Да и иные не лучше, сказал Хродомер-старейшина.
С Арбром же было так. Набрели Рагнарис и Арбр на медвежий выводок. Два медвежонка играли, малыш и пестун. Рагнарис сразу сказал другу своему Арбру: «Пойдём отсюда подобру-поздорову, пока медведица не явилась». Но Арбр будто не слышал. Как заворожённый, рот приоткрыв, на медвежат глядел и с места не двигался.
А после, будто кликнули его, шагнул к медвежатам и в игру их вошёл. Втроём кататься начали. И смеялся Арбр.
Лес же вокруг старый, мрачный стоял, только на той поляне, где играли теперь трое, оставались ещё пятна света.
Рагнарис ещё несколько раз позвал Арбра, но тот не откликался. Словно речь человеческую разом позабыл. Пестун широкой лапой то маленького медвежонка катнет, то Арбра, так что кубарем они летели. После же и Арбр, смеясь, пестуна рукой толкал, и опрокидывался пестун на спину. И видно было, что дурачится большой уже, сильный медведь.
Рагнарис вдруг чужим себя почувствовал. И все чужим вокруг него стало: и тёмный древний бор, и лужайка, где ещё светло было, и медведи играющие, и закадычный друг его Арбр, что от него, Рагнариса, отвернулся. Ибо принял этот извечный, незнакомый мир Арбра, а его, Рагнариса, отторг.
Со всех сторон сдавил Рагнариса страх. И разозлился на страх этот Рагнарис, и обида вскипела в нём. Но тут сбоку кто-то заворчал тихонько, будто сквозь зубы. И вышла из кустов огромная медведица.
И побежал Рагнарис, ног под собой не чуя. Птицу, набитую в тот день на охоте, бросил, ибо тяготила она его и бежать мешала.
Как в село прибежал, сам не помнит. Но Арбра с ним не было. Не иначе, порвала его медведица.
И бил Рагнарис, отец Рагнариса, отпрыска своего смертным боем за то, что Арбра бросил. Но Хродомер уже тогда подумал, что все наоборот было: это Арбр бросил Рагнариса.
И Хродомеру от родителя его, Хрокмунда, досталось: как есть вы все трое друзья неразлучные и есть у вас заединщина, то получи впрок назидание.
Рагнарису, однако, досталось больше. Крут был отец Рагнариса. Еле до смерти не убил, мать на руках его повисла и отобрала. Поутру же нашего дедушку Рагнариса, всего в синяках, в лес назад погнал отец его. И сам пошёл. И много воинов с ними пошло, с рогатиной, ножами и копьями. Будто в поход собрались.
А Бракила, отец Арбра, друг Рагнариса – отца дедушки Рагнариса – на дедушку Рагнариса нарочито не смотрел. И на отца его тоже глядеть избегал. И оттого отец Рагнариса гневался в сердце своём и сына своего всю дорогу то и дело тумаками угощал, да так, что даже Хродомеру дружка своего жалко стало.
Рагнариса впереди гнали, будто пса некормленного, чтобы дорогу к тому месту показывал.
В те времена (не то что ныне) по лесу ходить умели, поэтому Рагнарис, хоть и звенело в голове у него от отцовской науки, умом не умалился и дорогу отыскал – к месту тому, где друга своего оставил, охотников вывел.
Не успели опомниться, как из густых зарослей огромная медведица встала, на диво лютая. Говорили после в селе, что такой лютой медведицы и не упомнят.
Тут старейшина Хродомер добавил, что в нынешнее время медведи тоже измельчали – иной раз забитого медведя от пса не отличишь.
Та же медведица одним ударом снесла голову Агилмунду Лысому, что лучшим охотником в селе почитался. Пока она разворачивалась, ей копьё в бок всадили. Взревела медведица и лапами стала бить во все стороны. Живот распорола Эйриху длинными когтями и ещё двух человек покалечила, пока её добили копьями и ножами.
Внятно тут всем стало, что не простая это медведица. Не дано обычному зверю столь много добрых воинов с собой в тёмное царство уводить. Не иначе, кто-то из богов, возвеселясь, потеху устроил и забрал к себе Агилмунда Лысого, Эйриха и ещё двоих, чьи имена старейшина Хродомер сейчас уже не помнит.
Медвежата, как то в обычае зверином, сбежали, пока мать их от людей отстаивала. И Арбр сбежал вместе с ними, потому что не нашли его на поляне, сколько ни искали.
Пошли дальше, в чащу леса, по следу псов пустили. Вскоре Арбр отыскался. Подобно медведице, из кустов встал. В руках сук огромный имел. Головой тряс, и ещё заметили, что рот у него в крови. После на поляне перья повсюду разбросанные нашли и поняли, что Арбр с медведями птицу сырьём ел, ту, что с Рагнарисом они набили.
Навалились на Арбра всем миром и скрутили его. Он же только рычал и отбиваться пытался. И пена изо рта у него шла.
С тем в село вернулись, неся с собою связанного Арбра и убитых медведицей воинов. После же ещё те вернулись, кто тушу медведицы разделывал и шкуру с неё снимал.
