Весь двор был замусорен клочьями резины, на фоне снега их было почти не видно. «Подожду, пока еще чуть-чуть рассветет, и подберу, – бормотал Кухмистер, – а то сейчас не видать». Едва он нагнал в розовом саду маленький, но проворный презервативчик, как приглушенный грохот с вершины башни заставил его обернуться и посмотреть наверх. В старой трубе творилась что-то неладное. Она ходуном ходила. Кирпичная кладка вырисовывалась на фоне утреннего неба, и казалось, что она раздувается. Грохот прекратился, но за ним тут же последовал жуткий рев, из трубы вырвался огненный шар, на мгновение завис, пыхая пламенем, и взвился над колледжем. Труба завалилась набок и, ударившись о крышу башни, разлетелась на кусочки, со все растущим грохотом посыпалась кирпичная кладка, и здание постройки четырнадцатого века полностью лишилось фасада. Стало видно, что. творится в комнатах, полы прогнулись и перекосились. Кухмистер стоял, завороженный страшным зрелищем. Со второго этажа соскользнула кровать и упала на обломки. Столы и стулья последовали ее примеру. Слышались крики и вопли. Из всех дверей и окон, выходящих во двор, повалили люди. Но Кухмистер не обращал внимания на крики о помощи. Не до них. Он преследовал последние, самые упрямые презервативы. Как раз в это время из своей квартиры выскочил Ректор, облаченный в халат, и поспешил к месту происшествия. Пробегая мимо сада, он застал Кухмистера у рыбного садка, тот пытался загарпунить плавающий презерватив.
– Живо откройте главные ворота! – заорал Ректор.
– Еще не время, – лаконично ответил Кухмистер.
– Что значит еще не время? – не понимал Ректор. – Надо впустить врачей и пожарных.
– Нельзя пускать в колледж посторонних, пока я не подберу эту гадость. Не дело.
Ректор свирепо посмотрел на плавающий презерватив. Упрямство Кухмистера взбесило его.
– Там раненые, – взвыл он.
– Это понятно, – сохранял спокойствие Кухмистер. – Но нельзя забывать и о репутации колледжа.
Он наклонился к прудику и поразил пузырь. Сэр Богдер со всех ног бросился к месту происшествия. Кухмистер медленно пошел за ним.
– Никакого уважения к традициям, – печально покачал он головой.
10
– Какая вкусная требуха, – сказал Декан за обедом. – После судебного осмотра трупа и следствия у меня разыгрался аппетит.
– Все проведено очень тактично, – вступил в разговор Старший Тьютор.
– Должен признать, я ожидал, что вердикт будет менее великодушным. А самоубийство нам – тьфу. От этого еще никто не умирал.
– Самоубийство? – заорал Капеллан. – Я не ослышался? Кто-то сказал самоубийство?
Он оглядел присутствующих. – Об этом надо обстоятельно потолковать.
– Коронер уже все растолковал до тонкостей, – завопил ему в ухо Казначей.
– Скажите, какой молодец, – ответил Капеллан.
– Старший Тьютор как раз об этом и говорил, – пояснил Казначей.
– Как раз об этом? Очень интересно, – сказал Капеллан. – И как раз вовремя. В колледже уже несколько лет не было приличного самоубийства. Такая досада.
– Честно говоря, я не вижу ничего прискорбного в том, что самоубийства вышли из моды, – буркнул Казначей.
– Положу-ка я себе еще требухи, – вступил в разговор Декан. Капеллан откинулся на спинку стула и посмотрел на коллег поверх голов.
– В былые времена и недели не проходило, чтобы какой-нибудь бедняга не решался кончить счеты с жизнью. Когда я только-только стал здесь Капелланом, я уйму времени проводил на расследованиях. Вы только подумайте, было время, когда наш колледж называли Трупхаус.
– С тех пор все изменилось к лучшему, – сказал Казначей.
– Чепуха, – возразил Капеллан. – Падение числа самоубийств яснее ясного указывает на падение морали. Похоже, студенты более не испытывают угрызений совести, как это было в дни моей молодости.
– А может, это потому, что перешли на природный газ? – предположил Старший Тьютор.
– Природный газ? Ничего подобного, – вмешался Декан. – Я согласен с Капелланом. Упадок нравов чудовищный. С точки зрения нынешней молодежи все рассуждения о морали не стоят выеденного яйца.
– Яйца? – завопил Капеллан. – Всмятку, пожалуйста.
– Я просто хотел сказать… – начал Декан.
– Хорошо хоть, что никто не предположил, что юный Пупсер принимал наркотики, – перебил Казначей. – Полиция провела очень тщательное расследование, и, как вы знаете, ничего не обнаружила. Декан поднял брови.
– Ничего? – усомнился он. – Насколько я знаю, они изъяли целый мешок… мм… резиновых изделий.
– Я имел в виду наркотики, господин Декан. Вы же понимаете, встал вопрос, каковы мотивы. Полиция склонна думать, что Пупсер был охвачен противоестественным влечением.
– А я слышал, он был охвачен миссис Слони, – сказал Старший Тьютор. – Полагаю, что влечение к миссис Слони и впрямь можно назвать противоестественным. Поразительное отсутствие вкуса. Что до остального, должен признать, что пристрастие к надутым газом презервативам у меня в голове не укладывается.
– По данным полиции, их было двести пятьдесят штук, – уточнил Казначей.
– О вкусах не спорят, – сказал Декан. – Хотя мне лично представляется, что у этого прискорбного происшествия политическая подоплека. Совершенно ясно, что этот Пупсер был анархистом. В его комнате нашли много литературы левацкого толка.
– Я так понял, он исследовал вопрос о хлебе из грубой ржаной муки, – сказал Казначей. – В Германии шестнадцатого века.
– Еще он принадлежал к ряду обществ, занимающихся подрывной деятельностью, – сообщил Декан.
– Разве ООН – подрывная организация? – запротестовал Казначей.
– А как же, – не уступал Декан. – Все политические общества занимаются подрывной деятельностью. Наверно, занимаются. По логике вещей. Не хотели бы что-нибудь подрывать – не создали бы организацию.
– Весьма странное рассуждение, – заметил Казначей. – Но тогда непонятно, при чем тут миссис Слони.
– Я склонен согласиться с Деканом, – сказал Старший Тьютор. – Чтобы лечь в постель с миссис Слони, надо или спятить, или проникнуться чувством долга перед обществом в извращенной форме. А запустить двести пятьдесят смертоносных презервативов в ничего не подозревающую Вселенную – признак фанатизма…
– С другой стороны, – возразил Казначей, – он ведь жаловался вам на свое… мм… увлечение этой милой дамой.
– Да, возможно, – признался Старший Тьютор, – хотя, по-моему, когда речь идет о миссис Слони, слово «милая» не подходит. Во всяком случае, я отправил его к Капеллану.
Все вопросительно посмотрели на Капеллана.
– Миссис Слони? Милая? – заорал он. – Еще какая милая. Чудесная женщина.
– Мы хотим узнать, намекал ли вам Пупсер относительно своих побуждений, – объяснил Казначей.
– Побуждений? – переспросил Капеллан. – Ясно как божий день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60