Они завтракали на балконе, увитом хрупкими колокольчиками джакаранды. Казалось, слившаяся с небом волнистая сверкающая рябь моря затопила своим светом весь мир. Кит еще до кофе выпил двойную порцию виски. Это ее удивило, потому что, хотя Кит временами и любил как следует выпить, он никогда не пил до завтрака. Он поставил на стол свою рюмку и запил виски крепким черным кофе. Он молчал, но в этом не было для нее ничего странного. За завтраком он всегда молчал. Обычно они ложились спать очень поздно, поздно вставали. Около часа уходило на туалет, и только после этого они лениво принимались за завтрак, когда другие уже подумывали об обеде. Утренние газеты лежали перед ним на столе, он просматривал их, как всегда сосредоточенно нахмурившись. Это тоже было в порядке вещей.
Тэмпи медленно тянула грейпфрутовый сок, запивая его кофе. Ее глаза с любовью ласкали худое лицо Кита. При ярком солнечном свете на нем яснее обозначились глубокие бороздки около рта и сетка мелких морщинок вокруг глаз. Она взглянула с балкона вниз, туда, где в тени деревьев раскачивались на ветру розовые соцветия лилий, полупрозрачные лепестки ярко-красных лазиандров. Она изумилась тому, насколько чудесен этот мир и ее собственная жизнь. «Если бы я была поэтом, – подумала она, – я бы сказала стихами: „Тело мое напоено медом, как доверху наполненные соты“. Странно, что ни один поэт из тех, которых она знала, не додумался до того, чтобы сказать такие слова о любящей и любимой женщине.
Зазвонил телефон. Она сделала движение, чтобы подняться и взять трубку, но он сказал:
– Я сам.
Вернувшись, он остановился у двери балкона, вынул из пачки сигарету, небрежно сунул ее в рот – она повисла на губе – и тряхнул зажигалкой, которая никак не хотела зажигаться.
Тэмпи ни о чем его не спрашивала. По опыту знала: лучше не спрашивать – больше узнаешь.
– У Мак-Эндрю сердечный приступ.
Мак-Эндрю был редактором его газеты. Ни он, ни она не осмелились сказать того, что было у них на уме, – ведь в любой момент их старый друг мог умереть.
– Я должен поехать в Мельбурн.
В Мельбурне находилась главная редакция газеты. Там жил сам босс, владелец газеты. Там будет решена его, Кита, судьба.
– Я еще успею на двухчасовой самолет. Пусть уж сразу все встанет на свое место.
Его руки, на которые она положила свои, были холодны. Она встала, подошла к нему, прикоснулась губами к его лбу в знак молчаливого понимания. Он отошел к решетке балкона, оперся о нее и нахмурился, глядя куда-то вдаль, не замечая, как ей казалось, ничего: ни блестевшего на солнце моря, ни неба с обрывками облаков.
Больше он к ней не вернулся. Он даже не позвонил. Обычно, уезжая, он звонил ей каждый вечер, а если бывал за границей, засыпал ее телеграммами или короткими, наспех написанными письмами.
Вначале она оправдывала это молчание той весьма щекотливой ситуацией, в которой он оказался.
Каждый вечер, когда раздавался телефонный звонок, она подбегала к аппарату, а потом клала трубку с упавшим сердцем – звонил опять не он, а кто-то из знакомых. Она придумывала ему различные оправдания, полагая, что произошло нечто такое, о чем нельзя сообщить по телефону. Правда, от него ежедневно поступали телеграммы: пришли то… вышли это. К ней даже приезжали из сиднейской редакции, чтобы по его поручению забрать необходимые ему вещи.
Он так и не звонил ей, ни тогда, ни потом, а она все посылала и посылала ему письма. Она утешала себя тем, что их код, выработанный за долгие годы, ребяческий код, позволявший им в самое краткое послание вместить всю их безграничную любовь, придавал его обрывочным телеграммам особый смысл, понятный только им двоим.
День за днем она следила за бюллетенями о состоянии здоровья Мак-Эндрю. Она даже позвонила его жене, выразив сочувствие, хотя и испытывала при этом угрызения совести.
«Я, право же, не желаю ему ничего плохого», – говорила она себе, но ведь то, чего она хотела для Кита, могло произойти лишь в случае смерти Мак-Эндрю. Она всеми силами старалась отогнать эти мысли, вспоминая свою суеверную тетю Лилиан, считавшую, что «любая беда, которую кличешь на других, обрушится на тебя самого». Она пыталась загладить свою вину, будя в себе особенно добрые чувства к этой безвкусно одетой маленькой миссис Мак-Эндрю, с которой виделась лишь пару раз – ее скучный загородный дом являл собой слишком тяжелое воспоминание о том мире, который она покинула ради Кита.
