Кроме нее при Брюсе Ли есть еще одна богиня судьбы, и я задумал склонить ее к измене. Но и тут вновь вмешалась она. Не поверишь, но она принесла в казино револьвер и, бросив вызов мне и богине судьбы номер два, предложила сыграть в русскую рулетку.
Я проиграл. В русской рулетке поражение означает смерть. И, однако, я, проиграв, остался жив. Казино сотряслось от грохота выстрела, ухо на время заложило, но голова осталась цела. Выстрел был холостой.
Будь выстрел настоящим, я бы сейчас вместе с повесившимся капитаном Нанасэ лежал на дне Японского моря. Слишком легкая смерть, пришлось бы прицепить камень побольше, чтоб я смог затонуть. Вместо этого я, как избежавший смерти и проигравший, в соответствии с договором, заключенным перед игрой, стал рабом Татьяны, экс-богини судьбы Брюса Ли. В то же время моя бывшая спутница поклялась, что, если я спущу курок, она станет моей рабой. Для меня до сих пор загадка: что у нее в голове? Подстроив все так, что я оказался на волосок от смерти, она вставила холостой заряд и спасла мне жизнь только для того, чтобы превратить в раба другой женщины, а теперь готова меня всячески опекать… Если это игра, то есть ли в ней хоть какие-то правила?
Татьяна приказала мне раздеться догола и заперла в женском туалете. Видимо, поначалу она помышляла лишь о том, как бы сильнее меня унизить. Ведь в действительности она хотела унизить Аои, свою соперницу. Нажимая на курок, Татьяна не знала, что заряд холостой, поэтому считала, что Аои над ней насмеялась. Она бы с радостью раздавила Аои, которая, пользуясь покровительством Брюса Ли, обвивалась вокруг нее, как змея, чтобы в конце концов нанести смертоносный укус. Татьяна мне приказала – издевайся над ней. Она, твоя изменница, поклялась, что станет твоей рабой, так унижай же ее в свое удовольствие. Но мне что-то не захотелось. Как будто Аои выкрала у меня и саму ненависть к ней.
И вот я изо дня в день круглые сутки просиживал на унитазе в ожидании, когда придут Татьяна или Аои. Аои с помощью прислуги дважды в день доставляла мне еду и все, чего я ни просил. По приказу Татьяны я по-прежнему должен был находиться в туалете голым, но обращение со мной стало более сносным, чем прежде. Я не был ограничен ни в еде, ни в питье, мог даже зазвать гостей и устроить вечеринку. Если выказывал желание иметь женщину, женщины всех мастей, черные, белые, желтые, удовлетворив нужду, стучались в мою каморку. Разумеется, Аои также, раздевшись догола, служила мне партнершей. В отношениях с ней я был махараджей женского туалета.
Но Татьяна «махараджу женского туалета» безжалостно низводила до «человека-свиньи». Появляясь после того, как я заканчивал есть, она говорила: «Свинья, вылизывай тарелку», и заставляла вылизывать унитаз. Если, случалось, я бросал на нее злобный взгляд, она с криком: «Как ты смеешь на меня так смотреть!», била меня ногами и, призвав гвардейца, засовывала в унитаз головой. Ей было явно не по душе, что я, как она считала, бью баклуши в туалете, она придумывала все новые и новые способы меня унизить и не успокаивалась, пока не приводила их в исполнение. Она заставила меня сбрить брови и растительность в паху, нацепила на меня ошейник и держала привязанным к унитазу. Не довольствуясь этим, она, взяв меня на поводок, водила на четвереньках, голого, по всему кораблю. А после шептала: «Сделай то же самое с Аои! Тогда и тебе в твоем унижении полегчает».
Для меня не была тайной причина ее досады. Как бы она надо мной ни измывалась, Аои от этого было ни тепло, ни холодно. Найди я в себе душевные силы вымещать на Аои пережитые унижения, Татьяна бы наверняка успокоилась, но в тот момент, когда я спустил курок, я вступил в совершенно иной мир. Ютясь в женском туалете, я чувствовал себя преображенным, как будто спустил в канализацию свое самолюбие, а с ним и все прежде питавшие меня чувства. Поэтому раз уж я не покончил с собой от отчаяния, сколько бы Татьяна надо мной ни изгалялась, у меня и в мыслях не было затащить кого-то еще в этот тупик, обрекая разделить мою участь.
Я спал, завернувшись в одеяло, в обнимку с унитазом. Как бы там ни было, эта жизнь, постоянно бросавшая меня из рая в ад, не была скучной. Один из гвардейцев, Харуо, оказавший мне в прошлом немало услуг, увидев, до чего меня довели, посочувствовал: «Ты не совершил ничего, чтобы заслужить такое!» И добавил, что, если б ему выпало подобное, он бы взбунтовался. Впрочем, вынужден был согласиться, что если поднять бунт в одиночку, все кончится тем, что вернут обратно на прежнее место, но продолжал горячиться: если б его раздели догола, обрили по всему телу и заперли в туалете, он бы уж тогда дал волю своей ярости, пусть бы это стоило ему жизни! По его словам, так поступает настоящий панк.
Харуо обещал переговорить с Татьяной и спасти меня. Я решил не вмешиваться и наблюдать, как все сложится. На следующий день мне дали одежду и послали в машинное отделение. В одном из его углов был устроен завод по очистке кокаина, и мне приказали работать на подхвате. За восьмичасовой рабочий день мне даже платили жалование и предоставили каюту, в несколько раз более просторную, чем туалет, но, несмотря на такое обращение, через три дня я вернулся в туалет. Дело в том, что Харуо проигрался и вместо меня три дня провел голым в туалете, где его линчевали друзья-гвардейцы. Такой вот высокой оказалась цена за мое спасение! С рассеченной губой, со вздувшимся глазом, Харуо, казалось, не мог понять причину ненависти Татьяны. «Меня-то за что?» – взывал он к ней, на что она, по его словам, сказала так: «Я не держу на тебя никакой обиды. Но ты должен раз и навсегда усвоить, к чему приводит неуместное сострадание».
Она и мне сказала нечто подобное. Мол, не держит на меня обиды. Просто я ей не нравлюсь. Молча улыбнувшись в ответ, я вернулся в свой обжитой туалет. В отличие от машинного отделения с его удушающей жарой и грохотом, в туалете стояла прохладная тишина. Время от времени забегали женщины, измученные морской болезнью, блевали и извергали содержимое расстроенных желудков, но даже это предпочтительней, чем вонь мазута в машинном отделении. Я боялся лишь одного – заболеть клаустрофобией.
В первое время преследовали галлюцинации, мне казалось, будто меня расплющивают о стену, снилось, что в соседней комнате меня замышляют сожрать акулы о четырех ногах, преследовал страх, что, пока я сплю, из унитаза выползет ядовитое насекомое и ужалит меня. В ужасе я перелезал через стену, бежал голым по коридору и подставлял себя солнцу на просторной палубе, но вскоре меня обнаруживал кто-нибудь из гвардейцев и пинками загонял назад. Все же, порываясь бежать, я в какой-то мере восполнял недостаток движения и разгонял скуку, на какое-то время это еще и помогало переносить замкнутое пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77