Я понял почти в последний миг, что мы подошли к повороту на второй дом. Когда женщина исчезла в темноте, я закричал ей вслед: «Беги! По стрелкам, бегом!»
Я проверил время. Пошла шестнадцатая минута, с такими-то перетасовками. Хотя я все еще жив, а значит, шансы, что воронка продержится еще восемнадцать минут, как всегда пятьдесят на пятьдесят. Конечно, я в любую секунду могу умереть, но это имело ровно такую же вероятность, как в тот момент, когда я только зашел сюда. Сейчас я не глупее, чем тогда. Это чего-нибудь да стоит.
Второй дом пустовал – легко понять почему. То, что компьютер полагал детской, на самом деле оказалось кабинетом, а спальня родителей располагалась кнаружи от спальни детей. Открытые окна ясно показывали, какой путь, должно быть, избрали жильцы.
Странное чувство охватило меня, когда я оставил дом позади. Внутренний ветер, казалось, дул сильнее обычного, дорога заворачивала прямо во тьму, а меня затопило необъяснимое спокойствие. Я бежал изо всех сил, но боязнь внезапной смерти пропала. Мои легкие, мои мышцы испытывали прежние трудности, но я казался себе странным образом отделенным от них. Осознавая боль и напряжение, я оставался непричастным, что ли.
По правде говоря, я точно знаю, зачем я здесь. Снаружи я бы никогда в этом не признался – слишком уж диковинно, слишком странно это звучит. Разумеется, я рад спасать жизни – возможно, в этом тоже есть зерно истины. Без сомнения, я жажду славы героя. Настоящая же причина чересчур странна, чтобы отнести это на счет самоотверженности или тщеславия:
Воронка делает осязаемой главную часть бытия. Нельзя видеть будущее. Нельзя изменить прошлое. Вся жизнь состоит из бега в темноту. Вот поэтому я здесь.
Мое тело не то чтобы немело, но становилось каким-то отдельным – приплясывающая и дергающаяся заводная кукла. Я отвлекся от этого и сверился с картой – как раз вовремя. Мне пора было круто повернуть направо, что положило конец всякой опасности сомнамбулизма. От зрелища раздвоенного мира заболела голова, поэтому я уставился под ноги, пытаясь вспомнить: застой крови в левом полушарии должен сделать меня более рациональным или менее?
Ситуация с третьим домом оказалась промежуточной. Спальня родителей чуть вынесена кнаружи относительно детской, но дверной проем дает доступ только к половине комнаты. Я влез через окно, которым не смогли бы воспользоваться родители.
Ребенок был мертв. Прежде всего в глаза мне бросилась кровь. Неожиданно я почувствовал страшную усталость. В дверном проеме виднелась щель, и я понял, что, должно быть, произошло. Мать или отец протиснулись внутрь и обнаружили, что могут дотянуться до ребенка – взять за руку, но не больше. Сопротивление не позволяет тащить внутрь, это сбивает людей с толку. Они этого не ждут, а когда замечают, то начинают бороться. Пытаясь вырвать того, кого любишь, из лап опасности, будешь тянуть изо всех сил.
Мне нетрудно выйти через дверь, но это чуть сложнее для человека, который этой дорогой пришел, особенно для отчаявшегося. Я обратил лицо в темноту внутреннего угла комнаты и крикнул: «Пригнитесь, как можно ниже!» Потом показал как. Я выдернул из ранца пистолет с разрывными зарядами и высоко прицелился. В обычном пространстве я бы от отдачи полетел кувырком, а здесь почувствовал просто сильный удар.
Я шагнул вперед, лишая себя возможности воспользоваться дверью. Не было никаких признаков того, что я мгновением раньше пробил метровую дыру в стене. И правда, вся пыль и осколки – только с той стороны. Наконец я добрался до мужчины: он стоял в углу на коленях, обхватив руками голову. На миг мне почудилось, что он жив и принял такое положение, чтобы защититься от взрыва. Ни дыхания, ни пульса. Вероятно, дюжина сломанных ребер – проверять не хотелось. Одни люди могут продержаться час, стиснутые между каменными стенами и невидимой третьей, безжалостно зажимающей их в углу, стоит им немного отступить. Другие исправно делают самое худшее: забиваются вглубь своей тюрьмы, подчиняясь некоему инстинкту, который в других условиях наверняка небесполезен.
А может, этот мужчина вовсе не был жертвой паники. Может, он просто хотел, чтобы все побыстрей закончилось.
Я пролез сквозь дыру в стене. Шатаясь, прошел через кухню. Чертов план врал, врал, врал! Дверь, на которую я рассчитывал, не существовала. Я разбил кухонное окно – и порезал руку, выбираясь наружу.
