Превратили пустое пожелание в поведение. Он лежал себе в тенечке в трусиках хорошего качества и был нормального сложения, даже полноват.
- Сейчас, переоденусь, — сказал он.
И вытащил из-под кушетки тяжелый плащ и карманный фонарь.
Фонарь вспыхнул прожекторно и лазерно, как пламенный меч, и даже несколько затмил вечернее солнце. Я зажмурился.
- Зачем все это? — спросил я привратника будущего.
- У нас считают, что иначе вы не поверите, что вы здесь.
- До сих пор считают? — спросил я.
- Мы изучаем ваши воззрения. Они хаотичны.
- Да, верю я, верю!.. Он погасил фонарь.
- Жарковато… Он снял плащ.
- Ты вообще чего приперся? — спросил он.
- Да вот…
- Покажи руку.
Я протянул. Он внимательно ее осмотрел. Я пожал его руку, он ответил на рукопожатие и отпустил. Потом достал из-под кушетки хорошо изданную книгу, уселся и углубился читать.
Я пошел к воротам. Он поднял голову:
- Ты чего это?
- А?
- Топай назад.
Я остановился и осознавал. Потом обиделся.
- Почему это? Что, в будущее уж и слетать нельзя? Он посмотрел на меня исподлобья и спросил вскользь:
- А ты его заслужил? Я задохся.
- Я?! Я?! Да я всю жизнь только на него и работал!
- Значит, не то делал, — сказал он. — В Списке приглашенных ты не значишься, — и он показал книгу Абонентов.
- Но я же думал, — говорю, — что каждый… Что для всех…
- Значит, не придумал, как это сделать, чтоб для всех.
- Значит, лететь назад? — говорю. — Ты бы спросил, чего мне это стоило!
- Тогда, значит, не придумал, как лететь дешевле. Лети назад и придумывай. Я решил схитрить. Мало ли…
- Значит, лететь в мое прошлое? Но ведь известно, это прошлое не переделаешь…
Но их не проведешь.
- Не валяй дурака, — сказал он. — Никто и не говорит о твоем «прошлом». Тебя отправляют в твое «настоящее». А там думай, как быть. Сюда пускают только реальных участников. Не тех, кто хотел, а тех, кто выдумал такое, чтобы у нас сложилось то, что есть.
И тут я возопил:
- Ладно врать! Я придумал Образ вашего настоящего! Это немало. А?! И придумал, как летать!
- Образы придумывают многие, — сказал он. — Но у нас здесь всё не совсем так, как они придумывали. И значит, это не их будущее.
И тут я вспомнил — господи, я же всегда это знал! — не та причинность, другая причинность! По Образу даже нарисовать Подобие почти что нельзя, и художники ревьмя ревут — не вышло! А уж в жизни-то… Только ты вообразил, как поступить, а тебя судьба — раз и по носу. Потому что ты столкнулся с тем, что скопилось от чужих выдумок. Он был прав, тысячу раз прав.
Был порок в самом направлении творчества. Даже в картинах и то черт-те что делают, а уж в жизни-то!..
- Ну, а как насчет этого?.. — уныло спросил я.
- Насчет чего?
- Апокалипсис-то хоть отменили?
- Отменили. Его каждую тысячу лет отменяли, если кто-то придумывал, как быть, чтобы не допрыгаться.
- Но если моя идея не подхвачена массами…
- Значит, не та идея, — сказал он. Мы разговаривали в тени колонн.
А за вратами снижалось солнце и освещало эскалатор, и из долины поднимался звонкий запах цветов и благоуханная музыка. Будущее существовало.
- А ты внимательно смотрел? — спросил я его. — В списке приглашенных?.. Может быть, я там где-нибудь на полях?..
- Да вот же, — сказал он, — Буцефаловка и ее окрестности. Я подумал и говорю:
- Может, там из знакомых кто?
- Не без этого, — говорит. — Вот Сапожников, например.
