Он за нами следом идет, вот вы ему счет и предъявите.
Козимо сказал:
— Вина тут нет, но неподалеку есть ручей, и там вы сможете напиться.
— Чтоб тебе утонуть в том ручье, филин!
— Не потеряй я ружье в Висле, я бы тебя подстрелил и поджарил на вертеле, как дрозда!
— Подождите, я схожу опущу в ручей ногу, а то она вся горит.
— По мне, так заодно можешь помыть и задницу.
Однако к ручью отправилась вся троица, чтобы, разувшись, вымыть ноги и лицо, постирать белье. Мыло они взяли у Козимо, который принадлежал к числу тех стариков, которые с годами делаются чистоплотными, потому что становятся противны сами себе, чего в молодости никогда не бывает. Поэтому Козимо всегда носил с собой мыло. Свежая, холодная вода немного отрезвила уцелевших улан. Проходило опьянение, и вместе с ним проходило веселье, его сменяла грусть, овладевавшая ими при воспоминании о том, до чего они дошли; уланы принялись вздыхать и стонать. Но в их унылом настроении чистая прохладная вода показалась уланам таким бальзамом, что, наслаждаясь ею, все трое снова начали распевать: «De mon pays… De mon pays…»
Козимо вернулся на свою дозорную вышку у обочины дороги. Вдруг послышался конский топот. Вздымая пыль, галопом скакал отряд кавалеристов. На всадниках были невиданные мундиры; лица под большущими шапками, обрамленные густой бородой, были плоские, с узкими зелеными глазами. Козимо помахал шляпой.
— Каким ветром вас сюда занесло? Кавалеристы остановились.
— Здравствуй . Скажи, батюшка , далеко еще до места?
— Здравствуйте , солдаты, — ответил Козимо, который знал понемногу все языки, в том числе и русский. — Куда вам?
— Туда, куда ведет дорога...
— Так эта дорога в разные места ведет. Вы куда путь держите?
— В Париж.
— Ну, в Париж есть более удобные дороги.
— Нет, не в Париж. Во Францию, за Наполеоном. Куда ведет эта дорога?
— Э, в самые разные места: в Оливабассу, Сассокорто, в Траппу...
— Как ? Оливабасса? Нет, нет.
— Ну, при желании по ней можно попасть в Марсель.
— В Марсель... да-да, Марсель... Франция...
— А что вам надо во Франции?
— Наполеон пошел войной на нашего царя, а теперь наш царь гонится за Наполеоном.
— Откуда вы?
— Из Харькова. Из Киева. Из Ростова.
— Значит, вы немало городов и стран повидали? Где вам больше нравится: у нас или в России?
— Повидали мы красивые места, повидали и некрасивые, а только нам Россия всего милее.
Цокот копыт, густое облако пыли; у дерева остановился конь, и всадник-офицер прикрикнул на казаков:
— Вон! Марш! Кто вам позволил остановиться?
— До свидания, батюшка , — закричали казаки брату. — Нам пора ... — И, пришпорив коней, они умчались.
Офицер на коне остался под сосной один. Он был высокий, тонкий, с благородным и печальным лицом. Вскинув непокрытую голову, он глядел на слегка подернутое облаками небо.
— Bonjour, monsieur, — обратился он к Козимо. — Vous connaissez notre langue?
— Да, господин офицер , — ответил брат, — mais pas mieux que vous le franзais quandmкme!
— ?tes-vous un habitant de ce pays? ?tiez-vous ici pendant qu’il y avait Napol?on?
— Oui, monsieur l’officier.
— Comment ?a allait’il?
— Vous savez, monsieur, les armies font toujours des d?g?ts, quelles que soient les id?es qu’elles apportent.
— Oui, nous aussi nous faisons beaucoup de d?g?ts, mais nous n’apportons pas d’id?es…
Он был печален и озабочен, хоть и принадлежал к армии победителей. Брату русский офицер понравился, и он решил его подбодрить:
— Но вы победили.