Я отказывался смотреть на карту. Мне не хотелось знать время. Теперь, когда я остался один, когда осталась единственная цель – спастись самому, все потеряло смысл. Я смотрел в землю, на пробегающие волшебные стрелки, стараясь не считать их.
Заметив гниющий на дороге брошенный гамбургер, я сразу понял: что-то не так. Здравый смысл обывателя подсказывал мне, что нужно повернуть обратно, но я пока не настолько глуп. Горло и нос защипало, словно от кислоты. Когда я смахнул слезы, случилось нечто невозможное.
Высоко во тьме впереди, слепя мои привыкшие к темноте глаза, возник сверкающий голубой свет. Я заслонил лицо, потом принялся вглядываться через щели между пальцами. Приспосабливаясь к яркому свету, я начал различать детали.
В воздухе, подобно безумному перевернутому органу, сделанному из стекла, висел, купаясь в яркой плазме, пучок длинных, тонких, светящихся цилиндров. Его свет нимало не высвечивал дома и улицы внизу. Должно быть, галлюцинация. Я и раньше видел тени в темноте, но ничего столь потрясающего, ничего – так долго. Я побежал быстрее, надеясь выветрить видение из головы. Оно не исчезло и не дрогнуло. Только стало ближе.
Я замер, не в силах подавить дрожь, глядя на невероятный свет. Что если он не только у меня в голове? Есть лишь одно возможное объяснение. Какая-то часть скрытого механизма червоточины проявила себя. Идиот навигатор показывает мне свою никчемную сущность.
Пока один голос в моей голове вопил: «Нет!», а другой доказывал, что у меня нет выбора, что такой случай может больше не представиться, я достал пушку с разрывными зарядами, прицелился и выстрелил. Как будто хлопушка лапках козявки могла хотя бы поцарапать мерцающее творение цивилизации, чьи ошибки заставляют нас съеживаться от страха.
Сооружение растрескалось и взорвалось – бесшумно. Свет сжался в тонкий ослепительный луч, полоснувший меня по глазам. Только повернув голову, я понял, что на самом деле свет уже исчез.
Я снова побежал. Испуганный, ликующий. Я понятия не имел, что я сделал, но червоточина пока не изменилась. В темноте задержалось остаточное изображение, неотвязно маячившее передо мной. Могут галлюцинации давать остаточное изображение? Навигатор решил показаться, решил дать мне уничтожить его?
1 2 3 4 5 6 7
Я проверил время. Пошла шестнадцатая минута, с такими-то перетасовками. Хотя я все еще жив, а значит, шансы, что воронка продержится еще восемнадцать минут, как всегда пятьдесят на пятьдесят. Конечно, я в любую секунду могу умереть, но это имело ровно такую же вероятность, как в тот момент, когда я только зашел сюда. Сейчас я не глупее, чем тогда. Это чего-нибудь да стоит.
Второй дом пустовал – легко понять почему. То, что компьютер полагал детской, на самом деле оказалось кабинетом, а спальня родителей располагалась кнаружи от спальни детей. Открытые окна ясно показывали, какой путь, должно быть, избрали жильцы.
Странное чувство охватило меня, когда я оставил дом позади. Внутренний ветер, казалось, дул сильнее обычного, дорога заворачивала прямо во тьму, а меня затопило необъяснимое спокойствие. Я бежал изо всех сил, но боязнь внезапной смерти пропала. Мои легкие, мои мышцы испытывали прежние трудности, но я казался себе странным образом отделенным от них. Осознавая боль и напряжение, я оставался непричастным, что ли.
По правде говоря, я точно знаю, зачем я здесь. Снаружи я бы никогда в этом не признался – слишком уж диковинно, слишком странно это звучит. Разумеется, я рад спасать жизни – возможно, в этом тоже есть зерно истины. Без сомнения, я жажду славы героя. Настоящая же причина чересчур странна, чтобы отнести это на счет самоотверженности или тщеславия:
Воронка делает осязаемой главную часть бытия. Нельзя видеть будущее. Нельзя изменить прошлое. Вся жизнь состоит из бега в темноту. Вот поэтому я здесь.
Мое тело не то чтобы немело, но становилось каким-то отдельным – приплясывающая и дергающаяся заводная кукла. Я отвлекся от этого и сверился с картой – как раз вовремя. Мне пора было круто повернуть направо, что положило конец всякой опасности сомнамбулизма. От зрелища раздвоенного мира заболела голова, поэтому я уставился под ноги, пытаясь вспомнить: застой крови в левом полушарии должен сделать меня более рациональным или менее?
Ситуация с третьим домом оказалась промежуточной. Спальня родителей чуть вынесена кнаружи относительно детской, но дверной проем дает доступ только к половине комнаты. Я влез через окно, которым не смогли бы воспользоваться родители.