И жизнь в селе снова вошла в прежнее русло. Убитых погребли с почестями. Жена Агилмуда и ещё одного, чьё имя старейшина Хродомер сейчас уже запамятовал, за мужьями своими последовали. Ибо в те времена по древнему закону жили и честны были перед богами и людьми, не то что ныне, когда над каждой паршивой наложницей соплищей мотают: мол, наложница, она тоже человек.
Отец наш Тарасмунд вздохнул, однако речи хродомеровы перебивать не стал. Видно было, что и ему любопытно рассказ об Арбре послушать.
Дядя же Агигульф слушал, как младенец, рот приоткрыв. Даже дышать, кажется, забыл. И видно было, что ни разу он этой истории не слыхал, хоть и был дедушкиным любимцем.
Хродомер помолчал, отдыхая. И продолжил так.
Шкуру медведицы, хоть и попорчена она была копьями и ножами, отдали Рагнарису, отцу Рагнариса, ибо он первый копьём в зверя лютого попал. Выдубили шкуру и в доме поместили. И дивились все её огромной величине.
Но после, как оправился Арбр и снова человечье обличье обрёл, пришёл он в дом Рагнариса, шкуру медвежью увидел и весь затрясся с головы до ног. К шкуре припал, каждую рану на ней обласкал пальцами, а после со слезами молить стал Рагнариса, отца Рагнариса, чтобы отдал ему шкуру.
И столь велико было отчаяние Арбра, что отдали ему шкуру.
Дедушка же наш Рагнарис говорил потом Хродомеру, что радовался этому, ибо пугала его чем-то гигантская медведицына шкура. Так стращала, хоть из дому беги.
Знал бы, какую беду шкура эта в дом Арбра принесёт, нипочём бы так не радовался. Хотя и без всякой шкуры беда бы эта стряслась, так он после рассудил.
А случилось это все с Арбром, когда луна стала полной.
Тут Хродомер нас, слушателей своих, взглядом обвёл и пояснил:
– К тому я это все говорю, что Бракила, отец Арбра, сына своего, который с медведицыной шкурой не расставался, в капище водил, к жрецу. И там жрец говорил о чём-то с Арбром отдельно от Бракилы. О чём же толковал – то Бракиле неведомо осталось. Когда же отец с сыном покидали уже капище, так молвил жрец Бракиле: «Жизнь сына твоего на полнолуние поворачивать будет». Но к добру или худу, не сказал. Переспросил жреца Бракила, в какое полнолуние, но жрец лишь усмехнулся и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
С Арбром же было так. Набрели Рагнарис и Арбр на медвежий выводок. Два медвежонка играли, малыш и пестун. Рагнарис сразу сказал другу своему Арбру: «Пойдём отсюда подобру-поздорову, пока медведица не явилась». Но Арбр будто не слышал. Как заворожённый, рот приоткрыв, на медвежат глядел и с места не двигался.
А после, будто кликнули его, шагнул к медвежатам и в игру их вошёл. Втроём кататься начали. И смеялся Арбр.
Лес же вокруг старый, мрачный стоял, только на той поляне, где играли теперь трое, оставались ещё пятна света.
Рагнарис ещё несколько раз позвал Арбра, но тот не откликался. Словно речь человеческую разом позабыл. Пестун широкой лапой то маленького медвежонка катнет, то Арбра, так что кубарем они летели. После же и Арбр, смеясь, пестуна рукой толкал, и опрокидывался пестун на спину. И видно было, что дурачится большой уже, сильный медведь.
Рагнарис вдруг чужим себя почувствовал. И все чужим вокруг него стало: и тёмный древний бор, и лужайка, где ещё светло было, и медведи играющие, и закадычный друг его Арбр, что от него, Рагнариса, отвернулся. Ибо принял этот извечный, незнакомый мир Арбра, а его, Рагнариса, отторг.
Со всех сторон сдавил Рагнариса страх. И разозлился на страх этот Рагнарис, и обида вскипела в нём. Но тут сбоку кто-то заворчал тихонько, будто сквозь зубы. И вышла из кустов огромная медведица.
И побежал Рагнарис, ног под собой не чуя. Птицу, набитую в тот день на охоте, бросил, ибо тяготила она его и бежать мешала.
Как в село прибежал, сам не помнит. Но Арбра с ним не было. Не иначе, порвала его медведица.
И бил Рагнарис, отец Рагнариса, отпрыска своего смертным боем за то, что Арбра бросил. Но Хродомер уже тогда подумал, что все наоборот было: это Арбр бросил Рагнариса.
И Хродомеру от родителя его, Хрокмунда, досталось: как есть вы все трое друзья неразлучные и есть у вас заединщина, то получи впрок назидание.
Рагнарису, однако, досталось больше. Крут был отец Рагнариса. Еле до смерти не убил, мать на руках его повисла и отобрала. Поутру же нашего дедушку Рагнариса, всего в синяках, в лес назад погнал отец его. И сам пошёл. И много воинов с ними пошло, с рогатиной, ножами и копьями. Будто в поход собрались.
