— Спят.
— А ты?
Его лицо, подсвеченное снизу горячими отблесками, казалось тревожным и даже опасным, будто испещренный расщелинами и скалами склон незнакомой горы. Прятались в глубоких гротах темные глаза. И поблескивали спутанные искры в бороде: золотая-серебряная-золотая… Так странно — Мильям никак не могла привыкнуть, — что в светлых волосах тоже видно седину.
— Я заварю чай? — Мильям просительно вскинула глаза.
Робни-ван нахмурился:
— Ты опять пьешь много этого… чая?
Она потупилась; чеканный заварник глухо лязгнул в руке. Хотела сказать, что чай с Изыр-Буза с незапамятных времен пьют по утрам в каждом жилище селений Срединного хребта… но она-то ставит заварник на очаг куда чаще, чем по утрам, особенно в отсутствие мужа, и Робни-ван об этом знает. А почему нет?!. Ведь Матерь запрещает изырбузский чай только женщине в тяжести, либо кормящей ребенка…
Промолчала.
— Давай, — усмехнулся Робни-ван. — Устал, как собака…
Пряный аромат потянулся вверх, навстречу краешку розовеющего облака в Небесном глазу. Мильям поставила на циновку возле очага две глиняные пиалы, разлила по ним дымящийся напиток. Как горячо… В первое мгновение, когда кипящий напиток обжигает небо, становишься прозрачной и легкой и совсем ни о чем не думаешь…
Рука Робни-вана легла на ее плечо. Словно взбираясь по горному склону, твердые подушечки его пальцев прошлись к шее через впадину под ключицей, попутно сминая и стягивая за собой тонкую ткань накидки. Мимолетно развязали тесьму у ворота платья… Неудержимо, как по осыпи, соскользнули внутрь…
Мильям прикрыла глаза.
Как хорошо…
— Какой у нас сегодня день? — шепотом спросил он. — По Луне?
Кто— то из них неловким движением опрокинул пиалу; недопитый чай зашипел на раскаленных камнях очага. Мильям ничего не ответила. И успела поверить в то, что и никакого вопроса не было вовсе…
Робни— ван убрал руку. Стало пусто и холодно. В Небесный глаз заглянул первый лучик рассвета.
— Дети вот-вот проснутся, — сказал муж, вставая. — Как Юська, растет? Валар ее не обижает?
— Юстаб скоро три года, — прошептала Мильям так тихо, что в ее голосе почти не было слышно ни обвинения, ни горечи.
— Начинается, — проворчал Робни-ван. — Послушай, Миль, у нас с тобой сын и дочь. Мальчик и девочка. Полный комплект! Чем ты недовольна? Тем, что я, в отличие от ваших доблестных ванов, славных защитников Гау-Граза, немного думаю о будущем? О тебе, в конце концов?!
Этого разговора могло не быть. Его не должно было быть, бесплодного, как высокогорное ущелье, как пустоцвет на ветвях порченой яблони или как… И все же он повторялся каждый раз и всегда разделял их больше, чем длинный путь туда и обратно до границы. Захотелось выпить еще одну пиалу чая. Лучше две. Чтобы не…
— Как ты не можешь понять. — Муж постепенно повышал голос, и Мильям знала, что его уже не остановить. — Ваши женщины рожают и рожают без конца только затем, чтобы глобалам было кого убивать! В этом нет смысла, один голый инстинкт. Дикий замкнутый круг, который надо разорвать, и я его разорву, вот увидишь! А мы с тобой теперь уже не обязаны жить по вашим идиотским законам. Ни мы, ни наши дети…
Он уже почти кричал — сдавленно, полушепотом, но маленькая Юстаб все равно проснулась, испуганная, плачущая. Мильям бросилась к ней, подхватила на руки. Робни-ван прав… конечно же, он прав всегда, он не может быть не прав.
А она, наверное, красивая. И совсем молоденькая, как и все они, те девушки, которых он…
— Па-па, — выговорила Юстаб спросонья чужое, нездешнее слово. Улыбнулась сквозь слезки.
Робни— ван протянул руки к дочери. По дороге успел мимолетно провести кончиками пальцев по щеке Мильям, плавно съехав на шею и щекотнув ухо возле самой подвески:
— Подождем пару дней, глупенькая… Я в этот раз надолго.
— Надолго!!! — радостно зазвенела Юстаб.
Валар тоже проснулся, сел на кошме, но вел себя тихо, как и положено будущему воину; восхищенно сверкали в полумраке его устремленные на отца большущие зеленые глаза…
Струи упруго ударили в дно кувшина, забурлили, пытаясь вырваться из ловушки, затем утихомирились, и дальше вода потекла в кувшин спокойно, с равномерным журчанием. Источник Айя-Ба издавна отличался мирным нравом, недаром женщины селения всегда, помнила с детства Мильям, набирали здесь воду для повседневного питья и приготовления пищи. А вот источника Тайи, необузданного, напоенного древним волшебством, давно уже нет. Семь лет назад, как ей рассказали, он из-за чего-то взбунтовался, завалил собственное подножие обломками скал, попытался пробить новое русло… и ушел под землю. Может быть, навсегда.
