В каждом городе его шумно чествовали и водили осматривать памятники старины и достопримечательности. В программу пребывания Наполеона в Омброзе была включена и встреча «с патриотом, живущим на деревьях», ибо, как часто случается, Козимо, на которого у нас никто не обращал внимания, был в других местах, и особенно за границей, широко известен.
Это была не простая встреча. Муниципальный совет Омброзы, занятый организацией празднеств, все продумал заранее, чтобы не ударить лицом в грязь. Выбрали красивое дерево; вначале хотели подыскать старый дуб, но потом решили, что ореховое дерево на площади расположено лучше, и тогда его замаскировали дубовыми листьями, украсили трехцветными флажками Франции и Ломбардии, кокардами, знаменами.
Брата усадили наверху, одетого по-праздничному, но в прославленной меховой шапке; на плече устроилась белка. Встреча была назначена на десять, собралась большая толпа, но, само собой разумеется, до половины двенадцатого Наполеон не появлялся, к вящему неудовольствию моего брата, у которого под старость обнаружилась болезнь мочевого пузыря, так что ему то и дело приходилось прятаться за ствол.
Наконец прибыл император, окруженный свитой. В воздухе плыли треуголки. Уже наступил полдень. Наполеон смотрел сквозь ветки вверх на Козимо. Солнце слепило ему глаза. Он обратился к брату с приличествующими любезными словами.
— Je sais tr?s bien que vous, citoyen... — начал он и закрылся ладонью от солнца, — parmi les for?ts... — он слегка отодвинулся вправо, чтобы солнце не било ему прямо в глаза, — parmi les frondaisons de notre luxuriante... — и шагнул влево, потому что Козимо поклонился и снова подставил Наполеона жгучим лучам солнца.
Заметив беспокойство Бонапарта, Козимо вежливо спросил:
— Могу я быть вам чем-нибудь полезен, mon Empereur?
— Да-да, — ответил Наполеон, — прошу вас, поднимитесь немного повыше, чтобы заслонить солнце. Вот так, хорошо, а теперь не шевелитесь... — Он умолк, словно охваченный какой-то навязчивой мыслью, затем обратился к вице-королю принцу Евгению: — Tout cela me rapelle quelque chose… Quelque chose que j’ai d?j? vu…
Козимо пришел ему на помощь:
— То были не вы, ваше величество, а Александр Македонский.
— Ну конечно же! — воскликнул Наполеон. — Встреча Александра с Диогеном!
— Vous n’oubliez jamais votre Plutarque, mon Empereur, — сказал Богарне.
— Только тогда было наоборот, — заметил Козимо, — Александр спросил у Диогена, не может ли он что-нибудь сделать для него, а Диоген попросил его отойти в сторону.
Наполеон щелкнул пальцами, словно нашел наконец фразу, которую так долго искал.
Убедившись, что свита внимает его словам, он сказал на превосходном итальянском языке:
— Если бы я не был императором Наполеоном, я бы хотел быть гражданином Козимо Рондо!
Потом он повернулся и быстро удалился. Свита последовала за ним, громко звеня шпорами.
Этим все и кончилось. Все ждали, что в течение недели Козимо пришлют крест Почетного легиона.
Но император молчал.
Брату, правда, было глубоко безразлично, наградят его или нет. Но нам, его родственникам, это было бы приятно.
XXIX
Молодость быстро проходит и на земле, что же говорить о деревьях, где все — и плоды и листья — обречено упасть, облететь? Козимо сильно постарел. Груз лет, ночи, проведенные в холоде, на ветру, под дождем, без надежного укрытия, жизнь без дома, без очага, часто без горячей еды... Козимо превратился в скрюченного старичка с кривыми ногами и длинными, как у обезьяны, руками, сгорбился и все время кутался в меховой плащ, который заканчивался капюшоном, отчего брат походил на монаха в мохнатой рясе. Обожженное солнцем лицо сморщилось, словно печеный каштан, а среди морщин терялись выцветшие круглые глаза.
Войско Наполеона было разбито наголову на Березине, англичане высадились в Генуе, а мы проводили дни в ожидании известий о новых переворотах. Козимо не показывался в Омброзе, он сидел, прижимаясь к стволу сосны, у обочины той дороги, по которой прошли орудия, стрелявшие при Маренго, и смотрел на восток, где теперь по пустынной колее тащились лишь редкие пастухи с козами да груженные хворостом мулы. Чего он ждал? Наполеона он видел, чем закончилась революция — знал; теперь можно было ждать только худших времен. И все же брат сидел на сосне и не спускал глаз с дороги, словно у поворота с минуты на минуту должны были появиться французские солдаты с застывшими на усах русскими сосульками и сам Наполеон на коне, небритый, изможденный, бледный, низко свесивший голову...
