Если даже решение находят сами конфликтующие, за счет уступок или компромиссов, все равно эта умиротворяющая сторона присутствует символически. Стремясь разрешить спор, мы вспоминаем о существующих в обществе законах и традициях, о моральных и религиозных заповедях, а значит, и о тех, кто в свое время нам их преподал. В ушах у нас звучат их наставления, советы, мы обращаемся мысленно к опыту других людей, проходивших через такое же испытание и сумевших с честью выйти из него… Все вместе это и образует третью сторону, преобразующую саму природу конфликта: из столкновения, чреватого войной, истреблением, он превращается в источник нового ценного опыта, в инструмент совершенствования отношений.
Мысль о введении еще одного равноправного участника в процесс продолжения жизни приходит сама собой – ввиду ее очевидной целесообразности. Не менее сильной, чем та, что продиктовала некогда переход от гермафродитных форм размножения к разделению всех биологических сообществ на два пола, существующих каждый по своим особым законам. Закон, установленный для мужского пола, резко ужесточающий условия отбора, был, вероятно, каким-то образом сопряжен с относительной простотой форм жизни, доминировавших в тот незапамятный период, и с безграничностью биологических ресурсов на нашей планете, тогда еще довольно-таки молодой. И то, и другое с тех пор существенно изменилось. Как знать, может быть, само замедление темпов эволюции как-то связано с тем, что потенциал прогресса, заложенный в принципе двуполости, давно себя исчерпал?
У меня есть старинный приятель и тезка, Арон Каценелейнбоген, давно уже живущий в Америке. Это один из самых поразительных людей, с которыми мне приходилось встречаться. Представьте себе крупного экономиста, авторитетного, преуспевающего, обступаемого со всех сторон профессиональными проблемами, интереснейшими и перспективнейшими и в творческом смысле, и в плане улучшения собственной жизни за счет работы над ними. И он действительно работает, создает теории, пишет книги, полемизирует, считается главой какого-то не вполне мне понятного направления в экономической науке. Поддерживать этот имидж без самых серьезных усилий невозможно, но у моего тезки это, слава Богу, получается.
И вдруг в нем просыпается жгучий интерес к проблеме, никак не пересекающейся с той областью, которой он посвятил свою жизнь: его начинает мучить тайна происхождения рака. Он изучает все версии, все гипотезы, в которых, как мы понимаем, нет недостатка, но он без дураков ухитряется познакомиться со всеми, – и ни одна его не удовлетворяет. Его мышление, поистине компьютерное по мощи и неутомимости, мгновенно улавливает в этих концепциях внутренние противоречия, несообразности, натяжки. Попутно – чтобы понимать, о чем идет речь, – он буквально заглатывает университетские курсы биохимии, генетики, эмбриологии – всех наук, на языке которых изъясняются специалисты в той области, куда он неожиданно и далеко уже не молодым человеком вторгся. Его дилетантизм служит ему добрую службу: он ничем не ограничен, он не говорит: «это моя специальность», «это не моя специальность», читает все подряд. А поскольку еще и все запоминает – так уж устроена у него голова, – полученная информация укладывается у него в оригинальную систему. В конце концов он создает собственную, никого не повторяющую теорию изменчивости клетки, с объяснением причин, которые ее вызывают, механизмов, которые приводятся в действие этими причинами, законов, которые управляют этими механизмами.
Я не знаю, что подвигло Каценелейнбогена на этот титанический труд, невольно вызывающий у меня ассоциацию с Карлом Марксом. Возможно, в биологии и заключалось его истинное призвание, голоса которого он почему-то своевременно не расслышал. Возможно и другое – сигналом послужила тайная, подавленная вспышка канцерофобии, страха перед раком, – это весьма распространенный психологический недуг. В любом случае, благодаря уникальности своего интеллекта, он сумел найти наилучший выход. И повел он себя со своим открытием совсем не так, как Маркс – со своим. Он не стал требовать всемирного признания, не стал будоражить несчастных раковых больных и их родственников криками, что их лечат неправильно, что врачи не понимают природу их заболевания, что надо перевернуть кверху дном всю медицину. Изложив свою теорию в книге, даже объемом напоминающей «Капитал», Каценелейнбоген издал ее – и предоставил жить своей естественной книжной жизнью: искать читателя, убеждать его, вести с ним диалог, искать свое место в безбрежном море научной литературы.