Мильям хотела узнать, где же теперь первые дочери в семьях набирают чудодейственную воду. Но сестра, надменная толстуха Адигюль, отказалась ответить. А больше спросить было не у кого.
Она по-прежнему упорно называла это селение родным. Ходила в гости к Адигюль, крикливой и вздорной, матери девяти детей, уже похоронившей двух мужей и одного сына; та смотрела на сестру со снисходительной жалостью, и даже в этом Мильям находила что-то близкое, из детства. Пыталась дружить с женой брата Асалана и вдовой его близнеца Нузмета. Самый младший брат Абсалар, кажется, был еще жив, но он женился и выстроил жилище далеко отсюда. И больше во всем селении у подножия Срединного хребта не осталось ни единого человека, для кого ее имя не было бы совершенно чужим.
Имени ее первого мужа здесь не знали вовсе. Сперва Мильям тщательно все скрывала, боясь чьей-то встречи на границе, случайного слова — и его внезапного появления и мести. А потом осознала необязательность этой подробности своей судьбы: так тележке, на которой возят известняк из карьера на Кири-Гава, не нужно четвертое колесо. Зачем?.. Робни-ван тоже чужой. Вот он и увез когда-то почти со свадьбы чью-то невесту… И, надо сказать, прогадал: всего-то у них один сын и одна дочь.
Сплетницы селения сперва оживленно, а затем все более вяло обсуждали упрощенную историю ее жизни, и Мильям постепенно — особенно в холодные дни, когда чаще хотелось изырбузского чая, — и сама проникалась верой в нее. Еще чуть-чуть — и, наверное, поверит совсем. И перестанут наконец сниться почти каждую ночь трое черноволосых узкоглазых мальчишек…
Старший, Шанталла, в прошлом году должен был уйти на посвящение оружием. Может быть, он уже и вернулся. Может быть.
— Мой отец — мастер по оружию!!!
Мильям вздрогнула, резко остановилась, и несколько капель воды выплеснулись из кувшина на ее плечо, прикрытое накидкой. Кричал Валар; в его голосе тонкой струной звенела надорванная решимость. Мильям хорошо знала, что ей нельзя подходить и вмешиваться. И еще — что их там самое малое четверо и что все они уже в том возрасте, когда мальчиков отдают на обучение военному делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
— А ты?
Его лицо, подсвеченное снизу горячими отблесками, казалось тревожным и даже опасным, будто испещренный расщелинами и скалами склон незнакомой горы. Прятались в глубоких гротах темные глаза. И поблескивали спутанные искры в бороде: золотая-серебряная-золотая… Так странно — Мильям никак не могла привыкнуть, — что в светлых волосах тоже видно седину.
— Я заварю чай? — Мильям просительно вскинула глаза.
Робни-ван нахмурился:
— Ты опять пьешь много этого… чая?
Она потупилась; чеканный заварник глухо лязгнул в руке. Хотела сказать, что чай с Изыр-Буза с незапамятных времен пьют по утрам в каждом жилище селений Срединного хребта… но она-то ставит заварник на очаг куда чаще, чем по утрам, особенно в отсутствие мужа, и Робни-ван об этом знает. А почему нет?!. Ведь Матерь запрещает изырбузский чай только женщине в тяжести, либо кормящей ребенка…
Промолчала.
— Давай, — усмехнулся Робни-ван. — Устал, как собака…
Пряный аромат потянулся вверх, навстречу краешку розовеющего облака в Небесном глазу. Мильям поставила на циновку возле очага две глиняные пиалы, разлила по ним дымящийся напиток. Как горячо… В первое мгновение, когда кипящий напиток обжигает небо, становишься прозрачной и легкой и совсем ни о чем не думаешь…
Рука Робни-вана легла на ее плечо. Словно взбираясь по горному склону, твердые подушечки его пальцев прошлись к шее через впадину под ключицей, попутно сминая и стягивая за собой тонкую ткань накидки. Мимолетно развязали тесьму у ворота платья… Неудержимо, как по осыпи, соскользнули внутрь…
Мильям прикрыла глаза.
Как хорошо…
— Какой у нас сегодня день? — шепотом спросил он. — По Луне?
Кто— то из них неловким движением опрокинул пиалу; недопитый чай зашипел на раскаленных камнях очага. Мильям ничего не ответила. И успела поверить в то, что и никакого вопроса не было вовсе…
Робни— ван убрал руку. Стало пусто и холодно. В Небесный глаз заглянул первый лучик рассвета.
— Дети вот-вот проснутся, — сказал муж, вставая. — Как Юська, растет? Валар ее не обижает?
— Юстаб скоро три года, — прошептала Мильям так тихо, что в ее голосе почти не было слышно ни обвинения, ни горечи.