- Ну, это понятно, — говорю.
- Нюра Дунаева, Зотов П. А., Анкаголик-Тпфрундукевич.
- Это его псевдоним, — с завистью сказал я. — Его зовут Дима.
- А фамилия?
- Фамилии никто не знает, — говорю.
- Поэтому и мы не знаем. И еще какая-то Минога…
- Дуська, что ли? Скажите… — осторожно спросил я, — А Громобоева там нет? Виктора?.. Он посмотрел на меня в панике:
- Ты что? Совсем рехнулся?..
- А что? — говорю.
Он наклонился и, понизив голос, сказал:
- Он эти приглашения и пишет…
Делать было нечего — надо лететь обратно, додумывать. Моя идея ввиду ее дурацкого облика могла затеряться, а может, еще не стала актуальной силой. Но шанс был.
- Дайте хоть заглянуть к вам…
- Это пожалуйста.
Он кивнул в сторону. Там была смотровая площадка. Я заглянул в телекамеру и стал елозить трансфокатором по ихнему настоящему. Крупный план, дальний план — судя по всему, было довольно здорово, но почти не так, как предсказывали. Многое мешала видеть зелень деревьев. Всё.
Я сглотнул слюну, оставил площадку и, вздохнув, сказал ему:
- Ладно… Ты прав… Пора возвращаться. И тут он, наконец, заинтересовался.
- Есть идея?
- Даже две, — говорю. — Одна временная, дурацкая, другая, похоже, постоянная. Тогда он вдруг оглянулся и, наклонившись ко мне, спросил шепотом:
- Скажи, а?.. Скажешь?
Я возмутился. И у них махинации. Я мучился, а ему подари!.. Ишь ты… Нет уж… Своим горбом…
- Дурак ты, — сказал он и отвернулся.
И опять он был прав. Он не мог мне ничего подсказать. В моей жизни его еще не было. А я в его жизни уже был. Значит, не он «мой опыт», а я его.
И я в своей жизни поступал по-всякому, так и эдак. И из поступков таких же, как я, гавриков сложилось его «настоящее» время, в котором он живет и как-то ведет себя. Но кто-то, видно, додумался. Потому что оно существовало — его время. И я его видел со смотровой площадки — чудо, что за долина, и такой покой.
И если я вернусь в свое «настоящее», и моя дурацкая идея будет иметь успех, и действительно Апокалипсис отменят из-за хохота — я буду в их списке приглашенных. А если уж моя фундаментальная идея верна (насчет творчества и его причины — восхищения), то она верна и для его времени. А уж у них — свои проблемы. Иначе не бывает. Он был прав. Я же сам так поступал. У будущего не спросишь, от него — только Образ, у каждого свой, желанный максимум или максимальный кошмар. Но ведь я сам весь, со своими потрохами, моим самомнением и надеждами, был результатом бесчисленных попыток прошлого.
- Знаешь, чего не может знать даже бог? — говорю.
- Чего? — Он быстро обернулся.
- Не может знать, чего он сам захочет в будущем. Он открыл рот… А я закрыл свой.
Надо было все пересматривать и проверять. Дело было нешуточное.
Я дружелюбно похлопал его по плечу и вернулся в свое время — отменять Апокалипсис дурацким способом.
Я надеялся, что для дурацкого дела только такой и годился.
3
… ная телеграмма! — Расслышал я голос женщины, чем-то испуганной. — Протопопов!.. Товарищ Протопопов, срочная телеграмма!
У меня душа начала скучно леденеть. Женщина боялась крупного ушастого щенка, который мотался по участку и лез ко всем с тяжелыми ласками. Но я тогда не обратил внимания на эту простую причину испуга почтальонши, которая выкликала меня из-за калитки дачи, где я жил. У меня на это тоже были причины.
Протопопов — это я, Акакий Протопопов. Имя и фамилию я себе выбрал в этом романе достаточно нелепые, чтобы не подумали, что я как-нибудь героически выпячиваюсь или «якаю».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
- Сейчас, переоденусь, — сказал он.
