Наконец он вошел в парикмахерскую на Сидни-стрит, где витрина не отличалась излишней строгостью вкуса.
Два кресла были заняты, и Пупсер неуверенно ждал в дверях, пока парикмахер не уделит ему внимание. Вдруг входная дверь открылась, и кто-то вошел. Пупcер посторонился и оказался лицом к лицу с мистером Тортом, своим научным руководителем.
– А, Пупсер, постричься пришли? – Пупсер счел вопрос Торта за излишнее, к тому же нескромное любопытство. Как хотелось ответить этому зануде, что это не его собачье дело, но вместо этого он безмолвно кивнул и сел.
– Следующий, – объявил парикмахер. Пупсер прикинулся донельзя услужливым.
– Прошу вас, – предложил он Торту.
– Вам нужнее, мой друг, – ответил тот, сел и взял в руки номер журнала «Титбитс». Так второй раз за утро Пупсер оказался в парикмахерском кресле.
– Как вас постричь? – спросил мастер.
– Подровнять только.
Парикмахер накинул простыню Пупсеру на колени и заправил за воротник.
– Извините, что я лезу не в свое дело, сэр, – начал он, – но осмелюсь заметить, что сегодня утром вас уже стригли.
В зеркале Пупсер видел, как мистер Торт оторвался от чтения, видел он и свое лицо, покрасневшее, как помидор.
– Вовсе нет, – забормотал он. – С чего вы взяли? Но не договорив, Пупсер уже пожалел о столь непродуманном замечании. Парикмахер принял вызов, брошенный его наблюдательности, и продолжал:
– Ну, во-первых, у вас еще пудра на шее. – Пупсер вкратце пояснил, что помылся, а потом пользовался тальком.
– Бывает, – язвительно заметил парикмахер, – но тут у вас еще маленькие волоски, наверное…
– Послушайте, – перебил Пупсер, заметив, что Торт по-прежнему слушает с большим интересом, – если вы не хотите меня стричь… – Он не договорил: защелкали ножницы. Пупсер сердито смотрел на свое отражение и сокрушался: почему он всегда попадает в щекотливое положение? Мистер Торт с необычайным любопытством разглядывал затылок Пупсера.
– Мне-то что, – парикмахер отложил в сторону ножницы, – некоторым ох как нравится стричься. – Он подмигнул Торту, и Пупсер это заметил. Другие ножницы застрекотали вокруг ушей. Пупсер закрыл глаза, чтобы не видеть собственного укоризненного взгляда в зеркале. Плохо дело. И угораздило его влюбиться в слоноподобную служанку! Работал бы себе и работал, читал в библиотеке, писал диссертацию и ходил бы на заседания различных благотворительных организаций.
– Был у меня как-то клиент, – безжалостно продолжал парикмахер, – так он ходил стричься три раза в неделю. По понедельникам, средам и пятницам. Как часы. Вот походил он ко мне пару лет, я его как-то и спрашиваю: «Скажите, мистер Шляпкинсон, зачем вам так часто стричься?» И знаете, что он ответил? Что только здесь может думать. Что все самые блестящие идеи приходят к нему в парикмахерском кресле. Представляете, номер? Вот стою я здесь целый день, орудую ножницами, стригу, а прямо передо мной, под рукой, можно сказать, бушуют всякие мысли, мне неведомые. Ну вот. За всю свою жизнь я постриг сто тысяч человек, не меньше, а работаю я уже двадцать пять лет, шутка ли – столько клиентов. Вполне вероятно, что у кого-то из них во время стрижки появлялись весьма странные мысли. Тут небось и убийцы были, и сексуальные маньяки. А как же? Столько народу перебывало. Вполне вероятно. – Пупсер весь вжался в кресло. Мистер Торт вовсе потерял интерес к своему журналу.
– Интересная теория, – поддержал он. – С точки зрения статистики вы, наверно, правы. Я никогда не рассматривал эту проблему в таком разрезе. Пупсер промямлил, что неисповедимы пути Господни. Эта избитая фраза была как нельзя более кстати. Когда парикмахер закончил стричь, Пупсер отбросил всякую мысль о презервативах. Он заплатил тридцать пенсов и, пошатываясь, вышел из парикмахерской. Мистер Торт улыбнулся и занял кресло.
Было почти одиннадцать.
7
– Думаю, обойдемся без лишних формальностей, – начал Ректор. Он сидел во главе длинного стола из красного дерева. По левую руку от него поигрывал ручкой Казначей, а по правую Капеллан, получивший столь почетное место благодаря глухоте, кивнул в знак одобрения. На лицах всех членов Совета отражалось неудовольствие по поводу внезапно созванного заседания.
– Как мне кажется, – возразил Декан, – мы в последнее время и так уже привыкли к бесцеремонности. Может, хоть немного будем считаться с протоколом?
Ректор пристально посмотрел на него.