Наполеон остановится под сосной. За ним постепенно стихнет глухой гул шагов, с шумом упадут на землю ранцы и ружья, обессилевшие солдаты разуются у обочины, разбинтуют израненные ноги. Император скажет: «Ты был прав, гражданин Рондо. Дай мне написанную тобой Конституцию, повтори свой совет, который ни Директория, ни Консульство, ни Империя не захотели выслушать, начнем все сначала, вновь воздвигнем деревья Свободы, спасем Всемирную Республику!»
Такими были, наверное, мечты и надежды Козимо.
Вместо этого однажды на дороге показались три фигуры, которые брели с востока, сильно прихрамывая. Один опирался на костыль, у второго на голове высился тюрбан из бинтов, у третьего, видно наименее пострадавшего, была всего лишь черная повязка на глазу. Полинявшие рваные мундиры, обрывки шнуров, болтавшиеся у них на груди, кивер без макушки, но с плюмажем, сохранившийся у одного из них, высокие разорванные сапоги говорили о том, что они из бывшей наполеоновской гвардии. Однако оружия при них не было, вернее, один из офицеров потрясал пустыми ножнами, другой нес через плечо ружейный ствол, повесив на него, словно на простую палку, свой узелок.
Они шли, распевая, как пьяные:
— De mon pays… De mon pays…
— Эй, чужестранцы, — крикнул им брат, — кто вы такие?
— Посмотри-ка, что за птичка! Что ты делаешь наверху? Шишки поедаешь?
А другой:
— Кто это хочет нас шишками угостить? Мы голодны, как волки, а он вздумал нас шишками потчевать?
— А знаешь, как нас мучит жажда? Правда, мы изрядно хлебнули, но только снега.
— Мы — третий полк улан.
— В полном составе.
— Все, кто остались в живых.
— Трое из трехсот, это не так уж мало!
— По мне, самое главное, что я уцелел, а там наплевать!
— Не зарекайся! Ты еще не приволок домой свою шкуру.
— Типун тебе на язык!
— Мы — аустерлицкие победители...
— ...Разбитые у Вильно. Вот потеха!
— Скажи нам, говорящая птица, нет тут поблизости винного погребка?
— Мы прошли пол-Европы и всюду осушали бочонки, но жажда так и не проходит!
— А все потому, что мы продырявлены пулями и вино из нас вытекает.
— Тебе-то пули только заднее место и продырявили!
— Покажи нам погребок, который бы нас напоил в кредит.
— А заплатим мы в другой раз.
— Наполеон заплатит!
— Хм!
— Царь заплатит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Это была не простая встреча. Муниципальный совет Омброзы, занятый организацией празднеств, все продумал заранее, чтобы не ударить лицом в грязь. Выбрали красивое дерево; вначале хотели подыскать старый дуб, но потом решили, что ореховое дерево на площади расположено лучше, и тогда его замаскировали дубовыми листьями, украсили трехцветными флажками Франции и Ломбардии, кокардами, знаменами.
Брата усадили наверху, одетого по-праздничному, но в прославленной меховой шапке; на плече устроилась белка. Встреча была назначена на десять, собралась большая толпа, но, само собой разумеется, до половины двенадцатого Наполеон не появлялся, к вящему неудовольствию моего брата, у которого под старость обнаружилась болезнь мочевого пузыря, так что ему то и дело приходилось прятаться за ствол.
Наконец прибыл император, окруженный свитой. В воздухе плыли треуголки. Уже наступил полдень. Наполеон смотрел сквозь ветки вверх на Козимо. Солнце слепило ему глаза. Он обратился к брату с приличествующими любезными словами.
— Je sais tr?s bien que vous, citoyen... — начал он и закрылся ладонью от солнца, — parmi les for?ts... — он слегка отодвинулся вправо, чтобы солнце не било ему прямо в глаза, — parmi les frondaisons de notre luxuriante... — и шагнул влево, потому что Козимо поклонился и снова подставил Наполеона жгучим лучам солнца.
Заметив беспокойство Бонапарта, Козимо вежливо спросил:
— Могу я быть вам чем-нибудь полезен, mon Empereur?
— Да-да, — ответил Наполеон, — прошу вас, поднимитесь немного повыше, чтобы заслонить солнце. Вот так, хорошо, а теперь не шевелитесь... — Он умолк, словно охваченный какой-то навязчивой мыслью, затем обратился к вице-королю принцу Евгению: — Tout cela me rapelle quelque chose… Quelque chose que j’ai d?j? vu…
Козимо пришел ему на помощь:
— То были не вы, ваше величество, а Александр Македонский.
— Ну конечно же! — воскликнул Наполеон. — Встреча Александра с Диогеном!
— Vous n’oubliez jamais votre Plutarque, mon Empereur, — сказал Богарне.
