Три пути передо мною. Продолжать жить как раньше – невыносимо. Уступить уговорам врачей – немыслимо. Ну, и третий выход – крайний. В моем положении и это не исключалось. Жить на нейтральной полосе в условиях двуполого общества невозможно – когда тебя, во всем остальном здорового человека, рассматривают, словно живой экспонат кунсткамеры. Мысль о самоубийстве начинает казаться самой логичной. Но у меня, несмотря ни на что, интерес к жизни никогда не пропадал.
Не могу сказать, в какой именно день я приняла окончательное решение. Никакого коренного перелома в моих взглядах не произошло. Побыв мужчиной среди мужчин, я не нашла ни в этом положении, ни в этой среде ничего такого уж особенно привлекательного. Будь это возможно, предпочла бы остаться женщиной. Другое для меня прояснилось. Между чем и чем я выбираю? Быть всем – или оставаться ничем. А раз так, то я и решаюсь отрубить все нити, связывающие меня с прошлым. Начинаю жить заново…
Пару дней назад врачи попросили меня встретиться с такой же, как я, «девушкой». У нас с этой Леной многое совпадает. Тоже лыжница, достигла высот, попала в состав молодежной сборной, где, грубо говоря, ее и «накрыли». И тоже не соглашается на уговоры… На первый взгляд – девчонка как девчонка. Только руки выдают – сильные, массивные, – да еще размашистая, пружинящая походка. Лично я всегда держала под жестким контролем, как хожу, а руки старалась прятать.
Долго сидели мы с ней, две «девушки». Она рассказывала о себе, я – о себе. Договорились встретиться еще раз. Но я-то уже лежу в мужском отделении, а Лена – в женском, и сестры ее ко мне не пустили. Но я все равно надеюсь, что она примет единственно правильное решение, достойное здравомыслящего человека.
Что-то принесет нам обоим новая жизнь?»
Насколько скорее сказывается эта сказка на бумаге, чем разворачивалось дело в действительности! Выписавшись из мужского отделения, Женя не пошел сразу к Голубевой «решать окончательно свой вопрос», как он называл операцию. Он снова уехал домой, и снова стали приходить от него письма, свидетельствующие о мучительной раздвоенности. Начинал Женя как будто решительно: «Я по-прежнему придерживаюсь своего мнения, и все же соглашаюсь с Вами. Как это Вы сказали однажды: если не веришь моим словам, поверь седым волосам. Да, я решаюсь выбрать именно этот путь, который Вы считаете единственно правильным». Кажется, ясно? Но следующая фраза – уже совсем про другое. «Знали бы Вы, как мне не легко пойти на это! По-прежнему два течения борются во мне». А раз борьба продолжается, значит, еще неизвестно, что победит?
За обманчивым спокойствием кроется неистовое смятение. Женя опять говорит о своих «прекрасных друзьях», а буквально на следующей странице – «всю свою небольшую жизнь я, по сути, одинока». Пишет, что во мне теперь видит чуть ли не отца, и вдруг такой глубоко спрятанный упрек: я, мол, не понимаю, на какие испытания обрекаю человека. Что же вызывает такую душевную бурю? «Я настоящая женщина», «я хочу быть женщиной» – эта тема полностью исчезла. Могу точно сказать, что произошло это еще до выписки из больницы: перемена пола уже произошла, в своем сознании Женя уже стал мужчиной. Между прочим, мы, что называется, всю дорогу держали под контролем уровень гормонов у него в крови. И эти анализы показали, что даже чисто внешняя имитация мужского поведения вызывала заметный подскок андрогенов в крови, а когда этот стиль стал укрепляться, когда Женя перестал вздрагивать, слыша: «мужчины, обедать!», в биохимических кривых немедленно обозначилась эта метаморфоза. Откуда же вдруг такой регресс?
«Больше всего пугает меня то, что все это станет известным не только в моей деревне, но и всем, с кем я училась в школе, в техникуме, всем многочисленным знакомым. У нас же каждого знают на многие километры вокруг, и не только тебя, но и давно умерших дедов твоих и прадедов. На меня будут смотреть, как на восьмое чудо света! Одно дело – пересуды, догадки (но, как говориться не пойман – не вор), и совсем другое… Да, и я это еще раз подчеркиваю: главное, что заставляет меня колебаться, – это нездоровое внимание знающих меня людей».
