по сей день человека из Покерхауса отличают особый покрой платья, прическа и неизменная мантия. «Городские провинциалы», «Университетская рухлядь» – подшучивали, бывало, другие колледжи в старые добрые времена; в этой шутке и сейчас есть доля правды. Традиции были прочны, чего не сказать о материальном положении. Из ежегодных соревнований по гребле Покерхаус почти всегда выходил победителем, зато финансовое положение колледжа оставляло желать лучшего. Почти все остальные колледжи владели солидным имуществом. Покерхаус же не мог похвастаться богатством. Пара-тройка кварталов обветшалых домов, несколько ферм в Радношире и акций, которых кот наплакал, да и те в отраслях, далеко не прибыльных. Разве это имущество? Ежегодный доход не достигает и 50 000 фунтов стерлингов. Благодаря такому безденежью, Покерхаус обрел в Кембридже прочную репутацию самого элитарного колледжа. Сам Покерхаус бедствует, а вот студенты его денег не считают. В то время как в других колледжах от студентов требовали прежде всего знаний, Покерхаус в рассуждении интеллектуальных способностей был более демократичен; здесь куда больше значило, водятся ли у поступающего деньги. Девиз Покерхауса – Dives in Omnia – члены Ученого совета, экзаменующие абитуриентов, понимали буквально. А взамен колледж предлагает завидный стол и престиж. К тому же кое-кому выплачивают стипендии, обычные и повышенные, но не с учетом особых способностей, а, скорее всего, тем, кто быстро приобрел типичные черты обитателя Покерхауса.
У Ректора при воспоминании о студенческих годах по коже забегали мурашки. Сэр Богдер, тогда просто Б. Эванс, поступил в Покерхаус, окончив среднюю школу в Брирли. Жизнь колледжа поразила его до глубины души. С самой первой минуты его обуяло чувство социальной неполноценности. Это чувство, даже в большей степени, чем врожденные способности, стало движущей силой его честолюбия; оно пришпоривало его, несмотря на неудачи, которые могли устрашить и человека более талантливого. В тяжелые минуты жизни он говорил себе, что прошедшему Покерхаус все нипочем. Именно в колледже он научился не унывать. Он обязан Покерхаусу своим хладнокровием. С этим хладнокровием он несколько лет спустя, будучи в Парламенте лишь личным секретарем министра транспорта, предлагал руку и сердце Мэри Лейси, единственной дочери Пэра либеральной партии, графа Сандэрстеда; с этим же хладнокровием он каждый год предлагал ей выйти за него замуж и каждый год получал отказ. При этом он нимало не смущался, что постепенно убедило ее в глубине его чувств.
Да, оглядываясь назад, на свою долгую карьеру, сэр Богдер понимал, что, не будь в его жизни Покерхауса, не было бы и самой карьеры, тем более не было бы твердой решимости раз и навсегда изменить порядки колледжа. Колледжа, который сделал его таким, какой он есть. Сэр Богдер с презрением наблюдал за присутствующими. Он видел багровые в свете свечей лица, слышал громкие заявления, лишь отдаленно напоминавшие беседу, и решимость все изменить продолжала в нем крепнуть.
А банкет тем временем шел своим чередом. Сначала подали бифштекс с бургундским, затем стильтон с бисквитами, политыми бренди и сливками, и, наконец, по кругу пошел графин с портвейном: Сэр Богдер следил за церемонией, но от пития воздерживался. Принесли серебряные чаши с водой, и каждый исполнил старинный ритуал: обмакнул салфетку и вытер лоб. Пришло время действовать. Новый Ректор Покерхауса постучал ножом о стол, требуя тишины, и встал.
