Иоанн Охлобыстин вложил в уста одного из персонажей своего сборника современных апокрифов: «Но католики то! — крикнули ему из-за соседнего стола, — тоже христиане». «Бомба — тоже машина, но на ней за грибами не съездишь», — ответил отец Савва». Да, да понимаю, современный автор малоавторитетен. Но вот древний голос, причем, как нарочно, — западный. Когда-то донатисты предложили блаж. Августину отказаться от взаимного прозелитизма: «оставь в покое наше стадо, и мы не будем касаться твоего». Августин же ответил: «здесь мое стадо, там ваше. Но где же овцы, которых Христос искупил себе?» [rr].
Меня смущает, что в нашей официальной церковной прессе говорят о католиках в терминах, применимых к раскольникам, то есть к людям все же православным, в то время как между католичеством и православием дистанция достигает порой гораздо больших — вероучительных — размеров.
В то же время в такой интонации дискуссии есть определенный смысл. Дело в том, что в предыдущие десятилетия со стороны католиков мы часто слышали заверения в том, что они видят в нас «Церковь-сестру», что наши отношения должны строиться, исходя из общего тысячелетнего наследия… Так вот, в этом наследии есть каконы, которые гласят, что в одном городе не должно быть двух епископов. Церковь строится по строго территориальному принципу. Не может быть в одном городе одного епископа для греков, другого — для болгар, и третьего — для римлян. Не может быть одного епископа для приходов вот с такими обрядовыми особенностями, а другого — для приходов с несколько иным стилем благочестия [ss]. Назначение Ватиканом своих епископов в Россию нарушает не нормы светского права, а именно его же прежние декларации. Поэтому упоминания о нашей «канонической территории», на которую вторгаются новые католические епархии, не столько доказывают «противоправность» действий Ватикана, сколько просто обнажают лицемерие его политики.
Чтобы уйти от нашего упрека в удвоении церковных структур (то есть во внесении раскола в церковную жизнь России), Ватикан свои новые епархии назвал не именами русских городов и территорий, а абстрактно-благочестиво — «архиепархия Божией Матери» (Москва), «епархия св. Климента» (Саратов), «епархия св. Иосифа» (Новосибирск и Иркутск). Но одно исключение было сделано: на Дальний Восток поехал епископ с титулатурой «епископ Восточной Сибири и префектуры Карафуто».
Вот это и возмутило православную Россию (впрочем, не только православную: протесты последовали и от МИДа). Дело в том, что Карафуто — это японское именование Сахалина в период, когда этот остров входил в состав Японский империи. Теперь представьте себе, что лютеранская церковь Германии назначит своего епископа в польский город Гданьск с титулатурой «епископ Данцига». Это будет расценено как проявление реваншистских настроений, как пересмотр итогов Второй мировой войны, отказ от принципов мирного сосуществования и нерушимости государственных послевоенных границ, продекларированных в Хельсинки и т.п.
Жест Ватикана (не будем забывать, чтр двадцативековая культура римской церковной политики есть утонченная культура жестов, символов, полутонов) адресован не России, а нынешним регентам мировой геополитики: Ватикан приветствует установление нового мирового порядка — нового по сравнению с послевоенной ялтинско-потсдамской системой договоренностей. Из равноудаленных от Сахалина точек земного шара (Рима и Вашингтона) почти одновременно пришли одинаковые сигналы: и президент Буш [tt], и римский папа не возражают против японского владения пока еще российским островом.
Были, были времена, когда подобного рода жесты и декларации были не страшны для нашей страны. От той прошлой эпохи остался дивный анекдот: армянское радио спросили — «с кем граничит Советский Союз». Ответ гласил: «С кем захочет — с тем и граничит».