— Oui. Nous avons bien combattu. Tr?s bien. Mais pet-?tre…
Раздались вопли, всплеск, лязг оружия.
— Кто там?! — крикнул офицер.
Вернулись казаки, волоча за собой по земле полуголые тела, одной рукой они вздымали вверх кривые обнаженные и — увы — окровавленные сабли, а другой сжимали что-то: это были головы трех давешних французов-бородачей.
— Французы! Наполеон . Всех перебили.
Офицер отрывисто приказал немедля унести трупы. Затем повернул голову и вновь обратился к брату:
— Vous voyez… La querre… Il y a plusiers ann?es que je fais le mieux que je puis une chose affreuse: la guerre… et tout cela pour des ideals que je ne saurais Presque expliquer moi-m?me…
— Я тоже, — ответил Козимо, — уже много лет живу и борюсь ради идеалов, смысла которых не смог бы объяснить даже себе самому. Mais je fais une chose tout ? fait bonne: je vis dans les arbres.
Печальный офицер забеспокоился.
— Alors, — сказал он, — je dois m’en aller. — Он по-военному отдал честь. — Adieu, monsieur. Quel est votre nom?
— Le Baron Cosme de Rondeau! — крикнул ему Козимо, когда тот уже тронул коня. — Прощайте, господин... Et le votre?
— Je suis le Prince Andrej... — Стук копыт заглушил фамилию незнакомца.
XXX
Я не знаю, что нам принесет этот девятнадцатый век, который начался плохо, а продолжается еще хуже. Над Европой нависла тень Реставрации; все реформаторы, будь то якобинцы или бонапартисты, разбиты; абсолютизм и иезуиты вновь торжествуют победу, идеалы юности, светлые огни и надежды нашего восемнадцатого века — все превратилось в пепел.
Я поверяю свои мысли этой тетради, иначе я не смог бы выразить их; я всегда был человеком уравновешенным, без особых порывов и причуд, добрым отцом семейства, дворянином по происхождению, приверженцем просвещения по образу мыслей, послушным закону гражданином. Безудержные политические страсти никогда не волновали меня слишком сильно, и я надеюсь, что так будет и впредь. Но в глубине души — какая тоска!
Раньше все было иначе, был жив мой брат. Я говорил себе: «Хватит того, что он обо всем думает» — и мог с головой уйти в повседневную жизнь. Для меня знаком великих перемен был не приход австрийцев и русских, не присоединение к Пьемонту, не новые налоги, но то, что, открыв окно, я больше не вижу Козимо, сидящего на ветке. Теперь, когда его не стало, мне кажется, я должен заниматься уймой всяких вещей: и философией, и политикой, и историей; я ломаю голову над отвлеченными вопросами, внимательно слежу за газетами, читаю книги, но не нахожу в них того, что хотел сказать Козимо, того, что он охватывал своим могучим умом, но мог выразить не словами, а лишь живя так, как он жил. Только оставаясь самим собой, как оставался он до самой смерти, он мог что-то дать людям.
Вспоминаю, как он занемог. Мы догадались об этом потому, что он перенес свою постель на большое ореховое дерево посреди площади. Прежде, подчиняясь своим инстинктам дикого животного, Козимо тщательно скрывал места ночлега. Теперь же он испытывал потребность все время быть на виду у людей. У меня сжалось сердце; я всегда думал, что ему не захочется умереть в одиночестве: быть может, это первый признак... Мы послали к нему врача, который поднялся по приставной лестнице; спустившись, он лишь состроил сокрушенную мину и развел руками. Тогда я сам залез наверх.
— Козимо, — начал я, — тебе шестьдесят пять лет, как ты можешь дальше жить на деревьях? Ты уже сказал все, что хотел сказать, и мы поняли, какую силу духа ты проявил; но ты сделал свое дело... теперь имеешь право слезть. Даже те, кто проводят всю жизнь в море, сходят на берег, когда приходит срок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Козимо сказал:
— Вина тут нет, но неподалеку есть ручей, и там вы сможете напиться.