С хоров над залом за банкетом следил Кухмистер. За ним, в полумраке, робко теснилась прислуга помладше, у которой просто дух захватывало, при виде пышного зрелища, что разыгрывалось внизу. На их бледных лицах словно лежал отблеск великолепия. С появлением каждого нового блюда из уст вырывался приглушенный вздох, глаза то и дело зажигались. Только Кухмистер, главный привратник, наблюдал за происходящим с достоинством знатока. В глазах его не было зависти, в душе он лишь радовался, что все идет как по маслу. Стоило какому-нибудь официанту пролить соус с тарелки или не заметить, что у кого-то уже опустел бокал, как во взгляде Кухмистера появлялся немой упрек. Все шло как положено, так было и в те далекие годы, когда Кухмистер впервые появился в колледже в качестве младшего привратника. Сорок пять банкетов прошли на его глазах, и за каждым он наблюдал с хоров, как наблюдали его предшественники с самого дня основания колледжа. «Кухмистер? Вот это фамилия. Вот это я понимаю…» – сказал старый лорд Вурфорд, когда впервые увидел в сторожке нового привратника. А было это в 1928-м. «Очень интересная фамилия. Всем фамилиям фамилия. В Покерхаусе Кухмистеры всегда были, еще со времен основателя колледжа. Поверь мне на слово. Кухмистер – это будьте любезны какая фамилия, можешь гордиться ею». И Кухмистер гордился, как будто старый Ректор дал ему новое имя.
Ах, какое было время, какие люди! Старый лорд Вурфорд – вот это был Ректор. Всем ректорам ректор. Ему бы банкет понравился. Он бы не стал рассусоливать: вилку в руках вертеть, вино вяло потягивать. Опрокинул бы, как всегда, бокал прямо на манишку и лебедя проглотил бы, точно цыпленка. А через плечо полетели бы кости. Да, это был настоящий джентльмен и гребец. Он твердо держался традиций гребного клуба.
– Кость лодке, что впереди нас! – кричали они, бывало.
– Какой еще лодке? Впереди нет никакой лодки.
– Кость рыбе, что впереди.
И кости летели через плечо, а в хорошие дни их и не обгладывали как следует. То-то они радовались. В те времена их лодки никто не мог обогнать. Кухмистер все сидел в полумраке хоров, охваченный воспоминаниями юности. По лицу его скользнула улыбка. Сейчас уже все не то. И молодые джентльмены стали совершенно другими. Нет в них того шика. Не то что до войны. Теперь они, видишь ли, стипендии получают. Работают. Да разве в старые времена в Покерхаусе хоть один студент работал? Не до того было. И так забот хватало: выпивка, скачки… Ну кто сейчас может взять такси, поехать в Ньюмаркет, просадить там 500 фунтов и глазом не моргнуть? А достопочтенный мистер Ньюленд так и сделал в 33-м году. Он в семнадцатом подъезде жил. Убит немцами в Булони. Таких людей Кухмистер мог припомнить не один десяток. Одно слово – джентльмены. Всем джентльменам джентльмены.
Вскоре ученые мужи разделались с первым и вторым; подали сыр. Шеф-повар мог вздохнуть с облегчением. Он поднялся на хоры и сел рядом с Кухмистером.
– Да, Шеф, прекрасный банкет. Лучше и не припомнишь, – похвалил его Кухмистер.
– Спасибо за комплимент, мистер Кухмистер, – ответил тот.
– Жаль, не в коня корм.
– Но кто-то должен хранить древние традиции, мистер Кухмистер.
– Золотые слова, – кивнул Кухмистер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
У Ректора при воспоминании о студенческих годах по коже забегали мурашки. Сэр Богдер, тогда просто Б. Эванс, поступил в Покерхаус, окончив среднюю школу в Брирли. Жизнь колледжа поразила его до глубины души. С самой первой минуты его обуяло чувство социальной неполноценности. Это чувство, даже в большей степени, чем врожденные способности, стало движущей силой его честолюбия; оно пришпоривало его, несмотря на неудачи, которые могли устрашить и человека более талантливого. В тяжелые минуты жизни он говорил себе, что прошедшему Покерхаус все нипочем. Именно в колледже он научился не унывать. Он обязан Покерхаусу своим хладнокровием. С этим хладнокровием он несколько лет спустя, будучи в Парламенте лишь личным секретарем министра транспорта, предлагал руку и сердце Мэри Лейси, единственной дочери Пэра либеральной партии, графа Сандэрстеда; с этим же хладнокровием он каждый год предлагал ей выйти за него замуж и каждый год получал отказ. При этом он нимало не смущался, что постепенно убедило ее в глубине его чувств.
Да, оглядываясь назад, на свою долгую карьеру, сэр Богдер понимал, что, не будь в его жизни Покерхауса, не было бы и самой карьеры, тем более не было бы твердой решимости раз и навсегда изменить порядки колледжа. Колледжа, который сделал его таким, какой он есть. Сэр Богдер с презрением наблюдал за присутствующими. Он видел багровые в свете свечей лица, слышал громкие заявления, лишь отдаленно напоминавшие беседу, и решимость все изменить продолжала в нем крепнуть.