– Вооружитесь терпением. Декан, – сказал он, осознавая, что сбивается с тщательно отрепетированной непринужденности на академическую стервозность. Он взял себя в руки. – Я созвал это заседание, – продолжал он, злорадно улыбаясь, – чтобы подробно обсудить перемены в колледже, упомянутые мной во вторник. Я вас долго не задержу. Когда я закончу, можете пойти и подумать о моих предложениях.
По рядам всех присутствующих прокатилась волна негодования: такой наглости они еще не слыхивали. Особенно негодовал Декан.
– Кажется, Ректор не совсем правильно понимает роль Совета колледжа, – сказал он. – Осмелюсь напомнить, что это управляющий орган колледжа. Нас собрали, не предупредив заранее, нам пришлось менять свои планы на день…
Ректор зевнул.
– Да-да, ну, конечно, конечно, – пробормотал он.
Лицо Декана стало красновато-коричневым. Его, виртуоза пренебрежительных реплик, явно посадили в лужу.
– Я считаю, – выступил на подмогу Старший Тьютор, – что Совет сам должен решать, заслуживают ли предложения Ректора быть вынесенными сегодня на обсуждение или нет.
И он елейно улыбнулся Ректору.
– Как хотите, – ответил сэр Богдер и посмотрел на часы. – Я здесь буду до трех. Если после трех вам захочется что-то обсудить, придется обойтись без меня. – Он помолчал и добавил: – Соберемся завтра или послезавтра. Я буду свободен после обеда.
Он окинул взглядом присутствующих и, к своему удовольствию, заметил покрасневшие лица. Как раз такая обстановка ему и нужна, чтобы объявить о своих планах. Они заартачатся, станут возмущаться и скоро выдохнутся. А потом, когда, казалось бы, победа не за горами, он угрозой сведет все их протесты на нет. Ректор предвкушал свое торжество. Особенно приятно было от мысли, что они все равно не смогут понять, что им движет. Куда им! Тупые, недалекие людишки, для которых Покерхаус – это весь мир, а Кембридж – вселенная. Сэр Богдер презирал их, чего, в общем, и не скрывал.
– Итак, если возражений нет, – продолжал он, не обращая внимания на пыхтение Декана, который собирался с силами, чтобы выразить протест против неучтивости Ректора и покинуть заседание, – позвольте в общих чертах обрисовать задуманные мной перемены. Во-первых, как вам известно, репутация Покерхауса значительно пошла на спад, начиная с… Кажется, полоса неудач началась в 1933-м.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Два кресла были заняты, и Пупсер неуверенно ждал в дверях, пока парикмахер не уделит ему внимание. Вдруг входная дверь открылась, и кто-то вошел. Пупcер посторонился и оказался лицом к лицу с мистером Тортом, своим научным руководителем.
– А, Пупсер, постричься пришли? – Пупсер счел вопрос Торта за излишнее, к тому же нескромное любопытство. Как хотелось ответить этому зануде, что это не его собачье дело, но вместо этого он безмолвно кивнул и сел.
– Следующий, – объявил парикмахер. Пупсер прикинулся донельзя услужливым.
– Прошу вас, – предложил он Торту.
– Вам нужнее, мой друг, – ответил тот, сел и взял в руки номер журнала «Титбитс». Так второй раз за утро Пупсер оказался в парикмахерском кресле.
– Как вас постричь? – спросил мастер.
– Подровнять только.
Парикмахер накинул простыню Пупсеру на колени и заправил за воротник.
– Извините, что я лезу не в свое дело, сэр, – начал он, – но осмелюсь заметить, что сегодня утром вас уже стригли.
В зеркале Пупсер видел, как мистер Торт оторвался от чтения, видел он и свое лицо, покрасневшее, как помидор.
– Вовсе нет, – забормотал он. – С чего вы взяли? Но не договорив, Пупсер уже пожалел о столь непродуманном замечании. Парикмахер принял вызов, брошенный его наблюдательности, и продолжал:
– Ну, во-первых, у вас еще пудра на шее. – Пупсер вкратце пояснил, что помылся, а потом пользовался тальком.
– Бывает, – язвительно заметил парикмахер, – но тут у вас еще маленькие волоски, наверное…
– Послушайте, – перебил Пупсер, заметив, что Торт по-прежнему слушает с большим интересом, – если вы не хотите меня стричь… – Он не договорил: защелкали ножницы. Пупсер сердито смотрел на свое отражение и сокрушался: почему он всегда попадает в щекотливое положение? Мистер Торт с необычайным любопытством разглядывал затылок Пупсера.
– Мне-то что, – парикмахер отложил в сторону ножницы, – некоторым ох как нравится стричься. – Он подмигнул Торту, и Пупсер это заметил. Другие ножницы застрекотали вокруг ушей. Пупсер закрыл глаза, чтобы не видеть собственного укоризненного взгляда в зеркале. Плохо дело. И угораздило его влюбиться в слоноподобную служанку! Работал бы себе и работал, читал в библиотеке, писал диссертацию и ходил бы на заседания различных благотворительных организаций.
