем не сравнимую радость вместе кормить своих маленьких бесценных утешителей. Они забывались, глядя, как растут и крепнут малыши, кормили их грудью в одни и то же часы, в едином стремлении никогда не разлучать детей и вырастить их сильными, красивыми, добрыми. Хотя одна из них была почти вдвое старше другой, они относились друг к другу как сестры, ибо от одного и того же животворного материнского молока набухали их груди. Скорбь постепенно начала стихать, им случалось смеяться вместе со своими крошками, и не было зрелища более трогательного, чем эти двое — свекровь и невестка, которые как бы сливались воедино над колыбелью младенцев в извечном цветении материнства.
— Осторожно, спрячьте ваши акварели, — сказал Матье, — идут Жерве и Клер. Они хотели посоветоваться, куда ставить стол.
В девятнадцать лет Жерве выглядел настоящим колоссом, он был самый большой, самый сильный в семье, с короткими вьющимися волосами, большими светлыми глазами, с округлыми, словно высеченными резцом, чертами лица. Матье, шутя, называл его сыном Кибелы, что вызывало улыбку у Марианны, вспоминавшей ту ночь, когда она зачала Жерве здесь, в Шантебле,. которое еще дремало тогда перед своим теперешним расцветом. Жерве оставался любимцем отца, подлинным сыном плодородной земли, и Матье привил ему любовь к этому поместью, страсть к труду землепашца, к этой силе, которая в сочетании с разумом побеждает все и вся, надеясь, что сын сможет со временем продолжить дело родителей. Матье уже и теперь переложил на его плечи часть обязанностей и ждал лишь его женитьбы, чтобы целиком передать ему управление фермой. И он мечтал, что подмогой Жерве Судет Клер, если она выйдет замуж за честного, надежного малого, который сумеет внести свою лепту в дело жизни. Двое мужчин, если они между собой поладят, будут не лишними в хозяйстве, которое росло с каждым днем. После рождения маленького Бенжамена Клер заменила мать — в свои семнадцать лет она хоть и не блистала красотой, но была девушкой балкон, и обладала завидным здоровьем. Она наблюдала за кухней и за домом, вела счета и, будучи от природы весьма бережливой, соблюдала строжайшую экономию, что давало повод для подтрунивания со стороны более расточительных членов семьи.
— Вот здесь мы и расставим столы, — сказал Жерве. — Надо будет распорядиться, чтобы скосили траву.
А Клер подсчитывала число приглашенных и прикидывала, на сколько персон надо будет накрыть стол. И так как Жерве позвал Фредерика, чтобы скосить траву, они втроем стали обсуждать дальнейшие приготовления к празднику. После смерти Розы ее жених Фредерик не решился покинуть ферму, продолжал работать вместе с Жерве и вскоре стал его ближайшим другом, деятельным и разумным помощником. В последние месяцы Матье и Марианна начали замечать, что юноша увивается вокруг Клер, словно взамен старшей он перенес свои чувства на младшую сестру, хотя и менее красивую, но зато здоровую и к тому же образцовую хозяйку. Вначале им даже было больно: как можно позабыть их дорогое дитя? Но вскоре они с нежностью стали думать о том, что таким образом семейные узы лишь укрепятся, что сердце этого юноши будет до конца предано им, что он не отдаст своей любви никому чужому и тем самым сделается им во сто крат дороже. И они делали вид, что ничего не замечают, считая, что в лице Фредерика их Жерве приобретет не только незаменимого помощника, но и родного человека, и ждали лишь, чтобы Клер достигла того возраста, когда ее можно будет выдать замуж.
Но когда вопрос со столом был благополучно улажен, вдруг показалась веселая стайка: она неслась по высокой траве к дубу — развевались на ветру юбочки, золотились под солнцем кудри.
— Подумайте только, — кричала Луиза, — нигде нет роз!
— Верно, верно, — вторила ей Мадлена, — ни одной белой розы!
— Честное слово, — подтвердила Маргарита, — мы все обшарили… Ни одной белой розы, только красные.
Тринадцать, одиннадцать и девять лет. Луиза, крупная и живая, уже казалась маленькой женщиной. Мадлена, хрупкая, красивая, мечтательная, часами просиживала за роялем, устремив вдаль задумчивый взор. А Маргарита, правда длинноносая и губастая, но зато с великолепными золотистыми волосами, подбирала зимой замерзающих птенцов и отогревала их в своих теплых ладонях. И все втроем, обежав огороды, где цветы росли вперемежку с овощами, примчались сюда, огорченные безуспешными поисками. Ни одной белой розы для свадьбы — ведь это просто ужас! Что же преподнести невесте? Чем украсить стол?