Проблемы пола специально его не занимали, но поскольку размножение тоже является разновидностью процессов изменчивости, идущих через клетки, миновать их не мог. И тут, между прочим, подтвердилось, что необычная деятельность моего тезки вызывает в Америке достаточно широкий доброжелательный резонанс. Его пригласили выступить на семинаре «сумасшедших идей» в одном из исследовательских институтов в Филадельфии. В ученом мире Америки любят и очень ценят такие вольные трибуны, несерьезные лишь в той мере, какая необходима, чтобы снять напряжение и страшный груз ответственности, который всегда давит диссертантов, авторов солидных монографий и статей в сверхтребовательной научной периодике.
На этом семинаре Каценелейнбоген сделал доклад о многополовом размножении, и он был выслушан с подобающим интересом. Мысль отталкивалась от того же, о чем мы с вами только что говорили: от непомерно высокой затратности процесса продолжения жизни, как он сложился в природе, что для нее в конце концов может стать непосильным. Наличие двух полов не препятствует появлению особей, не удовлетворяющих требованиям развития. Приходится вмешиваться беспощадному контролеру, в виде естественного отбора, который исправляет ошибки, но уже постфактум, когда потенциал рождения использован. Если и вправду эволюция приведет к созданию третьего пола, то функция его будет заключаться в упреждении нарушений фундаментальных программ развития.
Аналогией для этого предположения послужила идея разделения властей. Один пол выступит подобием законодательной власти, определяющей программы формирования организмов с учетом родовой памяти видов. Второй, напоминая этим исполнительную власть, будет конкретизировать эти программы применительно к текущей обстановке, к состоянию среды. А третий участник размножения войдет в ансамбль, имея прототипом судебную власть.
Численность популяции благодаря этому уменьшится, сократится и потенциал генетических комбинаций. Но своевременная экспертиза, которая станет возможна благодаря третьему полу, сделает комбинации более эффективными и в конечном счете ускорит поступательное развитие вида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Мысль о введении еще одного равноправного участника в процесс продолжения жизни приходит сама собой – ввиду ее очевидной целесообразности. Не менее сильной, чем та, что продиктовала некогда переход от гермафродитных форм размножения к разделению всех биологических сообществ на два пола, существующих каждый по своим особым законам. Закон, установленный для мужского пола, резко ужесточающий условия отбора, был, вероятно, каким-то образом сопряжен с относительной простотой форм жизни, доминировавших в тот незапамятный период, и с безграничностью биологических ресурсов на нашей планете, тогда еще довольно-таки молодой. И то, и другое с тех пор существенно изменилось. Как знать, может быть, само замедление темпов эволюции как-то связано с тем, что потенциал прогресса, заложенный в принципе двуполости, давно себя исчерпал?
У меня есть старинный приятель и тезка, Арон Каценелейнбоген, давно уже живущий в Америке. Это один из самых поразительных людей, с которыми мне приходилось встречаться. Представьте себе крупного экономиста, авторитетного, преуспевающего, обступаемого со всех сторон профессиональными проблемами, интереснейшими и перспективнейшими и в творческом смысле, и в плане улучшения собственной жизни за счет работы над ними. И он действительно работает, создает теории, пишет книги, полемизирует, считается главой какого-то не вполне мне понятного направления в экономической науке. Поддерживать этот имидж без самых серьезных усилий невозможно, но у моего тезки это, слава Богу, получается.