– Был у меня как-то клиент, – безжалостно продолжал парикмахер, – так он ходил стричься три раза в неделю. По понедельникам, средам и пятницам. Как часы. Вот походил он ко мне пару лет, я его как-то и спрашиваю: «Скажите, мистер Шляпкинсон, зачем вам так часто стричься?» И знаете, что он ответил? Что только здесь может думать. Что все самые блестящие идеи приходят к нему в парикмахерском кресле. Представляете, номер? Вот стою я здесь целый день, орудую ножницами, стригу, а прямо передо мной, под рукой, можно сказать, бушуют всякие мысли, мне неведомые. Ну вот. За всю свою жизнь я постриг сто тысяч человек, не меньше, а работаю я уже двадцать пять лет, шутка ли – столько клиентов. Вполне вероятно, что у кого-то из них во время стрижки появлялись весьма странные мысли. Тут небось и убийцы были, и сексуальные маньяки. А как же? Столько народу перебывало. Вполне вероятно. – Пупсер весь вжался в кресло. Мистер Торт вовсе потерял интерес к своему журналу.
– Интересная теория, – поддержал он. – С точки зрения статистики вы, наверно, правы. Я никогда не рассматривал эту проблему в таком разрезе. Пупсер промямлил, что неисповедимы пути Господни. Эта избитая фраза была как нельзя более кстати. Когда парикмахер закончил стричь, Пупсер отбросил всякую мысль о презервативах. Он заплатил тридцать пенсов и, пошатываясь, вышел из парикмахерской. Мистер Торт улыбнулся и занял кресло.
Было почти одиннадцать.
7
– Думаю, обойдемся без лишних формальностей, – начал Ректор. Он сидел во главе длинного стола из красного дерева. По левую руку от него поигрывал ручкой Казначей, а по правую Капеллан, получивший столь почетное место благодаря глухоте, кивнул в знак одобрения. На лицах всех членов Совета отражалось неудовольствие по поводу внезапно созванного заседания.
– Как мне кажется, – возразил Декан, – мы в последнее время и так уже привыкли к бесцеремонности. Может, хоть немного будем считаться с протоколом?
Ректор пристально посмотрел на него.
– Вооружитесь терпением. Декан, – сказал он, осознавая, что сбивается с тщательно отрепетированной непринужденности на академическую стервозность. Он взял себя в руки. – Я созвал это заседание, – продолжал он, злорадно улыбаясь, – чтобы подробно обсудить перемены в колледже, упомянутые мной во вторник. Я вас долго не задержу. Когда я закончу, можете пойти и подумать о моих предложениях.
По рядам всех присутствующих прокатилась волна негодования: такой наглости они еще не слыхивали. Особенно негодовал Декан.
– Кажется, Ректор не совсем правильно понимает роль Совета колледжа, – сказал он. – Осмелюсь напомнить, что это управляющий орган колледжа. Нас собрали, не предупредив заранее, нам пришлось менять свои планы на день…
Ректор зевнул.
– Да-да, ну, конечно, конечно, – пробормотал он.
Лицо Декана стало красновато-коричневым. Его, виртуоза пренебрежительных реплик, явно посадили в лужу.
– Я считаю, – выступил на подмогу Старший Тьютор, – что Совет сам должен решать, заслуживают ли предложения Ректора быть вынесенными сегодня на обсуждение или нет.
И он елейно улыбнулся Ректору.
– Как хотите, – ответил сэр Богдер и посмотрел на часы. – Я здесь буду до трех. Если после трех вам захочется что-то обсудить, придется обойтись без меня. – Он помолчал и добавил: – Соберемся завтра или послезавтра. Я буду свободен после обеда.
Он окинул взглядом присутствующих и, к своему удовольствию, заметил покрасневшие лица. Как раз такая обстановка ему и нужна, чтобы объявить о своих планах. Они заартачатся, станут возмущаться и скоро выдохнутся. А потом, когда, казалось бы, победа не за горами, он угрозой сведет все их протесты на нет. Ректор предвкушал свое торжество. Особенно приятно было от мысли, что они все равно не смогут понять, что им движет. Куда им! Тупые, недалекие людишки, для которых Покерхаус – это весь мир, а Кембридж – вселенная. Сэр Богдер презирал их, чего, в общем, и не скрывал.
– Итак, если возражений нет, – продолжал он, не обращая внимания на пыхтение Декана, который собирался с силами, чтобы выразить протест против неучтивости Ректора и покинуть заседание, – позвольте в общих чертах обрисовать задуманные мной перемены. Во-первых, как вам известно, репутация Покерхауса значительно пошла на спад, начиная с… Кажется, полоса неудач началась в 1933-м.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60