Но действительно ли в этих модерновых кухнях готовили лучше, чем здесь? Нет. Люди на любом этапе развития прекрасно управлялись с приготовлением пищи. Ни один вьетнамец, промелькнуло у него в голове, ни за какие блага не променял бы кухню своей матери на американскую.
Свобода и цивилизация заключались вовсе не в ультрасовременных кухнях, голливудских ванных комнатах и сверхскоростных автомобилях. И эта цивилизация для вьетнамцев оборачивалась совсем иной стороной. Для них она связывалась со сверхзвуковыми истребителями, орудиями разрушения их деревень, с угоном близких из древних привычных хижин в стратегические поселки, напоминавшие собой концентрационные лагеря. Но он мог бы поклясться, что ни один вьетнамец, будь то взрослый или ребенок, вроде Пак То, никогда по собственной воле не променял бы свою родину на все блага так называемой цивилизации Запада. Они считали австралийцев и янки искусно обученными разрушителями.
Поль намазал маслом поджаренные кусочки хлеба, налил в тарелку с кашей консервированных сливок, а в чай сгущенного молока. От яичницы с беконом шел дразнящий запах.
— Жаль, что нет свежего молока, — сказала Бренда и осеклась.
Поль прочитал в ее глазах сознание той же вины, под тяжестью которой жил он сам.
Бренда решила все же вымыть мальчика, пока Поль еще не ушел и мог ей помочь.
Не только личная трагедия да жизненный опыт выковали в Бренде такую холодную, беспристрастную медсестру. Она делала все, что было в ее силах, и для матери, и для отца. И всегда за внешним спокойствием и твердостью в душе ее скрывалось негодование против жестокости и несправедливости жизни. Теперь к этому чувству прибавилось сознание беспомощности, переносить которое было куда труднее, и вины перед беззащитным ребенком, хотя он и не был для нее так близок, как родители. По отношению к ребенку она считала себя просто сиделкой, хотя и желала не только честно выполнить свой долг, но и умиротворить и успокоить угрызения собственной совести.
Чувство вины перед другими поддерживало в ней жизнь, как не поддерживали ее ни страдания, ни потеря близких людей. Способны ли люди осознавать вину еще до того, когда бывает поздно что-то исправить, часто думала она.
— Итак, до вечера, до половины десятого, — вдруг сказала Бренда решительно и властно, глядя прямо в лицо Полю и протягивая ему сверток. — Здесь кое-что вам на обед. Поужинаем вместе, когда вы придете сюда.
Он быстрым шагом прошел до Головы Дьявола, спустился к своей машине, забрался в спальный мешок и тут же уснул.
Глава двадцать седьмая
На следующий день снова приехал доктор, осмотрел ребенка. Температура медленно снижалась. Антибиотики, тепло и уход давали эффект, но доктор ничего утешительного не обещал. Бренда внимательно всматривалась в его лицо, надеясь прочесть недосказанное. Наконец, доктор взглянул на нее и, улыбнувшись, сказал:
— Я должен предупредить вас, что вместе со мной сюда приехал констебль Риверс. Это достойный преемник небезызвестного вам старика Миллера, хотя и совсем другой по натуре человек. Он гордится своими знаниями научной криминалистики. Для Дулинбы он просто находка! Констебль решил, что в данном случае необходимо его личное вмешательство для «расследования обстоятельств». Сейчас он как раз проводит «дознание», допрашивает миссис Роган. Я думаю, миссис Роган сумеет постоять за себя, и настроение у него будет не блестящим, когда он приедет сюда. Будьте осторожны, постарайтесь следить за своими словами. Он довольно обидчив, этот констебль. Это законченный бюрократ, и в Дулинбу его назначили, видимо, лишь потому, что его физический и умственный багаж совершенно соответствует здешнему образу жизни.
Все видят, как он старается, но в успех его дел не верят. Пока он тщательно перепечатывает под копирку протоколы дознаний, а потом складывает их аккуратно в папки, которых уже много накопилось в его кабинете в полицейском участке.
Бренда и доктор уже допивали чай, когда явился констебль Риверс. Он остановился у порога, осуждающе глядя на всех.
— А, констебль! Входите и присаживайтесь, — пригласил его доктор. — Чай освежит вас и придаст силы!
— Благодарю вас, доктор, — сухо ответил констебль.
Доктор представил ему Бренду.
Констебль холодно выслушал и с напыщенным видом спросил:
— Где больной?
Бренда проводила полицейского в спальню. Констебль взглянул на ребенка с выражением сарказма на лице.