Сегодня же Россия не в состоянии не то что расширять границы своего влияния, но не в состоянии защитить и свои нынешние государственные границы. В условиях, когда большинство наших соседей или уже сильнее нас или развиваются динамичнее нас, надежда уже не столько на армию, сколько на дипломатию. Сильный апеллирует к своей силе, слабый — к закону, к бумажке (как древнехристианские апологеты апеллировали к римским законам, а советские диссиденты — к советской же конституции). Вот и для России важно сейчас отстоять свои права на свои границы. И тут Ватикан делает столь недвусмысленный жест…
Так что я бы не торопился верить декларациям ватиканских и филокатолических пропагандистов о том, будто политика римского империализма осталась в прошлом, что все уже раскаяно, и теперь Ватикан руководствуется только духом любви и терпимости…
Неизменная цель католической политики в православном мире — подчинение его римскому папе. Для этого надо убедить этот мир в том, что католичество как минимум ничуть не хуже православия. Для достижения же этой цели, в свою очередь, надо подружить с католичеством элиту православного (в частности, российского) общества. Так действовали иезуиты, создавая училища для боярских детей. Так действуют и некоторые из современных “миссионеров для племени интеллигенции”.
Сознательно или бессознательно — но о. Александр Мень и его ученики не столько разрабатывали и углубляли православное богословие, сколько выполняли ту программу, которую набросал экзарх Федоров для католической миссии в России: “Прозелитизм и обращение отдельных лиц не должны составлять главной задачи нашей миссии, так как это мало поможет унии. Главной целью мы считаем распространение и популяризацию самой идеи Унии, распространение здравых идей о католичестве и сближение с православным духовенством. Не осветивши российскую тьму настоящим пониманием католичества, нечего и думать о крупных успехах. Путем прозелитизма можно приобрести тысячи душ, но эти тысячи будут только новым препятствием между нами и теми десятками миллионов, которые мы должны привести в “единое стало”. Поэтому, когда приходится нам выбирать между эфемерным успехом в приобретении новых душ и основными задачами миссии, мы, не колеблясь, жертвуем первыми для второй цели” [105]…
Неудивительно поэтому, что после того, как я однажды [uu] заметил, что в книгах о. Александра трудно найти собственно православную богословскую перспективу, единомышленные с ним богословы начали полемику уже не против меня, а по сути против православия как такового. Ими было сказано, что а) православие и католичество суть все равно одно и то же и б) при этом православие хуже католичества [vv].
По правде говоря, я не понимаю, почему призыв “восполнить” православие опытом католичества воспринимается как “прогрессивный” и уместный, а аналогичный призыв восполнить книги о.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Меня смущает, что в нашей официальной церковной прессе говорят о католиках в терминах, применимых к раскольникам, то есть к людям все же православным, в то время как между католичеством и православием дистанция достигает порой гораздо больших — вероучительных — размеров.
В то же время в такой интонации дискуссии есть определенный смысл. Дело в том, что в предыдущие десятилетия со стороны католиков мы часто слышали заверения в том, что они видят в нас «Церковь-сестру», что наши отношения должны строиться, исходя из общего тысячелетнего наследия… Так вот, в этом наследии есть каконы, которые гласят, что в одном городе не должно быть двух епископов. Церковь строится по строго территориальному принципу. Не может быть в одном городе одного епископа для греков, другого — для болгар, и третьего — для римлян. Не может быть одного епископа для приходов вот с такими обрядовыми особенностями, а другого — для приходов с несколько иным стилем благочестия [ss]. Назначение Ватиканом своих епископов в Россию нарушает не нормы светского права, а именно его же прежние декларации. Поэтому упоминания о нашей «канонической территории», на которую вторгаются новые католические епархии, не столько доказывают «противоправность» действий Ватикана, сколько просто обнажают лицемерие его политики.
Чтобы уйти от нашего упрека в удвоении церковных структур (то есть во внесении раскола в церковную жизнь России), Ватикан свои новые епархии назвал не именами русских городов и территорий, а абстрактно-благочестиво — «архиепархия Божией Матери» (Москва), «епархия св. Климента» (Саратов), «епархия св. Иосифа» (Новосибирск и Иркутск). Но одно исключение было сделано: на Дальний Восток поехал епископ с титулатурой «епископ Восточной Сибири и префектуры Карафуто».