Потому, наверное, и сохраняется в письме женский грамматический род, который на этой этапе эволюции сознания выглядит уже просто нелепым. Психологическая перестройка уже совершилась, но социальный пол не отпускает. Страх разрушить свой образ в глазах других, вызвать их насмешки, возможно, презрение – этот страх перечеркивает всю титаническую работу, которую проделал в своем сознании Женя за долгие-долгие месяцы.
Но зато когда и этот этап остался позади, наши пациенты действительно приходили в состояние эйфории. Пьянило неизведанное чувство освобождения, небывалый прилив сил. Точнее всех, на мой взгляд, это общее для всех состояние сумел на бумаге передать Алеша:
«Хочется работать, расти, чего-то добиться в жизни. Чувствую, что я могу; ощущаю много внутренних душевных сил. Они, эти силы, были и раньше, но тогда от избытка их я только плакал, потому что они были неприменимы. Хочется поскорее узнать себе настоящую цену. И почему-то очень верится в то, что я не буду больше обижаться на свою судьбу. Уныние, нежелание жить – все это осталось там, в прошлом, от которого я ушел навсегда. Полоса моих мучений кончилась. Даже если наука не поможет мне в достаточной степени, я когда-нибудь помогу себе сам. Ведь я поверил в то, что я – мужчина».
Вот откуда шел душевный подъем, владевший нами в период съемок фильма. И разве могли какие-то привходящие обстоятельства, какие-то бытовые трудности его погасить?
А трудности, сказать по правде, встречались нам неисчислимые.
Для большинства врачей выписка из больниц – то же, что для спортсмена пересечение линии финиша. Они и впредь, конечно, могут встречаться с больным, консультировать его, но не больше. Да и то нередко бывает, что пациент переходит под наблюдение других специалистов. А уж если он полностью поправился, то и говорить нечего – начинается его возвращение к обычной, повседневной жизни. Миссия врача завершена.
У нас с Голубевой и в этом все было не как у людей. Не было у наших пациентов нормальной, здоровой жизни, некуда им было возвратиться. Все приходилось начинать заново. И не было других специалистов, готовых принять от нас эстафету.
Первое, что необходимо сделать при смене пола – сменить документы, начиная с паспорта. Алеше хватило мужества самому пойти к начальнику паспортного стола и, предъявив справки, пройти эту исключительно неприятную процедуру. Но не все были способны на такой подвиг. Приходилось вести их в милицию за ручку, а в самых тяжелых случаях – идти на прием за них. А ведь кроме паспорта, у каждого человека есть еще куча других документов – аттестаты, дипломы, трудовая книжка, всевозможные членские билеты, свидетельства не говоря уж о сберкнижках, отметках о прописке, картах в поликлинике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Не могу сказать, в какой именно день я приняла окончательное решение. Никакого коренного перелома в моих взглядах не произошло. Побыв мужчиной среди мужчин, я не нашла ни в этом положении, ни в этой среде ничего такого уж особенно привлекательного. Будь это возможно, предпочла бы остаться женщиной. Другое для меня прояснилось. Между чем и чем я выбираю? Быть всем – или оставаться ничем. А раз так, то я и решаюсь отрубить все нити, связывающие меня с прошлым. Начинаю жить заново…
Пару дней назад врачи попросили меня встретиться с такой же, как я, «девушкой». У нас с этой Леной многое совпадает. Тоже лыжница, достигла высот, попала в состав молодежной сборной, где, грубо говоря, ее и «накрыли». И тоже не соглашается на уговоры… На первый взгляд – девчонка как девчонка. Только руки выдают – сильные, массивные, – да еще размашистая, пружинящая походка. Лично я всегда держала под жестким контролем, как хожу, а руки старалась прятать.
Долго сидели мы с ней, две «девушки». Она рассказывала о себе, я – о себе. Договорились встретиться еще раз. Но я-то уже лежу в мужском отделении, а Лена – в женском, и сестры ее ко мне не пустили. Но я все равно надеюсь, что она примет единственно правильное решение, достойное здравомыслящего человека.
Что-то принесет нам обоим новая жизнь?»
Насколько скорее сказывается эта сказка на бумаге, чем разворачивалось дело в действительности! Выписавшись из мужского отделения, Женя не пошел сразу к Голубевой «решать окончательно свой вопрос», как он называл операцию. Он снова уехал домой, и снова стали приходить от него письма, свидетельствующие о мучительной раздвоенности. Начинал Женя как будто решительно: «Я по-прежнему придерживаюсь своего мнения, и все же соглашаюсь с Вами. Как это Вы сказали однажды: если не веришь моим словам, поверь седым волосам. Да, я решаюсь выбрать именно этот путь, который Вы считаете единственно правильным». Кажется, ясно? Но следующая фраза – уже совсем про другое. «Знали бы Вы, как мне не легко пойти на это! По-прежнему два течения борются во мне». А раз борьба продолжается, значит, еще неизвестно, что победит?