— Чтоб тебе утонуть в том ручье, филин!
— Не потеряй я ружье в Висле, я бы тебя подстрелил и поджарил на вертеле, как дрозда!
— Подождите, я схожу опущу в ручей ногу, а то она вся горит.
— По мне, так заодно можешь помыть и задницу.
Однако к ручью отправилась вся троица, чтобы, разувшись, вымыть ноги и лицо, постирать белье. Мыло они взяли у Козимо, который принадлежал к числу тех стариков, которые с годами делаются чистоплотными, потому что становятся противны сами себе, чего в молодости никогда не бывает. Поэтому Козимо всегда носил с собой мыло. Свежая, холодная вода немного отрезвила уцелевших улан. Проходило опьянение, и вместе с ним проходило веселье, его сменяла грусть, овладевавшая ими при воспоминании о том, до чего они дошли; уланы принялись вздыхать и стонать. Но в их унылом настроении чистая прохладная вода показалась уланам таким бальзамом, что, наслаждаясь ею, все трое снова начали распевать: «De mon pays… De mon pays…»
Козимо вернулся на свою дозорную вышку у обочины дороги. Вдруг послышался конский топот. Вздымая пыль, галопом скакал отряд кавалеристов. На всадниках были невиданные мундиры; лица под большущими шапками, обрамленные густой бородой, были плоские, с узкими зелеными глазами. Козимо помахал шляпой.
— Каким ветром вас сюда занесло? Кавалеристы остановились.
— Здравствуй . Скажи, батюшка , далеко еще до места?
— Здравствуйте , солдаты, — ответил Козимо, который знал понемногу все языки, в том числе и русский. — Куда вам?
— Туда, куда ведет дорога...
— Так эта дорога в разные места ведет. Вы куда путь держите?
— В Париж.
— Ну, в Париж есть более удобные дороги.
— Нет, не в Париж. Во Францию, за Наполеоном. Куда ведет эта дорога?
— Э, в самые разные места: в Оливабассу, Сассокорто, в Траппу...
— Как ? Оливабасса? Нет, нет.
— Ну, при желании по ней можно попасть в Марсель.
— В Марсель... да-да, Марсель... Франция...
— А что вам надо во Франции?
— Наполеон пошел войной на нашего царя, а теперь наш царь гонится за Наполеоном.
— Откуда вы?
— Из Харькова. Из Киева. Из Ростова.
— Значит, вы немало городов и стран повидали? Где вам больше нравится: у нас или в России?
— Повидали мы красивые места, повидали и некрасивые, а только нам Россия всего милее.
Цокот копыт, густое облако пыли; у дерева остановился конь, и всадник-офицер прикрикнул на казаков:
— Вон! Марш! Кто вам позволил остановиться?
— До свидания, батюшка , — закричали казаки брату. — Нам пора ... — И, пришпорив коней, они умчались.
Офицер на коне остался под сосной один. Он был высокий, тонкий, с благородным и печальным лицом. Вскинув непокрытую голову, он глядел на слегка подернутое облаками небо.
— Bonjour, monsieur, — обратился он к Козимо. — Vous connaissez notre langue?
— Да, господин офицер , — ответил брат, — mais pas mieux que vous le franзais quandmкme!
— ?tes-vous un habitant de ce pays? ?tiez-vous ici pendant qu’il y avait Napol?on?
— Oui, monsieur l’officier.
— Comment ?a allait’il?
— Vous savez, monsieur, les armies font toujours des d?g?ts, quelles que soient les id?es qu’elles apportent.
— Oui, nous aussi nous faisons beaucoup de d?g?ts, mais nous n’apportons pas d’id?es…
Он был печален и озабочен, хоть и принадлежал к армии победителей. Брату русский офицер понравился, и он решил его подбодрить:
— Но вы победили.
