Так же, как то же тело в ситцевой ночной рубашке, окоченевшее на постели, рядом с укутанным мужчиной – та смерть, за которой последуют новые рождения – из века в век…
Наваждение прошло, когда Станислав тронул Романа за плечо.
– Ох. Что это было, Стаська?
– Что. Линия крови.
Роман брел по улице, как пьяный. Бирюзово-зеленое небо пахло сырой свежестью, тучи разошлись, и на востоке мерцала белесая полоска будущей зари. Город был темен и тих; серые громады высотных домов спали глубоким сном и казались бы необитаемыми, если бы новый Романов слух не улавливал дыхания тысяч спящих людей.
Жизнь города. Люди, трава, деревья, кошки, небеса, воробьи, дождь, крысы, звезды… Город сонно дышал во сне, его дыхание очистилось от бензинового перегара и пахло теплым смешанным запахом огревающейся земли и едва обозначившейся зелени.
Рождения и тлена одновременно.
Роман тщетно пытался сосредоточиться на разлетающихся мыслях. Ощущения от тела и от мира были так сильны, что на мысли не хватало ни времени, ни энергии. Роман чувствовал, как легка стала его походка, как легок стал он сам – весь – как перышко, несомое ветром, но эта призрачная легкость вмещала в себя невообразимую силу. Роман будто спал, и ему снилось, что он – языческий бог. Фэйри. Странное существо, то ли из огня, то ли из ветра, но уж не из плоти…
И вдруг ускользающая мысль сама собой далась в руки.
Роман чуть не вскрикнул.
Я же умер! Линия! А я думал, идиот, что мне удалось обмануть Аннушку! Ой, дурак…
Аннушку привлекли не мои надуманные глупости! Просто все эти человеческие бредни вывели меня на линию рока – духовный поиск, понимаешь – и я был чертовски близок к тому, чтобы «зробить кепсьтво»! Она услышала за всей моей блажью совершенно настоящий зов обреченного и вышла на линию. Пришла помогать моей больной и дурной душе выйти на новый круг – одна, единственная из всех, не побрезговала моей грязной силой полуупыря! А я, тварь подлая и неблагодарная…
Роман с размаху нырнул в тень, как в омут. Переход из сна в сон был так резок, что Роман не вышел, а выскочил в новую реальность, столкнувшись со Станиславом и едва не сбив его с ног.
– Та что с тобой, оглашенный?
– Стаська, – проговорил Роман, запыхавшись, – нам надо поговорить.
Станислав чуть пожал плечами, показал глазами в сторону. Роман оглянулся.
Девушка-вампир дивной эльфийской прелести, тонкая, бледная, лунная, на которой вышитые джинсы и курточка в бахроме смотрелись, как какая-то языческая греза, смущенно улыбнулась.
– Я пойду, пан Станислав? Встретимся в «Лунном Бархате», или позовите меня, когда захотите… мне неловко задерживать вашего компаньона…
И неописуемой, незнакомой и незаслуженной улыбкой подарила Романа.
Роман чуть не завопил, что он – не компаньон великолепному Стаське – не стоит он того, что он будет ждать сколько угодно, что готов ноги мыть и воду пить, что… но Станислав положил ему руку на плечо, этим успокоил и помог опомниться.
– Извините, сударыня, – сказал Роман с чуть запоздавшей галантностью. – Мне жаль, что я помешал вашему разговору. Вы чрезвычайно любезны.
Девушка еще раз улыбнулась ему – ангельски – и исчезла в тени.
– Слушай… прости… – пробормотал Роман, с трудом отворачиваясь от места, где она только что стояла.
Станислав обернулся и посмотрел, как показалось Роману, слегка сконфуженно.
– Та что ты хотел-то?
– Стась, я… Я, понимаешь, спросить хотел. Вот что это за странные такие веревки привязывают некоторых вампиров к некоторым упырям, а?
Роман был совершенно уверен, что Станислав поймет вопрос, несмотря на некий метафорический сумбур – он и понял, но совершенно иначе, чем Роман думал.
Станислав нахмурился и потер щеку. И Роман вдруг усмотрел на снежной, мраморной белизне его кожи темное пятно – как длинную кляксу, мутно проступающую сквозь матовое стекло.
– Что это? – прошептал Роман, которому вдруг стало страшно.
