– Когда спишь, быстрее растешь!" Микки знал эти слова наизусть, папака говорил их ему каждый вечер, и снисходительно улыбнулся во сне. Алекс посмотрел на выступающие на небосклоне звезды, оценил расстояние до дома и пошел быстрее.
На аллее зажглись фонари. Черные деревья плотнее подступили к асфальту. Дальние городские шумы смолкли. Они поглотились поздним часом, вечерней росой, черно-синим бархатом небосвода, сонным шелестом леса. Запахло влажной корой и грибами.
Алекс разогрелся от ходьбы, джинсовые шорты на нем высохли. Тяжесть маленького теплого тела не беспокоила – только наливала руки нежной силой. Он шел и слушал шлепанье своих пляжных тапочек, и вдыхал влажную свежесть летнего вечера, и щурился на фонари. И ему казалось, что они с Микки идут по очень большой и очень уютной комнате и это их комната, их дом, они здесь жили всегда – в лесу, на этой земле, и всегда были счастливы. Здесь все знакомо, и нет врагов, и им не страшно…
Неприятный сухой треск, как будто кто-то над ухом ломал стрекозе крылья, заставил его вздрогнуть. Треск повторился, потом еще и еще, сменился серией гулких негромких хлопков. Звуки раздавались откуда-то издалека, сверху, из непроглядной звездной вышины. Алекс поднял голову и остановился.
Источники шума он увидел сразу.
На небе вспыхивали крупные золотые звезды. Они рождались мгновенно, издавали треск и хлопки, а потом, обагренные секундным светом микроскопических язычков пламени, исчезали. Их было несколько, они последовательно появлялись в разных частях небосвода и – одна за другой – гасли. Продолжалось это недолго, какую-то минуту, а потом снова установилась тишина, но была она уже не такой, как прежде… Микки проснулся.
– Пап, ты чего? – непонимающе заморгал он. Необычные звуки были совсем негромкими, но разбудили его. Неудивительно, подумал Алекс, слишком уж странно трещали эти… Спутники? – вдруг задал он себе вопрос. И ответил – похоже на то: что еще может создавать такой эффект? Если бы это были метеориты, то выглядели бы они как падающие звезды, а не золотые вспышки…
Он осторожно опустил Микки на землю. Но если он прав, то, значит, что-то произошло… Что-то неожиданное, иначе при плановых маневрах или испытаниях с такими визуальными и звуковыми эффектами население мегаполиса оповестили бы заранее.
Он посмотрел на сына. Мальчик стоял возле него в своей великоватой красной курточке ниже колен, тер руками глазенки и задумчиво зевал. Пухлые ножки в канареечных носочках как-то по-особому беспомощно выглядывали из-под полы.
– Папака… Пойдем?
– Сейчас, малыш…
Алекс медленно огляделся, как будто его с сыном потревожило что-то в знакомом окружении – не в небе. Аллея и лес ответили ему той же странной тишиной – неуютной, таинственной, враждебной… Она, эта тишина, уже не была здешней, земной – она разливалась откуда-то сверху и несла в себе предвестие беды…
Тащи Микки скорее домой, вдруг тихо сказал он себе. Беги домой. Бери его на руки и беги во всю мочь. Что-то не так со спутниками – черт с ними. С Микки – слышишь, с Микки! – должно быть все в порядке. Он нагнулся, чтобы взять мальчика на руки…
Шелест. Нарастающий шелест стрекозиных крыльев, которые только что ломали там, высоко в небе, перекрыл собой все звуки, в одну секунду стал невыносимо громким, заложил уши. Микки вскрикнул и вскинул на отца испуганные глаза. Алекс замер в нелепой полусогнутой позе и смотрел на сына и не хотел, не мог выпрямиться и оглянуться вокруг…
Над его спиной огромным шатром разрастались сегментированные слюдяные поверхности гигантских крыльев и вибрировали, и трещали, и выворачивали наизнанку от омерзения.
Крылатые твари. Мутанты.
Они сейчас сожрут вас живьем, Алекс, их много, они огромны, они опускаются прямо на вас, закрой, закрой Микки, пусть они садятся тебе на спину… кто бы они ни были, им не должно быть до него никакого дела, пусть они общаются с твоей спиной, если так хотят… закрой, прикрой, его они не заметят…
– Папака!
– Микки!
Он сбросил с себя оцепенение, обнял сына, прижал к груди и, не разгибаясь, вывернул голову так, что затрещали шейные позвонки. Он был готов увидеть что угодно, потому что никогда не слышал ничего подобного и никогда его так не выворачивало от страха. Он был готов увидеть и вцепиться в любую мерзость, которую только могло нарисовать его испуганное воображение. Он был готов заорать на весь свет, чтобы спугнуть тварей, которые так напугали его и Микки, или ломать их уже переломанные крылья, если у них все-таки были крылья, или бежать от них, бежать так быстро, как потребовалось бы, – что угодно, лишь бы унести от этого кошмара мальчика.