За обманчивым спокойствием кроется неистовое смятение. Женя опять говорит о своих «прекрасных друзьях», а буквально на следующей странице – «всю свою небольшую жизнь я, по сути, одинока». Пишет, что во мне теперь видит чуть ли не отца, и вдруг такой глубоко спрятанный упрек: я, мол, не понимаю, на какие испытания обрекаю человека. Что же вызывает такую душевную бурю? «Я настоящая женщина», «я хочу быть женщиной» – эта тема полностью исчезла. Могу точно сказать, что произошло это еще до выписки из больницы: перемена пола уже произошла, в своем сознании Женя уже стал мужчиной. Между прочим, мы, что называется, всю дорогу держали под контролем уровень гормонов у него в крови. И эти анализы показали, что даже чисто внешняя имитация мужского поведения вызывала заметный подскок андрогенов в крови, а когда этот стиль стал укрепляться, когда Женя перестал вздрагивать, слыша: «мужчины, обедать!», в биохимических кривых немедленно обозначилась эта метаморфоза. Откуда же вдруг такой регресс?
«Больше всего пугает меня то, что все это станет известным не только в моей деревне, но и всем, с кем я училась в школе, в техникуме, всем многочисленным знакомым. У нас же каждого знают на многие километры вокруг, и не только тебя, но и давно умерших дедов твоих и прадедов. На меня будут смотреть, как на восьмое чудо света! Одно дело – пересуды, догадки (но, как говориться не пойман – не вор), и совсем другое… Да, и я это еще раз подчеркиваю: главное, что заставляет меня колебаться, – это нездоровое внимание знающих меня людей».
Потому, наверное, и сохраняется в письме женский грамматический род, который на этой этапе эволюции сознания выглядит уже просто нелепым. Психологическая перестройка уже совершилась, но социальный пол не отпускает. Страх разрушить свой образ в глазах других, вызвать их насмешки, возможно, презрение – этот страх перечеркивает всю титаническую работу, которую проделал в своем сознании Женя за долгие-долгие месяцы.
Но зато когда и этот этап остался позади, наши пациенты действительно приходили в состояние эйфории. Пьянило неизведанное чувство освобождения, небывалый прилив сил. Точнее всех, на мой взгляд, это общее для всех состояние сумел на бумаге передать Алеша:
«Хочется работать, расти, чего-то добиться в жизни. Чувствую, что я могу; ощущаю много внутренних душевных сил. Они, эти силы, были и раньше, но тогда от избытка их я только плакал, потому что они были неприменимы. Хочется поскорее узнать себе настоящую цену. И почему-то очень верится в то, что я не буду больше обижаться на свою судьбу. Уныние, нежелание жить – все это осталось там, в прошлом, от которого я ушел навсегда. Полоса моих мучений кончилась. Даже если наука не поможет мне в достаточной степени, я когда-нибудь помогу себе сам. Ведь я поверил в то, что я – мужчина».
Вот откуда шел душевный подъем, владевший нами в период съемок фильма. И разве могли какие-то привходящие обстоятельства, какие-то бытовые трудности его погасить?
А трудности, сказать по правде, встречались нам неисчислимые.
Для большинства врачей выписка из больниц – то же, что для спортсмена пересечение линии финиша. Они и впредь, конечно, могут встречаться с больным, консультировать его, но не больше. Да и то нередко бывает, что пациент переходит под наблюдение других специалистов. А уж если он полностью поправился, то и говорить нечего – начинается его возвращение к обычной, повседневной жизни. Миссия врача завершена.
У нас с Голубевой и в этом все было не как у людей. Не было у наших пациентов нормальной, здоровой жизни, некуда им было возвратиться. Все приходилось начинать заново. И не было других специалистов, готовых принять от нас эстафету.
Первое, что необходимо сделать при смене пола – сменить документы, начиная с паспорта. Алеше хватило мужества самому пойти к начальнику паспортного стола и, предъявив справки, пройти эту исключительно неприятную процедуру. Но не все были способны на такой подвиг. Приходилось вести их в милицию за ручку, а в самых тяжелых случаях – идти на прием за них. А ведь кроме паспорта, у каждого человека есть еще куча других документов – аттестаты, дипломы, трудовая книжка, всевозможные членские билеты, свидетельства не говоря уж о сберкнижках, отметках о прописке, картах в поликлинике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161