— Ясно, значит, он полукровка, я так и думал. — Он произнес это так, словно зачитывал приговор. — А где тот человек?
— Там, где остановился, — за Головой Дьявола.
Констебль поправил свой огромный плащ, застегнулся на все пуговицы и направился к выходу, шаркая по линолеуму большими резиновыми сапогами. Слышно было, как он прохлюпал в них по дорожке к боковой калитке сада.
Доктор видел, как констебль, с трудом переставляя ноги, плелся по берегу, время от времени освещаемый проглядывавшим сквозь тучи солнцем.
— Будет удивительно, если он его сразу же не арестует, — сказал, ни к кому не обращаясь, доктор.
Бренда пожала плечами.
— Если он попытается это сделать, получит сполна все, что ему полагается.
Поль шел с угрюмым видом, пытаясь понять причину мрачного настроения констебля. Взгляд его то и дело останавливался на бурунах, сверкавших под утренним солнцем мириадами брызг.
— Поскорее, нечего попусту терять время, — грубо прикрикнул констебль, пропуская Поля впереди себя в кухню.
Он грузно уселся за стол и раскрыл портфель. Медленно и внимательно, как делал все, констебль оглядел каждого из сидевших перед ним. Наконец откашлялся и надел очки в темной оправе. Потом, еще раз взглянув на всех троих, сказал:
— Теперь разберем имеющиеся в нашем распоряжении факты.
Это была его стандартная фраза. Он повторял ее во всех случаях жизни, приводя жителей Дулинбы в ярость.
Перечисление имеющихся фактов в данном случае было, по мнению констебля, более чем необходимо, поскольку речь шла не о преступлении, а лишь о нарушении долга. Двое аборигенов, погибших во время автомобильной катастрофы, в сущности, не могли считаться преступниками, хотя по донесениям полиции штата Квинсленд погибший абориген был не так уж далек от этого. Абориген считался смутьяном, зачинщиком всевозможных беспорядков, требовал возвращения каких-то родовых земель, настаивал на повышении заработной платы, а в результате просто сбежал с места своей работы, не испросив на то разрешения у своих хозяев.
— Итак, — торжественно произнес констебль, — мне предстоит заняться мальчишкой по имени Кемми Бардон. Родители его удрали, не вняв законным требованиям передать ребенка в руки полиции для определения в специальное учреждение, созданное для таких, как вышеназванный малолетний абориген.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Свобода и цивилизация заключались вовсе не в ультрасовременных кухнях, голливудских ванных комнатах и сверхскоростных автомобилях. И эта цивилизация для вьетнамцев оборачивалась совсем иной стороной. Для них она связывалась со сверхзвуковыми истребителями, орудиями разрушения их деревень, с угоном близких из древних привычных хижин в стратегические поселки, напоминавшие собой концентрационные лагеря. Но он мог бы поклясться, что ни один вьетнамец, будь то взрослый или ребенок, вроде Пак То, никогда по собственной воле не променял бы свою родину на все блага так называемой цивилизации Запада. Они считали австралийцев и янки искусно обученными разрушителями.
Поль намазал маслом поджаренные кусочки хлеба, налил в тарелку с кашей консервированных сливок, а в чай сгущенного молока. От яичницы с беконом шел дразнящий запах.
— Жаль, что нет свежего молока, — сказала Бренда и осеклась.
Поль прочитал в ее глазах сознание той же вины, под тяжестью которой жил он сам.
Бренда решила все же вымыть мальчика, пока Поль еще не ушел и мог ей помочь.
Не только личная трагедия да жизненный опыт выковали в Бренде такую холодную, беспристрастную медсестру. Она делала все, что было в ее силах, и для матери, и для отца. И всегда за внешним спокойствием и твердостью в душе ее скрывалось негодование против жестокости и несправедливости жизни. Теперь к этому чувству прибавилось сознание беспомощности, переносить которое было куда труднее, и вины перед беззащитным ребенком, хотя он и не был для нее так близок, как родители. По отношению к ребенку она считала себя просто сиделкой, хотя и желала не только честно выполнить свой долг, но и умиротворить и успокоить угрызения собственной совести.
Чувство вины перед другими поддерживало в ней жизнь, как не поддерживали ее ни страдания, ни потеря близких людей. Способны ли люди осознавать вину еще до того, когда бывает поздно что-то исправить, часто думала она.
— Итак, до вечера, до половины десятого, — вдруг сказала Бренда решительно и властно, глядя прямо в лицо Полю и протягивая ему сверток. — Здесь кое-что вам на обед. Поужинаем вместе, когда вы придете сюда.