Ребенок был мертв. Прежде всего в глаза мне бросилась кровь. Неожиданно я почувствовал страшную усталость. В дверном проеме виднелась щель, и я понял, что, должно быть, произошло. Мать или отец протиснулись внутрь и обнаружили, что могут дотянуться до ребенка – взять за руку, но не больше. Сопротивление не позволяет тащить внутрь, это сбивает людей с толку. Они этого не ждут, а когда замечают, то начинают бороться. Пытаясь вырвать того, кого любишь, из лап опасности, будешь тянуть изо всех сил.
Мне нетрудно выйти через дверь, но это чуть сложнее для человека, который этой дорогой пришел, особенно для отчаявшегося. Я обратил лицо в темноту внутреннего угла комнаты и крикнул: «Пригнитесь, как можно ниже!» Потом показал как. Я выдернул из ранца пистолет с разрывными зарядами и высоко прицелился. В обычном пространстве я бы от отдачи полетел кувырком, а здесь почувствовал просто сильный удар.
Я шагнул вперед, лишая себя возможности воспользоваться дверью. Не было никаких признаков того, что я мгновением раньше пробил метровую дыру в стене. И правда, вся пыль и осколки – только с той стороны. Наконец я добрался до мужчины: он стоял в углу на коленях, обхватив руками голову. На миг мне почудилось, что он жив и принял такое положение, чтобы защититься от взрыва. Ни дыхания, ни пульса. Вероятно, дюжина сломанных ребер – проверять не хотелось. Одни люди могут продержаться час, стиснутые между каменными стенами и невидимой третьей, безжалостно зажимающей их в углу, стоит им немного отступить. Другие исправно делают самое худшее: забиваются вглубь своей тюрьмы, подчиняясь некоему инстинкту, который в других условиях наверняка небесполезен.
А может, этот мужчина вовсе не был жертвой паники. Может, он просто хотел, чтобы все побыстрей закончилось.
Я пролез сквозь дыру в стене. Шатаясь, прошел через кухню. Чертов план врал, врал, врал! Дверь, на которую я рассчитывал, не существовала. Я разбил кухонное окно – и порезал руку, выбираясь наружу.
Я отказывался смотреть на карту. Мне не хотелось знать время. Теперь, когда я остался один, когда осталась единственная цель – спастись самому, все потеряло смысл. Я смотрел в землю, на пробегающие волшебные стрелки, стараясь не считать их.
Заметив гниющий на дороге брошенный гамбургер, я сразу понял: что-то не так. Здравый смысл обывателя подсказывал мне, что нужно повернуть обратно, но я пока не настолько глуп. Горло и нос защипало, словно от кислоты. Когда я смахнул слезы, случилось нечто невозможное.
Высоко во тьме впереди, слепя мои привыкшие к темноте глаза, возник сверкающий голубой свет. Я заслонил лицо, потом принялся вглядываться через щели между пальцами. Приспосабливаясь к яркому свету, я начал различать детали.
В воздухе, подобно безумному перевернутому органу, сделанному из стекла, висел, купаясь в яркой плазме, пучок длинных, тонких, светящихся цилиндров. Его свет нимало не высвечивал дома и улицы внизу. Должно быть, галлюцинация. Я и раньше видел тени в темноте, но ничего столь потрясающего, ничего – так долго. Я побежал быстрее, надеясь выветрить видение из головы. Оно не исчезло и не дрогнуло. Только стало ближе.
Я замер, не в силах подавить дрожь, глядя на невероятный свет. Что если он не только у меня в голове? Есть лишь одно возможное объяснение. Какая-то часть скрытого механизма червоточины проявила себя. Идиот навигатор показывает мне свою никчемную сущность.
Пока один голос в моей голове вопил: «Нет!», а другой доказывал, что у меня нет выбора, что такой случай может больше не представиться, я достал пушку с разрывными зарядами, прицелился и выстрелил. Как будто хлопушка лапках козявки могла хотя бы поцарапать мерцающее творение цивилизации, чьи ошибки заставляют нас съеживаться от страха.
Сооружение растрескалось и взорвалось – бесшумно. Свет сжался в тонкий ослепительный луч, полоснувший меня по глазам. Только повернув голову, я понял, что на самом деле свет уже исчез.
Я снова побежал. Испуганный, ликующий. Я понятия не имел, что я сделал, но червоточина пока не изменилась. В темноте задержалось остаточное изображение, неотвязно маячившее передо мной. Могут галлюцинации давать остаточное изображение? Навигатор решил показаться, решил дать мне уничтожить его?
1 2 3 4 5 6 7