И вдруг в нем просыпается жгучий интерес к проблеме, никак не пересекающейся с той областью, которой он посвятил свою жизнь: его начинает мучить тайна происхождения рака. Он изучает все версии, все гипотезы, в которых, как мы понимаем, нет недостатка, но он без дураков ухитряется познакомиться со всеми, – и ни одна его не удовлетворяет. Его мышление, поистине компьютерное по мощи и неутомимости, мгновенно улавливает в этих концепциях внутренние противоречия, несообразности, натяжки. Попутно – чтобы понимать, о чем идет речь, – он буквально заглатывает университетские курсы биохимии, генетики, эмбриологии – всех наук, на языке которых изъясняются специалисты в той области, куда он неожиданно и далеко уже не молодым человеком вторгся. Его дилетантизм служит ему добрую службу: он ничем не ограничен, он не говорит: «это моя специальность», «это не моя специальность», читает все подряд. А поскольку еще и все запоминает – так уж устроена у него голова, – полученная информация укладывается у него в оригинальную систему. В конце концов он создает собственную, никого не повторяющую теорию изменчивости клетки, с объяснением причин, которые ее вызывают, механизмов, которые приводятся в действие этими причинами, законов, которые управляют этими механизмами.
Я не знаю, что подвигло Каценелейнбогена на этот титанический труд, невольно вызывающий у меня ассоциацию с Карлом Марксом. Возможно, в биологии и заключалось его истинное призвание, голоса которого он почему-то своевременно не расслышал. Возможно и другое – сигналом послужила тайная, подавленная вспышка канцерофобии, страха перед раком, – это весьма распространенный психологический недуг. В любом случае, благодаря уникальности своего интеллекта, он сумел найти наилучший выход. И повел он себя со своим открытием совсем не так, как Маркс – со своим. Он не стал требовать всемирного признания, не стал будоражить несчастных раковых больных и их родственников криками, что их лечат неправильно, что врачи не понимают природу их заболевания, что надо перевернуть кверху дном всю медицину. Изложив свою теорию в книге, даже объемом напоминающей «Капитал», Каценелейнбоген издал ее – и предоставил жить своей естественной книжной жизнью: искать читателя, убеждать его, вести с ним диалог, искать свое место в безбрежном море научной литературы.
Проблемы пола специально его не занимали, но поскольку размножение тоже является разновидностью процессов изменчивости, идущих через клетки, миновать их не мог. И тут, между прочим, подтвердилось, что необычная деятельность моего тезки вызывает в Америке достаточно широкий доброжелательный резонанс. Его пригласили выступить на семинаре «сумасшедших идей» в одном из исследовательских институтов в Филадельфии. В ученом мире Америки любят и очень ценят такие вольные трибуны, несерьезные лишь в той мере, какая необходима, чтобы снять напряжение и страшный груз ответственности, который всегда давит диссертантов, авторов солидных монографий и статей в сверхтребовательной научной периодике.
На этом семинаре Каценелейнбоген сделал доклад о многополовом размножении, и он был выслушан с подобающим интересом. Мысль отталкивалась от того же, о чем мы с вами только что говорили: от непомерно высокой затратности процесса продолжения жизни, как он сложился в природе, что для нее в конце концов может стать непосильным. Наличие двух полов не препятствует появлению особей, не удовлетворяющих требованиям развития. Приходится вмешиваться беспощадному контролеру, в виде естественного отбора, который исправляет ошибки, но уже постфактум, когда потенциал рождения использован. Если и вправду эволюция приведет к созданию третьего пола, то функция его будет заключаться в упреждении нарушений фундаментальных программ развития.
Аналогией для этого предположения послужила идея разделения властей. Один пол выступит подобием законодательной власти, определяющей программы формирования организмов с учетом родовой памяти видов. Второй, напоминая этим исполнительную власть, будет конкретизировать эти программы применительно к текущей обстановке, к состоянию среды. А третий участник размножения войдет в ансамбль, имея прототипом судебную власть.
Численность популяции благодаря этому уменьшится, сократится и потенциал генетических комбинаций. Но своевременная экспертиза, которая станет возможна благодаря третьему полу, сделает комбинации более эффективными и в конечном счете ускорит поступательное развитие вида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161