– Что… упырья метка. Дыра. Упырь ранит своею жадностью к силе, злым голодом своим – того, кто беззащитен или раскрылся. Человека или нелюдя, это ему все равно. Делает дыру в его душе, да потом и пьет оттуда – пока до дна не выпьет. Упырь, Ромек, никогда не остановится – потому что ему всегда мало. А раненый – как все равно подстреленный олень, что капает кровью: далеко не убежит, а защищаться мало у него силы. Стоит только подойти к упырю поближе – как в рану тут же запустят лапы… или клыки… или мысли… И сожрут злость, сожрут волю, все чувства сожрут – ничего не оставят, кроме тоски…
– Неужели ты ее боишься? – спросил Роман с непривычной душевной болью, потому что видеть чудесного Стаську с таким потерянным лицом и понимать, что он боится грязного дохлого ничтожества, было совершенно нестерпимо. – Такую маленькую тварь…
Станислав вздохнул, грустно сказал:
– Ну не боюсь… но… гадко мне, Ромек. Больно мне гадко, что она ко мне присосалась, как пиявка, когда я не мог ничего с тем поделать. Гадко, что я был ей, как падаль вороне. Довольно. Не желаю больше говорить об этом.
Роман, у которого все внутри горело от стыда и вины, улыбнулся через силу и толкнул Станислава плечом, тоже через силу, неуклюже-игриво. Очень хотелось отдать. В первый раз Роману было слишком много того тепла, которым он располагал в данный момент, в первый раз ясно осозналось, что тепло должно быть непременно разделено с кем-то еще, иначе оно почему-то всерьез обесценивается… Станислав кивнул и подал руку. Он понял.
На сей раз Роман дежурил у подъезда.
Ночь была мягкая, серая, моросил дождь – и дожидаясь, Роман наслаждался чудесным запахом воды и мокрой земли. Весь мир был – сплошные текучие тени. Роман промок насквозь, вода текла с волос по лицу – и он стоял у подъезда, не заходя под козырек крыши, и поражался, как он мог до сих пор не знать о таком утонченном удовольствии – ночь, дождь, ожидание, раскаяние и любовь.
Ее ванильный запах и холодный ветер ее движений ощутились издалека. И еще не видя ее, Роман сообразил, что она одна. Его привела в мгновенный ужас мысль о том, что она может учуять и свернуть, но ей надо было домой, и она шла домой.
Она всегда была смела. Горда и смела.
Когда ее фигурка в длинном мокром плаще выплыла из пелены дождя, Роман преклонил колено.
Анна остановилась.
– Здравствуйте, – сказал Роман, глядя снизу вверх. – Простите мне мою чудовищную бесцеремонность. Я посмел сюда прийти только для того, чтобы вас поблагодарить. И сообщить, что раскаиваюсь, виноват и достоин страшной кары. Слепой щенок и больше ничего. Простите.
– Встаньте, пожалуйста, – сказала Анна.
Роман поднялся. Он умирал бы со стыда, если бы от Анны не исходило ощущения прохладного покоя. Как бы там ни было, она не боялась и не злилась сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Наваждение прошло, когда Станислав тронул Романа за плечо.
– Ох. Что это было, Стаська?
– Что. Линия крови.
Роман брел по улице, как пьяный. Бирюзово-зеленое небо пахло сырой свежестью, тучи разошлись, и на востоке мерцала белесая полоска будущей зари. Город был темен и тих; серые громады высотных домов спали глубоким сном и казались бы необитаемыми, если бы новый Романов слух не улавливал дыхания тысяч спящих людей.
Жизнь города. Люди, трава, деревья, кошки, небеса, воробьи, дождь, крысы, звезды… Город сонно дышал во сне, его дыхание очистилось от бензинового перегара и пахло теплым смешанным запахом огревающейся земли и едва обозначившейся зелени.
Рождения и тлена одновременно.
Роман тщетно пытался сосредоточиться на разлетающихся мыслях. Ощущения от тела и от мира были так сильны, что на мысли не хватало ни времени, ни энергии. Роман чувствовал, как легка стала его походка, как легок стал он сам – весь – как перышко, несомое ветром, но эта призрачная легкость вмещала в себя невообразимую силу. Роман будто спал, и ему снилось, что он – языческий бог. Фэйри. Странное существо, то ли из огня, то ли из ветра, но уж не из плоти…
И вдруг ускользающая мысль сама собой далась в руки.
Роман чуть не вскрикнул.
Я же умер! Линия! А я думал, идиот, что мне удалось обмануть Аннушку! Ой, дурак…
Аннушку привлекли не мои надуманные глупости! Просто все эти человеческие бредни вывели меня на линию рока – духовный поиск, понимаешь – и я был чертовски близок к тому, чтобы «зробить кепсьтво»! Она услышала за всей моей блажью совершенно настоящий зов обреченного и вышла на линию. Пришла помогать моей больной и дурной душе выйти на новый круг – одна, единственная из всех, не побрезговала моей грязной силой полуупыря! А я, тварь подлая и неблагодарная…
Роман с размаху нырнул в тень, как в омут. Переход из сна в сон был так резок, что Роман не вышел, а выскочил в новую реальность, столкнувшись со Станиславом и едва не сбив его с ног.
– Та что с тобой, оглашенный?
– Стаська, – проговорил Роман, запыхавшись, – нам надо поговорить.
Станислав чуть пожал плечами, показал глазами в сторону. Роман оглянулся.