— Oui. Nous avons bien combattu. Tr?s bien. Mais pet-?tre…
Раздались вопли, всплеск, лязг оружия.
— Кто там?! — крикнул офицер.
Вернулись казаки, волоча за собой по земле полуголые тела, одной рукой они вздымали вверх кривые обнаженные и — увы — окровавленные сабли, а другой сжимали что-то: это были головы трех давешних французов-бородачей.
— Французы! Наполеон . Всех перебили.
Офицер отрывисто приказал немедля унести трупы. Затем повернул голову и вновь обратился к брату:
— Vous voyez… La querre… Il y a plusiers ann?es que je fais le mieux que je puis une chose affreuse: la guerre… et tout cela pour des ideals que je ne saurais Presque expliquer moi-m?me…
— Я тоже, — ответил Козимо, — уже много лет живу и борюсь ради идеалов, смысла которых не смог бы объяснить даже себе самому. Mais je fais une chose tout ? fait bonne: je vis dans les arbres.
Печальный офицер забеспокоился.
— Alors, — сказал он, — je dois m’en aller. — Он по-военному отдал честь. — Adieu, monsieur. Quel est votre nom?
— Le Baron Cosme de Rondeau! — крикнул ему Козимо, когда тот уже тронул коня. — Прощайте, господин... Et le votre?
— Je suis le Prince Andrej... — Стук копыт заглушил фамилию незнакомца.
XXX
Я не знаю, что нам принесет этот девятнадцатый век, который начался плохо, а продолжается еще хуже. Над Европой нависла тень Реставрации; все реформаторы, будь то якобинцы или бонапартисты, разбиты; абсолютизм и иезуиты вновь торжествуют победу, идеалы юности, светлые огни и надежды нашего восемнадцатого века — все превратилось в пепел.
Я поверяю свои мысли этой тетради, иначе я не смог бы выразить их; я всегда был человеком уравновешенным, без особых порывов и причуд, добрым отцом семейства, дворянином по происхождению, приверженцем просвещения по образу мыслей, послушным закону гражданином. Безудержные политические страсти никогда не волновали меня слишком сильно, и я надеюсь, что так будет и впредь. Но в глубине души — какая тоска!
Раньше все было иначе, был жив мой брат. Я говорил себе: «Хватит того, что он обо всем думает» — и мог с головой уйти в повседневную жизнь. Для меня знаком великих перемен был не приход австрийцев и русских, не присоединение к Пьемонту, не новые налоги, но то, что, открыв окно, я больше не вижу Козимо, сидящего на ветке. Теперь, когда его не стало, мне кажется, я должен заниматься уймой всяких вещей: и философией, и политикой, и историей; я ломаю голову над отвлеченными вопросами, внимательно слежу за газетами, читаю книги, но не нахожу в них того, что хотел сказать Козимо, того, что он охватывал своим могучим умом, но мог выразить не словами, а лишь живя так, как он жил. Только оставаясь самим собой, как оставался он до самой смерти, он мог что-то дать людям.
Вспоминаю, как он занемог. Мы догадались об этом потому, что он перенес свою постель на большое ореховое дерево посреди площади. Прежде, подчиняясь своим инстинктам дикого животного, Козимо тщательно скрывал места ночлега. Теперь же он испытывал потребность все время быть на виду у людей. У меня сжалось сердце; я всегда думал, что ему не захочется умереть в одиночестве: быть может, это первый признак... Мы послали к нему врача, который поднялся по приставной лестнице; спустившись, он лишь состроил сокрушенную мину и развел руками. Тогда я сам залез наверх.
— Козимо, — начал я, — тебе шестьдесят пять лет, как ты можешь дальше жить на деревьях? Ты уже сказал все, что хотел сказать, и мы поняли, какую силу духа ты проявил; но ты сделал свое дело... теперь имеешь право слезть. Даже те, кто проводят всю жизнь в море, сходят на берег, когда приходит срок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110