Позади этой троицы вдруг возник Грегуар; заложив руки в карманы, он явно подсмеивался над девчонками; в свои пятнадцать лет он был отчаянным сорванцом. Смутьян, баламут, он вечно носился с какими-нибудь дьявольскими замыслами и олицетворял собою так сказать, беспокойное начало семьи. Острый нос и тонкие губы свидетельствовали о воле, об отчаянной смелости и любви к приключениям, об умении добиться своего. Его, видимо, позабавил разочарованный вид сестер, и, желая подразнить их, он крикнул:
— А я знаю, где есть белые розы, да еще какие красивые!
— Где же? — спросил Матье.
— Да на мельнице, за колесом, в ложбинке! Три огромных куста одних только белых роз. И каждая величиной с кочан капусты.
И сразу покраснел, смутился под строгим взглядом отца.
— Вот как! — сказал Матье. — Ты все еще слоняешься вокруг мельницы? Я ведь тебе строго-настрого запретил... А раз ты знаешь, что там есть белые розы, значит, ты туда ходил?
— Нет, я только через забор заглянул...
— Этэго еще недоставало... Значит, ты залез на забор? Тебе, видно, хочется, чтобы у меня были неприятности с Лепайерами? С этими глупыми, злыми людьми... Нет, право, милый мой, в тебе просто бес сидит!
Но Грегуар умолчал о том, что он ходил повидаться с Терезоа, маленькой мельничихой, этой розовощекой блондиночкой со вздернутым носиком, забавно припудренным мукой; в тринадцать лет она тоже была отчаянной проказницей. Впрочем, оба по-прежнему предавались невинным ребяческим забавам, играли, как малые дети, — в глубине садика, в ложбинке под яблонями, имелось прелестное местечко, где можно было поболтать и посмеяться.
— Слушай, — повторил Матье, — я не желаю, чтобы ты играл с Терезой. Не спорю, она милая девочка. Но в этот дом ты не должен ходить... Говорят, что там дело доходит до драки.
Так оно и было. Когда Антонен решил, что уже вылечился от дурной болезни, о которой судачили жанвильские кумушки, его снова потянуло в Париж, и он готов был на все, лишь бы вернуться в столицу и вести там беспутное и праздное существование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
— Осторожно, спрячьте ваши акварели, — сказал Матье, — идут Жерве и Клер. Они хотели посоветоваться, куда ставить стол.
В девятнадцать лет Жерве выглядел настоящим колоссом, он был самый большой, самый сильный в семье, с короткими вьющимися волосами, большими светлыми глазами, с округлыми, словно высеченными резцом, чертами лица. Матье, шутя, называл его сыном Кибелы, что вызывало улыбку у Марианны, вспоминавшей ту ночь, когда она зачала Жерве здесь, в Шантебле,. которое еще дремало тогда перед своим теперешним расцветом. Жерве оставался любимцем отца, подлинным сыном плодородной земли, и Матье привил ему любовь к этому поместью, страсть к труду землепашца, к этой силе, которая в сочетании с разумом побеждает все и вся, надеясь, что сын сможет со временем продолжить дело родителей. Матье уже и теперь переложил на его плечи часть обязанностей и ждал лишь его женитьбы, чтобы целиком передать ему управление фермой. И он мечтал, что подмогой Жерве Судет Клер, если она выйдет замуж за честного, надежного малого, который сумеет внести свою лепту в дело жизни. Двое мужчин, если они между собой поладят, будут не лишними в хозяйстве, которое росло с каждым днем. После рождения маленького Бенжамена Клер заменила мать — в свои семнадцать лет она хоть и не блистала красотой, но была девушкой балкон, и обладала завидным здоровьем. Она наблюдала за кухней и за домом, вела счета и, будучи от природы весьма бережливой, соблюдала строжайшую экономию, что давало повод для подтрунивания со стороны более расточительных членов семьи.
— Вот здесь мы и расставим столы, — сказал Жерве. — Надо будет распорядиться, чтобы скосили траву.