— Только тогда было наоборот, — заметил Козимо, — Александр спросил у Диогена, не может ли он что-нибудь сделать для него, а Диоген попросил его отойти в сторону.
Наполеон щелкнул пальцами, словно нашел наконец фразу, которую так долго искал.
Убедившись, что свита внимает его словам, он сказал на превосходном итальянском языке:
— Если бы я не был императором Наполеоном, я бы хотел быть гражданином Козимо Рондо!
Потом он повернулся и быстро удалился. Свита последовала за ним, громко звеня шпорами.
Этим все и кончилось. Все ждали, что в течение недели Козимо пришлют крест Почетного легиона.
Но император молчал.
Брату, правда, было глубоко безразлично, наградят его или нет. Но нам, его родственникам, это было бы приятно.
XXIX
Молодость быстро проходит и на земле, что же говорить о деревьях, где все — и плоды и листья — обречено упасть, облететь? Козимо сильно постарел. Груз лет, ночи, проведенные в холоде, на ветру, под дождем, без надежного укрытия, жизнь без дома, без очага, часто без горячей еды... Козимо превратился в скрюченного старичка с кривыми ногами и длинными, как у обезьяны, руками, сгорбился и все время кутался в меховой плащ, который заканчивался капюшоном, отчего брат походил на монаха в мохнатой рясе. Обожженное солнцем лицо сморщилось, словно печеный каштан, а среди морщин терялись выцветшие круглые глаза.
Войско Наполеона было разбито наголову на Березине, англичане высадились в Генуе, а мы проводили дни в ожидании известий о новых переворотах. Козимо не показывался в Омброзе, он сидел, прижимаясь к стволу сосны, у обочины той дороги, по которой прошли орудия, стрелявшие при Маренго, и смотрел на восток, где теперь по пустынной колее тащились лишь редкие пастухи с козами да груженные хворостом мулы. Чего он ждал? Наполеона он видел, чем закончилась революция — знал; теперь можно было ждать только худших времен. И все же брат сидел на сосне и не спускал глаз с дороги, словно у поворота с минуты на минуту должны были появиться французские солдаты с застывшими на усах русскими сосульками и сам Наполеон на коне, небритый, изможденный, бледный, низко свесивший голову...
Наполеон остановится под сосной. За ним постепенно стихнет глухой гул шагов, с шумом упадут на землю ранцы и ружья, обессилевшие солдаты разуются у обочины, разбинтуют израненные ноги. Император скажет: «Ты был прав, гражданин Рондо. Дай мне написанную тобой Конституцию, повтори свой совет, который ни Директория, ни Консульство, ни Империя не захотели выслушать, начнем все сначала, вновь воздвигнем деревья Свободы, спасем Всемирную Республику!»
Такими были, наверное, мечты и надежды Козимо.
Вместо этого однажды на дороге показались три фигуры, которые брели с востока, сильно прихрамывая. Один опирался на костыль, у второго на голове высился тюрбан из бинтов, у третьего, видно наименее пострадавшего, была всего лишь черная повязка на глазу. Полинявшие рваные мундиры, обрывки шнуров, болтавшиеся у них на груди, кивер без макушки, но с плюмажем, сохранившийся у одного из них, высокие разорванные сапоги говорили о том, что они из бывшей наполеоновской гвардии. Однако оружия при них не было, вернее, один из офицеров потрясал пустыми ножнами, другой нес через плечо ружейный ствол, повесив на него, словно на простую палку, свой узелок.
Они шли, распевая, как пьяные:
— De mon pays… De mon pays…
— Эй, чужестранцы, — крикнул им брат, — кто вы такие?
— Посмотри-ка, что за птичка! Что ты делаешь наверху? Шишки поедаешь?
А другой:
— Кто это хочет нас шишками угостить? Мы голодны, как волки, а он вздумал нас шишками потчевать?
— А знаешь, как нас мучит жажда? Правда, мы изрядно хлебнули, но только снега.
— Мы — третий полк улан.
— В полном составе.
— Все, кто остались в живых.
— Трое из трехсот, это не так уж мало!
— По мне, самое главное, что я уцелел, а там наплевать!
— Не зарекайся! Ты еще не приволок домой свою шкуру.
— Типун тебе на язык!
— Мы — аустерлицкие победители...
— ...Разбитые у Вильно. Вот потеха!
— Скажи нам, говорящая птица, нет тут поблизости винного погребка?
— Мы прошли пол-Европы и всюду осушали бочонки, но жажда так и не проходит!
— А все потому, что мы продырявлены пулями и вино из нас вытекает.
— Тебе-то пули только заднее место и продырявили!
— Покажи нам погребок, который бы нас напоил в кредит.
— А заплатим мы в другой раз.
— Наполеон заплатит!
— Хм!
— Царь заплатит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110