Вот это и возмутило православную Россию (впрочем, не только православную: протесты последовали и от МИДа). Дело в том, что Карафуто — это японское именование Сахалина в период, когда этот остров входил в состав Японский империи. Теперь представьте себе, что лютеранская церковь Германии назначит своего епископа в польский город Гданьск с титулатурой «епископ Данцига». Это будет расценено как проявление реваншистских настроений, как пересмотр итогов Второй мировой войны, отказ от принципов мирного сосуществования и нерушимости государственных послевоенных границ, продекларированных в Хельсинки и т.п.
Жест Ватикана (не будем забывать, чтр двадцативековая культура римской церковной политики есть утонченная культура жестов, символов, полутонов) адресован не России, а нынешним регентам мировой геополитики: Ватикан приветствует установление нового мирового порядка — нового по сравнению с послевоенной ялтинско-потсдамской системой договоренностей. Из равноудаленных от Сахалина точек земного шара (Рима и Вашингтона) почти одновременно пришли одинаковые сигналы: и президент Буш [tt], и римский папа не возражают против японского владения пока еще российским островом.
Были, были времена, когда подобного рода жесты и декларации были не страшны для нашей страны. От той прошлой эпохи остался дивный анекдот: армянское радио спросили — «с кем граничит Советский Союз». Ответ гласил: «С кем захочет — с тем и граничит».
Сегодня же Россия не в состоянии не то что расширять границы своего влияния, но не в состоянии защитить и свои нынешние государственные границы. В условиях, когда большинство наших соседей или уже сильнее нас или развиваются динамичнее нас, надежда уже не столько на армию, сколько на дипломатию. Сильный апеллирует к своей силе, слабый — к закону, к бумажке (как древнехристианские апологеты апеллировали к римским законам, а советские диссиденты — к советской же конституции). Вот и для России важно сейчас отстоять свои права на свои границы. И тут Ватикан делает столь недвусмысленный жест…
Так что я бы не торопился верить декларациям ватиканских и филокатолических пропагандистов о том, будто политика римского империализма осталась в прошлом, что все уже раскаяно, и теперь Ватикан руководствуется только духом любви и терпимости…
Неизменная цель католической политики в православном мире — подчинение его римскому папе. Для этого надо убедить этот мир в том, что католичество как минимум ничуть не хуже православия. Для достижения же этой цели, в свою очередь, надо подружить с католичеством элиту православного (в частности, российского) общества. Так действовали иезуиты, создавая училища для боярских детей. Так действуют и некоторые из современных “миссионеров для племени интеллигенции”.
Сознательно или бессознательно — но о. Александр Мень и его ученики не столько разрабатывали и углубляли православное богословие, сколько выполняли ту программу, которую набросал экзарх Федоров для католической миссии в России: “Прозелитизм и обращение отдельных лиц не должны составлять главной задачи нашей миссии, так как это мало поможет унии. Главной целью мы считаем распространение и популяризацию самой идеи Унии, распространение здравых идей о католичестве и сближение с православным духовенством. Не осветивши российскую тьму настоящим пониманием католичества, нечего и думать о крупных успехах. Путем прозелитизма можно приобрести тысячи душ, но эти тысячи будут только новым препятствием между нами и теми десятками миллионов, которые мы должны привести в “единое стало”. Поэтому, когда приходится нам выбирать между эфемерным успехом в приобретении новых душ и основными задачами миссии, мы, не колеблясь, жертвуем первыми для второй цели” [105]…
Неудивительно поэтому, что после того, как я однажды [uu] заметил, что в книгах о. Александра трудно найти собственно православную богословскую перспективу, единомышленные с ним богословы начали полемику уже не против меня, а по сути против православия как такового. Ими было сказано, что а) православие и католичество суть все равно одно и то же и б) при этом православие хуже католичества [vv].
По правде говоря, я не понимаю, почему призыв “восполнить” православие опытом католичества воспринимается как “прогрессивный” и уместный, а аналогичный призыв восполнить книги о.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153