— Начинается, — проворчал Робни-ван. — Послушай, Миль, у нас с тобой сын и дочь. Мальчик и девочка. Полный комплект! Чем ты недовольна? Тем, что я, в отличие от ваших доблестных ванов, славных защитников Гау-Граза, немного думаю о будущем? О тебе, в конце концов?!
Этого разговора могло не быть. Его не должно было быть, бесплодного, как высокогорное ущелье, как пустоцвет на ветвях порченой яблони или как… И все же он повторялся каждый раз и всегда разделял их больше, чем длинный путь туда и обратно до границы. Захотелось выпить еще одну пиалу чая. Лучше две. Чтобы не…
— Как ты не можешь понять. — Муж постепенно повышал голос, и Мильям знала, что его уже не остановить. — Ваши женщины рожают и рожают без конца только затем, чтобы глобалам было кого убивать! В этом нет смысла, один голый инстинкт. Дикий замкнутый круг, который надо разорвать, и я его разорву, вот увидишь! А мы с тобой теперь уже не обязаны жить по вашим идиотским законам. Ни мы, ни наши дети…
Он уже почти кричал — сдавленно, полушепотом, но маленькая Юстаб все равно проснулась, испуганная, плачущая. Мильям бросилась к ней, подхватила на руки. Робни-ван прав… конечно же, он прав всегда, он не может быть не прав.
А она, наверное, красивая. И совсем молоденькая, как и все они, те девушки, которых он…
— Па-па, — выговорила Юстаб спросонья чужое, нездешнее слово. Улыбнулась сквозь слезки.
Робни— ван протянул руки к дочери. По дороге успел мимолетно провести кончиками пальцев по щеке Мильям, плавно съехав на шею и щекотнув ухо возле самой подвески:
— Подождем пару дней, глупенькая… Я в этот раз надолго.
— Надолго!!! — радостно зазвенела Юстаб.
Валар тоже проснулся, сел на кошме, но вел себя тихо, как и положено будущему воину; восхищенно сверкали в полумраке его устремленные на отца большущие зеленые глаза…
Струи упруго ударили в дно кувшина, забурлили, пытаясь вырваться из ловушки, затем утихомирились, и дальше вода потекла в кувшин спокойно, с равномерным журчанием. Источник Айя-Ба издавна отличался мирным нравом, недаром женщины селения всегда, помнила с детства Мильям, набирали здесь воду для повседневного питья и приготовления пищи. А вот источника Тайи, необузданного, напоенного древним волшебством, давно уже нет. Семь лет назад, как ей рассказали, он из-за чего-то взбунтовался, завалил собственное подножие обломками скал, попытался пробить новое русло… и ушел под землю. Может быть, навсегда.
Мильям хотела узнать, где же теперь первые дочери в семьях набирают чудодейственную воду. Но сестра, надменная толстуха Адигюль, отказалась ответить. А больше спросить было не у кого.
Она по-прежнему упорно называла это селение родным. Ходила в гости к Адигюль, крикливой и вздорной, матери девяти детей, уже похоронившей двух мужей и одного сына; та смотрела на сестру со снисходительной жалостью, и даже в этом Мильям находила что-то близкое, из детства. Пыталась дружить с женой брата Асалана и вдовой его близнеца Нузмета. Самый младший брат Абсалар, кажется, был еще жив, но он женился и выстроил жилище далеко отсюда. И больше во всем селении у подножия Срединного хребта не осталось ни единого человека, для кого ее имя не было бы совершенно чужим.
Имени ее первого мужа здесь не знали вовсе. Сперва Мильям тщательно все скрывала, боясь чьей-то встречи на границе, случайного слова — и его внезапного появления и мести. А потом осознала необязательность этой подробности своей судьбы: так тележке, на которой возят известняк из карьера на Кири-Гава, не нужно четвертое колесо. Зачем?.. Робни-ван тоже чужой. Вот он и увез когда-то почти со свадьбы чью-то невесту… И, надо сказать, прогадал: всего-то у них один сын и одна дочь.
Сплетницы селения сперва оживленно, а затем все более вяло обсуждали упрощенную историю ее жизни, и Мильям постепенно — особенно в холодные дни, когда чаще хотелось изырбузского чая, — и сама проникалась верой в нее. Еще чуть-чуть — и, наверное, поверит совсем. И перестанут наконец сниться почти каждую ночь трое черноволосых узкоглазых мальчишек…
Старший, Шанталла, в прошлом году должен был уйти на посвящение оружием. Может быть, он уже и вернулся. Может быть.
— Мой отец — мастер по оружию!!!
Мильям вздрогнула, резко остановилась, и несколько капель воды выплеснулись из кувшина на ее плечо, прикрытое накидкой. Кричал Валар; в его голосе тонкой струной звенела надорванная решимость. Мильям хорошо знала, что ей нельзя подходить и вмешиваться. И еще — что их там самое малое четверо и что все они уже в том возрасте, когда мальчиков отдают на обучение военному делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104