С тем, что он увидел, справиться было невозможно. И убежать от этого они не могли.
Над кронами самых высоких деревьев зависла необъятная черная плоскость. Она закрыла собой все небо и медленно опускалась на лес. Шелест прекратился и сменился могучей вибрацией тяжеленного необъятного тела. Алекс распрямился и замер, не отрывая глаз от страшной картины. Плоскость с низким гулом опускалась на них. "Боже мой, это не насекомое, – Запоздало и медленно подумал он, – это механизм… Я вижу дно…" Он уже успел отметить мелкопористую фактуру неведомой поверхности, толстенные ребристые выступы, сложный рисунок извилистых углублений…
Выбирайся из-под нее, скорее!
Вместе с пониманием пришла быстрота реакции. Взгляд его заметался – он искал край чудовищного механизма и не находил. Он пробежал по аллее вперед и выбрал место, чтобы видеть плоскость в просвет между деревьями – с тем же результатом. Плоскость казалась бесконечной и неумолимо опускалась на Алекса и Микки.
Фонари на аллее внезапно погасли. Теперь, когда плоскость закрыла собой все небо – слабый свет звезд и ярко-желтый абажур луны, – кромешный мрак окутал все вокруг. Алекс застыл на месте, не решаясь сделать ни шага в абсолютной темноте. Он ничего не видел – только слышал учащенное дыхание Микки и гулкую вибрацию над головой.
И стук своего сердца – как торопливую поступь надвигающейся гибели.
– А фонарики сейчас зажгутся? – Голос сына прозвучал на удивление спокойно.
Как бы ему в ответ по всему видимому пространству плоскости с диким скрежетом открылись зияющие провалы, в нос ударил резкий кислотный запах, и из образовавшихся люков заструился на землю слабый фиолетовый свет. К низкому гулу прибавилось тонкое мелодичное дзеньканье. Опускание плоскости замедлилось.
Тормозит, с облегчением подумал Алекс. Сейчас остановится. Не может она, эта дура, не остановиться. Она же садится на городской лесопарк, здесь могут быть люди! Он облегченно вздохнул.
Теперь он мог видеть. Прежде всего он сблизил свои глаза с глазами Микки и ничего не прочел в них, кроме легкого непонимания и усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
На аллее зажглись фонари. Черные деревья плотнее подступили к асфальту. Дальние городские шумы смолкли. Они поглотились поздним часом, вечерней росой, черно-синим бархатом небосвода, сонным шелестом леса. Запахло влажной корой и грибами.
Алекс разогрелся от ходьбы, джинсовые шорты на нем высохли. Тяжесть маленького теплого тела не беспокоила – только наливала руки нежной силой. Он шел и слушал шлепанье своих пляжных тапочек, и вдыхал влажную свежесть летнего вечера, и щурился на фонари. И ему казалось, что они с Микки идут по очень большой и очень уютной комнате и это их комната, их дом, они здесь жили всегда – в лесу, на этой земле, и всегда были счастливы. Здесь все знакомо, и нет врагов, и им не страшно…
Неприятный сухой треск, как будто кто-то над ухом ломал стрекозе крылья, заставил его вздрогнуть. Треск повторился, потом еще и еще, сменился серией гулких негромких хлопков. Звуки раздавались откуда-то издалека, сверху, из непроглядной звездной вышины. Алекс поднял голову и остановился.
Источники шума он увидел сразу.
На небе вспыхивали крупные золотые звезды. Они рождались мгновенно, издавали треск и хлопки, а потом, обагренные секундным светом микроскопических язычков пламени, исчезали. Их было несколько, они последовательно появлялись в разных частях небосвода и – одна за другой – гасли. Продолжалось это недолго, какую-то минуту, а потом снова установилась тишина, но была она уже не такой, как прежде… Микки проснулся.
– Пап, ты чего? – непонимающе заморгал он. Необычные звуки были совсем негромкими, но разбудили его. Неудивительно, подумал Алекс, слишком уж странно трещали эти… Спутники? – вдруг задал он себе вопрос. И ответил – похоже на то: что еще может создавать такой эффект? Если бы это были метеориты, то выглядели бы они как падающие звезды, а не золотые вспышки…
Он осторожно опустил Микки на землю. Но если он прав, то, значит, что-то произошло… Что-то неожиданное, иначе при плановых маневрах или испытаниях с такими визуальными и звуковыми эффектами население мегаполиса оповестили бы заранее.