И вытащил из-под кушетки тяжелый плащ и карманный фонарь.
Фонарь вспыхнул прожекторно и лазерно, как пламенный меч, и даже несколько затмил вечернее солнце. Я зажмурился.
- Зачем все это? — спросил я привратника будущего.
- У нас считают, что иначе вы не поверите, что вы здесь.
- До сих пор считают? — спросил я.
- Мы изучаем ваши воззрения. Они хаотичны.
- Да, верю я, верю!.. Он погасил фонарь.
- Жарковато… Он снял плащ.
- Ты вообще чего приперся? — спросил он.
- Да вот…
- Покажи руку.
Я протянул. Он внимательно ее осмотрел. Я пожал его руку, он ответил на рукопожатие и отпустил. Потом достал из-под кушетки хорошо изданную книгу, уселся и углубился читать.
Я пошел к воротам. Он поднял голову:
- Ты чего это?
- А?
- Топай назад.
Я остановился и осознавал. Потом обиделся.
- Почему это? Что, в будущее уж и слетать нельзя? Он посмотрел на меня исподлобья и спросил вскользь:
- А ты его заслужил? Я задохся.
- Я?! Я?! Да я всю жизнь только на него и работал!
- Значит, не то делал, — сказал он. — В Списке приглашенных ты не значишься, — и он показал книгу Абонентов.
- Но я же думал, — говорю, — что каждый… Что для всех…
- Значит, не придумал, как это сделать, чтоб для всех.
- Значит, лететь назад? — говорю. — Ты бы спросил, чего мне это стоило!
- Тогда, значит, не придумал, как лететь дешевле. Лети назад и придумывай. Я решил схитрить. Мало ли…
- Значит, лететь в мое прошлое? Но ведь известно, это прошлое не переделаешь…
Но их не проведешь.
- Не валяй дурака, — сказал он. — Никто и не говорит о твоем «прошлом». Тебя отправляют в твое «настоящее». А там думай, как быть. Сюда пускают только реальных участников. Не тех, кто хотел, а тех, кто выдумал такое, чтобы у нас сложилось то, что есть.
И тут я возопил:
- Ладно врать! Я придумал Образ вашего настоящего! Это немало. А?! И придумал, как летать!
- Образы придумывают многие, — сказал он. — Но у нас здесь всё не совсем так, как они придумывали. И значит, это не их будущее.
И тут я вспомнил — господи, я же всегда это знал! — не та причинность, другая причинность! По Образу даже нарисовать Подобие почти что нельзя, и художники ревьмя ревут — не вышло! А уж в жизни-то… Только ты вообразил, как поступить, а тебя судьба — раз и по носу. Потому что ты столкнулся с тем, что скопилось от чужих выдумок. Он был прав, тысячу раз прав.
Был порок в самом направлении творчества. Даже в картинах и то черт-те что делают, а уж в жизни-то!..
- Ну, а как насчет этого?.. — уныло спросил я.
- Насчет чего?
- Апокалипсис-то хоть отменили?
- Отменили. Его каждую тысячу лет отменяли, если кто-то придумывал, как быть, чтобы не допрыгаться.
- Но если моя идея не подхвачена массами…
- Значит, не та идея, — сказал он. Мы разговаривали в тени колонн.
А за вратами снижалось солнце и освещало эскалатор, и из долины поднимался звонкий запах цветов и благоуханная музыка. Будущее существовало.
- А ты внимательно смотрел? — спросил я его. — В списке приглашенных?.. Может быть, я там где-нибудь на полях?..
- Да вот же, — сказал он, — Буцефаловка и ее окрестности. Я подумал и говорю:
- Может, там из знакомых кто?
- Не без этого, — говорит. — Вот Сапожников, например.
- Ну, это понятно, — говорю.