А Бракила, отец Арбра, друг Рагнариса – отца дедушки Рагнариса – на дедушку Рагнариса нарочито не смотрел. И на отца его тоже глядеть избегал. И оттого отец Рагнариса гневался в сердце своём и сына своего всю дорогу то и дело тумаками угощал, да так, что даже Хродомеру дружка своего жалко стало.
Рагнариса впереди гнали, будто пса некормленного, чтобы дорогу к тому месту показывал.
В те времена (не то что ныне) по лесу ходить умели, поэтому Рагнарис, хоть и звенело в голове у него от отцовской науки, умом не умалился и дорогу отыскал – к месту тому, где друга своего оставил, охотников вывел.
Не успели опомниться, как из густых зарослей огромная медведица встала, на диво лютая. Говорили после в селе, что такой лютой медведицы и не упомнят.
Тут старейшина Хродомер добавил, что в нынешнее время медведи тоже измельчали – иной раз забитого медведя от пса не отличишь.
Та же медведица одним ударом снесла голову Агилмунду Лысому, что лучшим охотником в селе почитался. Пока она разворачивалась, ей копьё в бок всадили. Взревела медведица и лапами стала бить во все стороны. Живот распорола Эйриху длинными когтями и ещё двух человек покалечила, пока её добили копьями и ножами.
Внятно тут всем стало, что не простая это медведица. Не дано обычному зверю столь много добрых воинов с собой в тёмное царство уводить. Не иначе, кто-то из богов, возвеселясь, потеху устроил и забрал к себе Агилмунда Лысого, Эйриха и ещё двоих, чьи имена старейшина Хродомер сейчас уже не помнит.
Медвежата, как то в обычае зверином, сбежали, пока мать их от людей отстаивала. И Арбр сбежал вместе с ними, потому что не нашли его на поляне, сколько ни искали.
Пошли дальше, в чащу леса, по следу псов пустили. Вскоре Арбр отыскался. Подобно медведице, из кустов встал. В руках сук огромный имел. Головой тряс, и ещё заметили, что рот у него в крови. После на поляне перья повсюду разбросанные нашли и поняли, что Арбр с медведями птицу сырьём ел, ту, что с Рагнарисом они набили.
Навалились на Арбра всем миром и скрутили его. Он же только рычал и отбиваться пытался. И пена изо рта у него шла.
С тем в село вернулись, неся с собою связанного Арбра и убитых медведицей воинов. После же ещё те вернулись, кто тушу медведицы разделывал и шкуру с неё снимал.
И жизнь в селе снова вошла в прежнее русло. Убитых погребли с почестями. Жена Агилмуда и ещё одного, чьё имя старейшина Хродомер сейчас уже запамятовал, за мужьями своими последовали. Ибо в те времена по древнему закону жили и честны были перед богами и людьми, не то что ныне, когда над каждой паршивой наложницей соплищей мотают: мол, наложница, она тоже человек.
Отец наш Тарасмунд вздохнул, однако речи хродомеровы перебивать не стал. Видно было, что и ему любопытно рассказ об Арбре послушать.
Дядя же Агигульф слушал, как младенец, рот приоткрыв. Даже дышать, кажется, забыл. И видно было, что ни разу он этой истории не слыхал, хоть и был дедушкиным любимцем.
Хродомер помолчал, отдыхая. И продолжил так.
Шкуру медведицы, хоть и попорчена она была копьями и ножами, отдали Рагнарису, отцу Рагнариса, ибо он первый копьём в зверя лютого попал. Выдубили шкуру и в доме поместили. И дивились все её огромной величине.
Но после, как оправился Арбр и снова человечье обличье обрёл, пришёл он в дом Рагнариса, шкуру медвежью увидел и весь затрясся с головы до ног. К шкуре припал, каждую рану на ней обласкал пальцами, а после со слезами молить стал Рагнариса, отца Рагнариса, чтобы отдал ему шкуру.
И столь велико было отчаяние Арбра, что отдали ему шкуру.
Дедушка же наш Рагнарис говорил потом Хродомеру, что радовался этому, ибо пугала его чем-то гигантская медведицына шкура. Так стращала, хоть из дому беги.
Знал бы, какую беду шкура эта в дом Арбра принесёт, нипочём бы так не радовался. Хотя и без всякой шкуры беда бы эта стряслась, так он после рассудил.
А случилось это все с Арбром, когда луна стала полной.
Тут Хродомер нас, слушателей своих, взглядом обвёл и пояснил:
– К тому я это все говорю, что Бракила, отец Арбра, сына своего, который с медведицыной шкурой не расставался, в капище водил, к жрецу. И там жрец говорил о чём-то с Арбром отдельно от Бракилы. О чём же толковал – то Бракиле неведомо осталось. Когда же отец с сыном покидали уже капище, так молвил жрец Бракиле: «Жизнь сына твоего на полнолуние поворачивать будет». Но к добру или худу, не сказал. Переспросил жреца Бракила, в какое полнолуние, но жрец лишь усмехнулся и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155