Он посмотрел на сына. Мальчик стоял возле него в своей великоватой красной курточке ниже колен, тер руками глазенки и задумчиво зевал. Пухлые ножки в канареечных носочках как-то по-особому беспомощно выглядывали из-под полы.
– Папака… Пойдем?
– Сейчас, малыш…
Алекс медленно огляделся, как будто его с сыном потревожило что-то в знакомом окружении – не в небе. Аллея и лес ответили ему той же странной тишиной – неуютной, таинственной, враждебной… Она, эта тишина, уже не была здешней, земной – она разливалась откуда-то сверху и несла в себе предвестие беды…
Тащи Микки скорее домой, вдруг тихо сказал он себе. Беги домой. Бери его на руки и беги во всю мочь. Что-то не так со спутниками – черт с ними. С Микки – слышишь, с Микки! – должно быть все в порядке. Он нагнулся, чтобы взять мальчика на руки…
Шелест. Нарастающий шелест стрекозиных крыльев, которые только что ломали там, высоко в небе, перекрыл собой все звуки, в одну секунду стал невыносимо громким, заложил уши. Микки вскрикнул и вскинул на отца испуганные глаза. Алекс замер в нелепой полусогнутой позе и смотрел на сына и не хотел, не мог выпрямиться и оглянуться вокруг…
Над его спиной огромным шатром разрастались сегментированные слюдяные поверхности гигантских крыльев и вибрировали, и трещали, и выворачивали наизнанку от омерзения.
Крылатые твари. Мутанты.
Они сейчас сожрут вас живьем, Алекс, их много, они огромны, они опускаются прямо на вас, закрой, закрой Микки, пусть они садятся тебе на спину… кто бы они ни были, им не должно быть до него никакого дела, пусть они общаются с твоей спиной, если так хотят… закрой, прикрой, его они не заметят…
– Папака!
– Микки!
Он сбросил с себя оцепенение, обнял сына, прижал к груди и, не разгибаясь, вывернул голову так, что затрещали шейные позвонки. Он был готов увидеть что угодно, потому что никогда не слышал ничего подобного и никогда его так не выворачивало от страха. Он был готов увидеть и вцепиться в любую мерзость, которую только могло нарисовать его испуганное воображение. Он был готов заорать на весь свет, чтобы спугнуть тварей, которые так напугали его и Микки, или ломать их уже переломанные крылья, если у них все-таки были крылья, или бежать от них, бежать так быстро, как потребовалось бы, – что угодно, лишь бы унести от этого кошмара мальчика.
С тем, что он увидел, справиться было невозможно. И убежать от этого они не могли.
Над кронами самых высоких деревьев зависла необъятная черная плоскость. Она закрыла собой все небо и медленно опускалась на лес. Шелест прекратился и сменился могучей вибрацией тяжеленного необъятного тела. Алекс распрямился и замер, не отрывая глаз от страшной картины. Плоскость с низким гулом опускалась на них. "Боже мой, это не насекомое, – Запоздало и медленно подумал он, – это механизм… Я вижу дно…" Он уже успел отметить мелкопористую фактуру неведомой поверхности, толстенные ребристые выступы, сложный рисунок извилистых углублений…
Выбирайся из-под нее, скорее!
Вместе с пониманием пришла быстрота реакции. Взгляд его заметался – он искал край чудовищного механизма и не находил. Он пробежал по аллее вперед и выбрал место, чтобы видеть плоскость в просвет между деревьями – с тем же результатом. Плоскость казалась бесконечной и неумолимо опускалась на Алекса и Микки.
Фонари на аллее внезапно погасли. Теперь, когда плоскость закрыла собой все небо – слабый свет звезд и ярко-желтый абажур луны, – кромешный мрак окутал все вокруг. Алекс застыл на месте, не решаясь сделать ни шага в абсолютной темноте. Он ничего не видел – только слышал учащенное дыхание Микки и гулкую вибрацию над головой.
И стук своего сердца – как торопливую поступь надвигающейся гибели.
– А фонарики сейчас зажгутся? – Голос сына прозвучал на удивление спокойно.
Как бы ему в ответ по всему видимому пространству плоскости с диким скрежетом открылись зияющие провалы, в нос ударил резкий кислотный запах, и из образовавшихся люков заструился на землю слабый фиолетовый свет. К низкому гулу прибавилось тонкое мелодичное дзеньканье. Опускание плоскости замедлилось.
Тормозит, с облегчением подумал Алекс. Сейчас остановится. Не может она, эта дура, не остановиться. Она же садится на городской лесопарк, здесь могут быть люди! Он облегченно вздохнул.
Теперь он мог видеть. Прежде всего он сблизил свои глаза с глазами Микки и ничего не прочел в них, кроме легкого непонимания и усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56