Девушка-вампир дивной эльфийской прелести, тонкая, бледная, лунная, на которой вышитые джинсы и курточка в бахроме смотрелись, как какая-то языческая греза, смущенно улыбнулась.
– Я пойду, пан Станислав? Встретимся в «Лунном Бархате», или позовите меня, когда захотите… мне неловко задерживать вашего компаньона…
И неописуемой, незнакомой и незаслуженной улыбкой подарила Романа.
Роман чуть не завопил, что он – не компаньон великолепному Стаське – не стоит он того, что он будет ждать сколько угодно, что готов ноги мыть и воду пить, что… но Станислав положил ему руку на плечо, этим успокоил и помог опомниться.
– Извините, сударыня, – сказал Роман с чуть запоздавшей галантностью. – Мне жаль, что я помешал вашему разговору. Вы чрезвычайно любезны.
Девушка еще раз улыбнулась ему – ангельски – и исчезла в тени.
– Слушай… прости… – пробормотал Роман, с трудом отворачиваясь от места, где она только что стояла.
Станислав обернулся и посмотрел, как показалось Роману, слегка сконфуженно.
– Та что ты хотел-то?
– Стась, я… Я, понимаешь, спросить хотел. Вот что это за странные такие веревки привязывают некоторых вампиров к некоторым упырям, а?
Роман был совершенно уверен, что Станислав поймет вопрос, несмотря на некий метафорический сумбур – он и понял, но совершенно иначе, чем Роман думал.
Станислав нахмурился и потер щеку. И Роман вдруг усмотрел на снежной, мраморной белизне его кожи темное пятно – как длинную кляксу, мутно проступающую сквозь матовое стекло.
– Что это? – прошептал Роман, которому вдруг стало страшно.
– Что… упырья метка. Дыра. Упырь ранит своею жадностью к силе, злым голодом своим – того, кто беззащитен или раскрылся. Человека или нелюдя, это ему все равно. Делает дыру в его душе, да потом и пьет оттуда – пока до дна не выпьет. Упырь, Ромек, никогда не остановится – потому что ему всегда мало. А раненый – как все равно подстреленный олень, что капает кровью: далеко не убежит, а защищаться мало у него силы. Стоит только подойти к упырю поближе – как в рану тут же запустят лапы… или клыки… или мысли… И сожрут злость, сожрут волю, все чувства сожрут – ничего не оставят, кроме тоски…
– Неужели ты ее боишься? – спросил Роман с непривычной душевной болью, потому что видеть чудесного Стаську с таким потерянным лицом и понимать, что он боится грязного дохлого ничтожества, было совершенно нестерпимо. – Такую маленькую тварь…
Станислав вздохнул, грустно сказал:
– Ну не боюсь… но… гадко мне, Ромек. Больно мне гадко, что она ко мне присосалась, как пиявка, когда я не мог ничего с тем поделать. Гадко, что я был ей, как падаль вороне. Довольно. Не желаю больше говорить об этом.
Роман, у которого все внутри горело от стыда и вины, улыбнулся через силу и толкнул Станислава плечом, тоже через силу, неуклюже-игриво. Очень хотелось отдать. В первый раз Роману было слишком много того тепла, которым он располагал в данный момент, в первый раз ясно осозналось, что тепло должно быть непременно разделено с кем-то еще, иначе оно почему-то всерьез обесценивается… Станислав кивнул и подал руку. Он понял.
На сей раз Роман дежурил у подъезда.
Ночь была мягкая, серая, моросил дождь – и дожидаясь, Роман наслаждался чудесным запахом воды и мокрой земли. Весь мир был – сплошные текучие тени. Роман промок насквозь, вода текла с волос по лицу – и он стоял у подъезда, не заходя под козырек крыши, и поражался, как он мог до сих пор не знать о таком утонченном удовольствии – ночь, дождь, ожидание, раскаяние и любовь.
Ее ванильный запах и холодный ветер ее движений ощутились издалека. И еще не видя ее, Роман сообразил, что она одна. Его привела в мгновенный ужас мысль о том, что она может учуять и свернуть, но ей надо было домой, и она шла домой.
Она всегда была смела. Горда и смела.
Когда ее фигурка в длинном мокром плаще выплыла из пелены дождя, Роман преклонил колено.
Анна остановилась.
– Здравствуйте, – сказал Роман, глядя снизу вверх. – Простите мне мою чудовищную бесцеремонность. Я посмел сюда прийти только для того, чтобы вас поблагодарить. И сообщить, что раскаиваюсь, виноват и достоин страшной кары. Слепой щенок и больше ничего. Простите.
– Встаньте, пожалуйста, – сказала Анна.
Роман поднялся. Он умирал бы со стыда, если бы от Анны не исходило ощущения прохладного покоя. Как бы там ни было, она не боялась и не злилась сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71