- Нюра Дунаева, Зотов П. А., Анкаголик-Тпфрундукевич.
- Это его псевдоним, — с завистью сказал я. — Его зовут Дима.
- А фамилия?
- Фамилии никто не знает, — говорю.
- Поэтому и мы не знаем. И еще какая-то Минога…
- Дуська, что ли? Скажите… — осторожно спросил я, — А Громобоева там нет? Виктора?.. Он посмотрел на меня в панике:
- Ты что? Совсем рехнулся?..
- А что? — говорю.
Он наклонился и, понизив голос, сказал:
- Он эти приглашения и пишет…
Делать было нечего — надо лететь обратно, додумывать. Моя идея ввиду ее дурацкого облика могла затеряться, а может, еще не стала актуальной силой. Но шанс был.
- Дайте хоть заглянуть к вам…
- Это пожалуйста.
Он кивнул в сторону. Там была смотровая площадка. Я заглянул в телекамеру и стал елозить трансфокатором по ихнему настоящему. Крупный план, дальний план — судя по всему, было довольно здорово, но почти не так, как предсказывали. Многое мешала видеть зелень деревьев. Всё.
Я сглотнул слюну, оставил площадку и, вздохнув, сказал ему:
- Ладно… Ты прав… Пора возвращаться. И тут он, наконец, заинтересовался.
- Есть идея?
- Даже две, — говорю. — Одна временная, дурацкая, другая, похоже, постоянная. Тогда он вдруг оглянулся и, наклонившись ко мне, спросил шепотом:
- Скажи, а?.. Скажешь?
Я возмутился. И у них махинации. Я мучился, а ему подари!.. Ишь ты… Нет уж… Своим горбом…
- Дурак ты, — сказал он и отвернулся.
И опять он был прав. Он не мог мне ничего подсказать. В моей жизни его еще не было. А я в его жизни уже был. Значит, не он «мой опыт», а я его.
И я в своей жизни поступал по-всякому, так и эдак. И из поступков таких же, как я, гавриков сложилось его «настоящее» время, в котором он живет и как-то ведет себя. Но кто-то, видно, додумался. Потому что оно существовало — его время. И я его видел со смотровой площадки — чудо, что за долина, и такой покой.
И если я вернусь в свое «настоящее», и моя дурацкая идея будет иметь успех, и действительно Апокалипсис отменят из-за хохота — я буду в их списке приглашенных. А если уж моя фундаментальная идея верна (насчет творчества и его причины — восхищения), то она верна и для его времени. А уж у них — свои проблемы. Иначе не бывает. Он был прав. Я же сам так поступал. У будущего не спросишь, от него — только Образ, у каждого свой, желанный максимум или максимальный кошмар. Но ведь я сам весь, со своими потрохами, моим самомнением и надеждами, был результатом бесчисленных попыток прошлого.
- Знаешь, чего не может знать даже бог? — говорю.
- Чего? — Он быстро обернулся.
- Не может знать, чего он сам захочет в будущем. Он открыл рот… А я закрыл свой.
Надо было все пересматривать и проверять. Дело было нешуточное.
Я дружелюбно похлопал его по плечу и вернулся в свое время — отменять Апокалипсис дурацким способом.
Я надеялся, что для дурацкого дела только такой и годился.
3
… ная телеграмма! — Расслышал я голос женщины, чем-то испуганной. — Протопопов!.. Товарищ Протопопов, срочная телеграмма!
У меня душа начала скучно леденеть. Женщина боялась крупного ушастого щенка, который мотался по участку и лез ко всем с тяжелыми ласками. Но я тогда не обратил внимания на эту простую причину испуга почтальонши, которая выкликала меня из-за калитки дачи, где я жил. У меня на это тоже были причины.
Протопопов — это я, Акакий Протопопов. Имя и фамилию я себе выбрал в этом романе достаточно нелепые, чтобы не подумали, что я как-нибудь героически выпячиваюсь или «якаю».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88