Его не было рядом с ней, и она спала тревожно. Из гнетущей дремоты ее выводил первый же бесшабашный смешок кукабарры. Она брала Джаспера и вела его на любимую прогулку к вершине горы. Ранними утренними часами в самый разгар лета она бездумно бродила по тем местам, где высокое, голубое небо как в зеркале отражалось в голубом заливе, где в заповедниках благоухали райские цветы и ярким оперением сверкали птицы, где солнце играло на голубых чашечках цветов, сплошь покрывавших тенистые скалы, и голубые крапивники переливались, словно сапфиры, в его лучах.
Джаспер, заходясь лаем, гонялся по скалам за чайками, потом возвращался к ней, усаживался и наблюдал, склонив голову, за тем, как она завтракала. Глаза его искрились сквозь нависавшую на них шелковистую шерсть.
Проходила неделя за неделей, а от Кита не было ни слова. И тогда ее охватила непреодолимая потребность услышать его голос. Много лет эта потребность была взаимной, связывавшей их через огромные расстояния. Поговорив, они обретали покой – но лишь на время, а потом снова предпринимали неистовые попытки соединиться по телефону друг с другом. Эти попытки совпадали так странно, что они приписывали это телепатии.
Она заказала междугородный разговор на тот час, в который он обычно сам звонил ей, – она знала, что в это время он всегда отдыхает в редакции после сдачи в печать утреннего выпуска газеты. Она знала даже, как он выглядит в такие моменты: галстук сбился набок, рукава рубашки закатаны, между пальцами зажата сигарета, он быстрыми глотками пьет черный кофе. Она сделала заказ, заранее предупредив, кто будет разговаривать – во избежание каких-либо недоразумений.
Бесстрастный голос секретарши раздался совсем рядом так четко и ясно, будто она находилась в соседней комнате. Но едва она заговорила, эта бесстрастность утонула в бурном потоке слов.
– О господи! Извините, миссис Кэкстон, но мистеру Мастерсу пришлось срочно уехать.
Еще до того, как секретарша закончила объяснения, чутье подсказало Тэмпи, что это ложь. Однако, когда на следующее утро она прочитала в газете извещение о смерти Мак-Эндрю, она подумала, что, вероятно, на этот раз ошиблась.
А через неделю в газетах появилось официальное сообщение о том, что мистер Кит Мастерс назначен редактором газеты «Глоуб».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Тэмпи медленно тянула грейпфрутовый сок, запивая его кофе. Ее глаза с любовью ласкали худое лицо Кита. При ярком солнечном свете на нем яснее обозначились глубокие бороздки около рта и сетка мелких морщинок вокруг глаз. Она взглянула с балкона вниз, туда, где в тени деревьев раскачивались на ветру розовые соцветия лилий, полупрозрачные лепестки ярко-красных лазиандров. Она изумилась тому, насколько чудесен этот мир и ее собственная жизнь. «Если бы я была поэтом, – подумала она, – я бы сказала стихами: „Тело мое напоено медом, как доверху наполненные соты“. Странно, что ни один поэт из тех, которых она знала, не додумался до того, чтобы сказать такие слова о любящей и любимой женщине.
Зазвонил телефон. Она сделала движение, чтобы подняться и взять трубку, но он сказал:
– Я сам.
Вернувшись, он остановился у двери балкона, вынул из пачки сигарету, небрежно сунул ее в рот – она повисла на губе – и тряхнул зажигалкой, которая никак не хотела зажигаться.
Тэмпи ни о чем его не спрашивала. По опыту знала: лучше не спрашивать – больше узнаешь.
– У Мак-Эндрю сердечный приступ.
Мак-Эндрю был редактором его газеты. Ни он, ни она не осмелились сказать того, что было у них на уме, – ведь в любой момент их старый друг мог умереть.
– Я должен поехать в Мельбурн.
В Мельбурне находилась главная редакция газеты. Там жил сам босс, владелец газеты. Там будет решена его, Кита, судьба.
– Я еще успею на двухчасовой самолет. Пусть уж сразу все встанет на свое место.