Он быстрым шагом прошел до Головы Дьявола, спустился к своей машине, забрался в спальный мешок и тут же уснул.
Глава двадцать седьмая
На следующий день снова приехал доктор, осмотрел ребенка. Температура медленно снижалась. Антибиотики, тепло и уход давали эффект, но доктор ничего утешительного не обещал. Бренда внимательно всматривалась в его лицо, надеясь прочесть недосказанное. Наконец, доктор взглянул на нее и, улыбнувшись, сказал:
— Я должен предупредить вас, что вместе со мной сюда приехал констебль Риверс. Это достойный преемник небезызвестного вам старика Миллера, хотя и совсем другой по натуре человек. Он гордится своими знаниями научной криминалистики. Для Дулинбы он просто находка! Констебль решил, что в данном случае необходимо его личное вмешательство для «расследования обстоятельств». Сейчас он как раз проводит «дознание», допрашивает миссис Роган. Я думаю, миссис Роган сумеет постоять за себя, и настроение у него будет не блестящим, когда он приедет сюда. Будьте осторожны, постарайтесь следить за своими словами. Он довольно обидчив, этот констебль. Это законченный бюрократ, и в Дулинбу его назначили, видимо, лишь потому, что его физический и умственный багаж совершенно соответствует здешнему образу жизни.
Все видят, как он старается, но в успех его дел не верят. Пока он тщательно перепечатывает под копирку протоколы дознаний, а потом складывает их аккуратно в папки, которых уже много накопилось в его кабинете в полицейском участке.
Бренда и доктор уже допивали чай, когда явился констебль Риверс. Он остановился у порога, осуждающе глядя на всех.
— А, констебль! Входите и присаживайтесь, — пригласил его доктор. — Чай освежит вас и придаст силы!
— Благодарю вас, доктор, — сухо ответил констебль.
Доктор представил ему Бренду.
Констебль холодно выслушал и с напыщенным видом спросил:
— Где больной?
Бренда проводила полицейского в спальню. Констебль взглянул на ребенка с выражением сарказма на лице.
— Ясно, значит, он полукровка, я так и думал. — Он произнес это так, словно зачитывал приговор. — А где тот человек?
— Там, где остановился, — за Головой Дьявола.
Констебль поправил свой огромный плащ, застегнулся на все пуговицы и направился к выходу, шаркая по линолеуму большими резиновыми сапогами. Слышно было, как он прохлюпал в них по дорожке к боковой калитке сада.
Доктор видел, как констебль, с трудом переставляя ноги, плелся по берегу, время от времени освещаемый проглядывавшим сквозь тучи солнцем.
— Будет удивительно, если он его сразу же не арестует, — сказал, ни к кому не обращаясь, доктор.
Бренда пожала плечами.
— Если он попытается это сделать, получит сполна все, что ему полагается.
Поль шел с угрюмым видом, пытаясь понять причину мрачного настроения констебля. Взгляд его то и дело останавливался на бурунах, сверкавших под утренним солнцем мириадами брызг.
— Поскорее, нечего попусту терять время, — грубо прикрикнул констебль, пропуская Поля впереди себя в кухню.
Он грузно уселся за стол и раскрыл портфель. Медленно и внимательно, как делал все, констебль оглядел каждого из сидевших перед ним. Наконец откашлялся и надел очки в темной оправе. Потом, еще раз взглянув на всех троих, сказал:
— Теперь разберем имеющиеся в нашем распоряжении факты.
Это была его стандартная фраза. Он повторял ее во всех случаях жизни, приводя жителей Дулинбы в ярость.
Перечисление имеющихся фактов в данном случае было, по мнению констебля, более чем необходимо, поскольку речь шла не о преступлении, а лишь о нарушении долга. Двое аборигенов, погибших во время автомобильной катастрофы, в сущности, не могли считаться преступниками, хотя по донесениям полиции штата Квинсленд погибший абориген был не так уж далек от этого. Абориген считался смутьяном, зачинщиком всевозможных беспорядков, требовал возвращения каких-то родовых земель, настаивал на повышении заработной платы, а в результате просто сбежал с места своей работы, не испросив на то разрешения у своих хозяев.
— Итак, — торжественно произнес констебль, — мне предстоит заняться мальчишкой по имени Кемми Бардон. Родители его удрали, не вняв законным требованиям передать ребенка в руки полиции для определения в специальное учреждение, созданное для таких, как вышеназванный малолетний абориген.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49