А Клер подсчитывала число приглашенных и прикидывала, на сколько персон надо будет накрыть стол. И так как Жерве позвал Фредерика, чтобы скосить траву, они втроем стали обсуждать дальнейшие приготовления к празднику. После смерти Розы ее жених Фредерик не решился покинуть ферму, продолжал работать вместе с Жерве и вскоре стал его ближайшим другом, деятельным и разумным помощником. В последние месяцы Матье и Марианна начали замечать, что юноша увивается вокруг Клер, словно взамен старшей он перенес свои чувства на младшую сестру, хотя и менее красивую, но зато здоровую и к тому же образцовую хозяйку. Вначале им даже было больно: как можно позабыть их дорогое дитя? Но вскоре они с нежностью стали думать о том, что таким образом семейные узы лишь укрепятся, что сердце этого юноши будет до конца предано им, что он не отдаст своей любви никому чужому и тем самым сделается им во сто крат дороже. И они делали вид, что ничего не замечают, считая, что в лице Фредерика их Жерве приобретет не только незаменимого помощника, но и родного человека, и ждали лишь, чтобы Клер достигла того возраста, когда ее можно будет выдать замуж.
Но когда вопрос со столом был благополучно улажен, вдруг показалась веселая стайка: она неслась по высокой траве к дубу — развевались на ветру юбочки, золотились под солнцем кудри.
— Подумайте только, — кричала Луиза, — нигде нет роз!
— Верно, верно, — вторила ей Мадлена, — ни одной белой розы!
— Честное слово, — подтвердила Маргарита, — мы все обшарили… Ни одной белой розы, только красные.
Тринадцать, одиннадцать и девять лет. Луиза, крупная и живая, уже казалась маленькой женщиной. Мадлена, хрупкая, красивая, мечтательная, часами просиживала за роялем, устремив вдаль задумчивый взор. А Маргарита, правда длинноносая и губастая, но зато с великолепными золотистыми волосами, подбирала зимой замерзающих птенцов и отогревала их в своих теплых ладонях. И все втроем, обежав огороды, где цветы росли вперемежку с овощами, примчались сюда, огорченные безуспешными поисками. Ни одной белой розы для свадьбы — ведь это просто ужас! Что же преподнести невесте? Чем украсить стол?
Позади этой троицы вдруг возник Грегуар; заложив руки в карманы, он явно подсмеивался над девчонками; в свои пятнадцать лет он был отчаянным сорванцом. Смутьян, баламут, он вечно носился с какими-нибудь дьявольскими замыслами и олицетворял собою так сказать, беспокойное начало семьи. Острый нос и тонкие губы свидетельствовали о воле, об отчаянной смелости и любви к приключениям, об умении добиться своего. Его, видимо, позабавил разочарованный вид сестер, и, желая подразнить их, он крикнул:
— А я знаю, где есть белые розы, да еще какие красивые!
— Где же? — спросил Матье.
— Да на мельнице, за колесом, в ложбинке! Три огромных куста одних только белых роз. И каждая величиной с кочан капусты.
И сразу покраснел, смутился под строгим взглядом отца.
— Вот как! — сказал Матье. — Ты все еще слоняешься вокруг мельницы? Я ведь тебе строго-настрого запретил... А раз ты знаешь, что там есть белые розы, значит, ты туда ходил?
— Нет, я только через забор заглянул...
— Этэго еще недоставало... Значит, ты залез на забор? Тебе, видно, хочется, чтобы у меня были неприятности с Лепайерами? С этими глупыми, злыми людьми... Нет, право, милый мой, в тебе просто бес сидит!
Но Грегуар умолчал о том, что он ходил повидаться с Терезоа, маленькой мельничихой, этой розовощекой блондиночкой со вздернутым носиком, забавно припудренным мукой; в тринадцать лет она тоже была отчаянной проказницей. Впрочем, оба по-прежнему предавались невинным ребяческим забавам, играли, как малые дети, — в глубине садика, в ложбинке под яблонями, имелось прелестное местечко, где можно было поболтать и посмеяться.
— Слушай, — повторил Матье, — я не желаю, чтобы ты играл с Терезой. Не спорю, она милая девочка. Но в этот дом ты не должен ходить... Говорят, что там дело доходит до драки.
Так оно и было. Когда Антонен решил, что уже вылечился от дурной болезни, о которой судачили жанвильские кумушки, его снова потянуло в Париж, и он готов был на все, лишь бы вернуться в столицу и вести там беспутное и праздное существование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196