Его руки, на которые она положила свои, были холодны. Она встала, подошла к нему, прикоснулась губами к его лбу в знак молчаливого понимания. Он отошел к решетке балкона, оперся о нее и нахмурился, глядя куда-то вдаль, не замечая, как ей казалось, ничего: ни блестевшего на солнце моря, ни неба с обрывками облаков.
Больше он к ней не вернулся. Он даже не позвонил. Обычно, уезжая, он звонил ей каждый вечер, а если бывал за границей, засыпал ее телеграммами или короткими, наспех написанными письмами.
Вначале она оправдывала это молчание той весьма щекотливой ситуацией, в которой он оказался.
Каждый вечер, когда раздавался телефонный звонок, она подбегала к аппарату, а потом клала трубку с упавшим сердцем – звонил опять не он, а кто-то из знакомых. Она придумывала ему различные оправдания, полагая, что произошло нечто такое, о чем нельзя сообщить по телефону. Правда, от него ежедневно поступали телеграммы: пришли то… вышли это. К ней даже приезжали из сиднейской редакции, чтобы по его поручению забрать необходимые ему вещи.
Он так и не звонил ей, ни тогда, ни потом, а она все посылала и посылала ему письма. Она утешала себя тем, что их код, выработанный за долгие годы, ребяческий код, позволявший им в самое краткое послание вместить всю их безграничную любовь, придавал его обрывочным телеграммам особый смысл, понятный только им двоим.
День за днем она следила за бюллетенями о состоянии здоровья Мак-Эндрю. Она даже позвонила его жене, выразив сочувствие, хотя и испытывала при этом угрызения совести.
«Я, право же, не желаю ему ничего плохого», – говорила она себе, но ведь то, чего она хотела для Кита, могло произойти лишь в случае смерти Мак-Эндрю. Она всеми силами старалась отогнать эти мысли, вспоминая свою суеверную тетю Лилиан, считавшую, что «любая беда, которую кличешь на других, обрушится на тебя самого». Она пыталась загладить свою вину, будя в себе особенно добрые чувства к этой безвкусно одетой маленькой миссис Мак-Эндрю, с которой виделась лишь пару раз – ее скучный загородный дом являл собой слишком тяжелое воспоминание о том мире, который она покинула ради Кита.
Его не было рядом с ней, и она спала тревожно. Из гнетущей дремоты ее выводил первый же бесшабашный смешок кукабарры. Она брала Джаспера и вела его на любимую прогулку к вершине горы. Ранними утренними часами в самый разгар лета она бездумно бродила по тем местам, где высокое, голубое небо как в зеркале отражалось в голубом заливе, где в заповедниках благоухали райские цветы и ярким оперением сверкали птицы, где солнце играло на голубых чашечках цветов, сплошь покрывавших тенистые скалы, и голубые крапивники переливались, словно сапфиры, в его лучах.
Джаспер, заходясь лаем, гонялся по скалам за чайками, потом возвращался к ней, усаживался и наблюдал, склонив голову, за тем, как она завтракала. Глаза его искрились сквозь нависавшую на них шелковистую шерсть.
Проходила неделя за неделей, а от Кита не было ни слова. И тогда ее охватила непреодолимая потребность услышать его голос. Много лет эта потребность была взаимной, связывавшей их через огромные расстояния. Поговорив, они обретали покой – но лишь на время, а потом снова предпринимали неистовые попытки соединиться по телефону друг с другом. Эти попытки совпадали так странно, что они приписывали это телепатии.
Она заказала междугородный разговор на тот час, в который он обычно сам звонил ей, – она знала, что в это время он всегда отдыхает в редакции после сдачи в печать утреннего выпуска газеты. Она знала даже, как он выглядит в такие моменты: галстук сбился набок, рукава рубашки закатаны, между пальцами зажата сигарета, он быстрыми глотками пьет черный кофе. Она сделала заказ, заранее предупредив, кто будет разговаривать – во избежание каких-либо недоразумений.
Бесстрастный голос секретарши раздался совсем рядом так четко и ясно, будто она находилась в соседней комнате. Но едва она заговорила, эта бесстрастность утонула в бурном потоке слов.
– О господи! Извините, миссис Кэкстон, но мистеру Мастерсу пришлось срочно уехать.
Еще до того, как секретарша закончила объяснения, чутье подсказало Тэмпи, что это ложь. Однако, когда на следующее утро она прочитала в газете извещение о смерти Мак-Эндрю, она подумала, что, вероятно, на этот раз ошиблась.
А через неделю в газетах появилось официальное сообщение о том, что мистер Кит Мастерс назначен редактором газеты «Глоуб».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68