А банкет тем временем шел своим чередом. Сначала подали бифштекс с бургундским, затем стильтон с бисквитами, политыми бренди и сливками, и, наконец, по кругу пошел графин с портвейном: Сэр Богдер следил за церемонией, но от пития воздерживался. Принесли серебряные чаши с водой, и каждый исполнил старинный ритуал: обмакнул салфетку и вытер лоб. Пришло время действовать. Новый Ректор Покерхауса постучал ножом о стол, требуя тишины, и встал.
С хоров над залом за банкетом следил Кухмистер. За ним, в полумраке, робко теснилась прислуга помладше, у которой просто дух захватывало, при виде пышного зрелища, что разыгрывалось внизу. На их бледных лицах словно лежал отблеск великолепия. С появлением каждого нового блюда из уст вырывался приглушенный вздох, глаза то и дело зажигались. Только Кухмистер, главный привратник, наблюдал за происходящим с достоинством знатока. В глазах его не было зависти, в душе он лишь радовался, что все идет как по маслу. Стоило какому-нибудь официанту пролить соус с тарелки или не заметить, что у кого-то уже опустел бокал, как во взгляде Кухмистера появлялся немой упрек. Все шло как положено, так было и в те далекие годы, когда Кухмистер впервые появился в колледже в качестве младшего привратника. Сорок пять банкетов прошли на его глазах, и за каждым он наблюдал с хоров, как наблюдали его предшественники с самого дня основания колледжа. «Кухмистер? Вот это фамилия. Вот это я понимаю…» – сказал старый лорд Вурфорд, когда впервые увидел в сторожке нового привратника. А было это в 1928-м. «Очень интересная фамилия. Всем фамилиям фамилия. В Покерхаусе Кухмистеры всегда были, еще со времен основателя колледжа. Поверь мне на слово. Кухмистер – это будьте любезны какая фамилия, можешь гордиться ею». И Кухмистер гордился, как будто старый Ректор дал ему новое имя.
Ах, какое было время, какие люди! Старый лорд Вурфорд – вот это был Ректор. Всем ректорам ректор. Ему бы банкет понравился. Он бы не стал рассусоливать: вилку в руках вертеть, вино вяло потягивать. Опрокинул бы, как всегда, бокал прямо на манишку и лебедя проглотил бы, точно цыпленка. А через плечо полетели бы кости. Да, это был настоящий джентльмен и гребец. Он твердо держался традиций гребного клуба.
– Кость лодке, что впереди нас! – кричали они, бывало.
– Какой еще лодке? Впереди нет никакой лодки.
– Кость рыбе, что впереди.
И кости летели через плечо, а в хорошие дни их и не обгладывали как следует. То-то они радовались. В те времена их лодки никто не мог обогнать. Кухмистер все сидел в полумраке хоров, охваченный воспоминаниями юности. По лицу его скользнула улыбка. Сейчас уже все не то. И молодые джентльмены стали совершенно другими. Нет в них того шика. Не то что до войны. Теперь они, видишь ли, стипендии получают. Работают. Да разве в старые времена в Покерхаусе хоть один студент работал? Не до того было. И так забот хватало: выпивка, скачки… Ну кто сейчас может взять такси, поехать в Ньюмаркет, просадить там 500 фунтов и глазом не моргнуть? А достопочтенный мистер Ньюленд так и сделал в 33-м году. Он в семнадцатом подъезде жил. Убит немцами в Булони. Таких людей Кухмистер мог припомнить не один десяток. Одно слово – джентльмены. Всем джентльменам джентльмены.
Вскоре ученые мужи разделались с первым и вторым; подали сыр. Шеф-повар мог вздохнуть с облегчением. Он поднялся на хоры и сел рядом с Кухмистером.
– Да, Шеф, прекрасный банкет. Лучше и не припомнишь, – похвалил его Кухмистер.
– Спасибо за комплимент, мистер Кухмистер, – ответил тот.
– Жаль, не в коня корм.
– Но кто-то должен хранить древние традиции, мистер Кухмистер.
– Золотые слова, – кивнул Кухмистер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60