— Несколько лет назад, когда мы все жили в Тампе, Пэтти Ларейн хотела, чтобы я его убрал.
— Да ну!
— Послушай, не надо скромничать, — сказал я. — Неужто она тебе об этом не говорила?
У него было слабое место. Несомненно. Он не знал, как реагировать на подобные замечания о Пэтти Ларейн.
— Я не совсем понимаю, о чем ты, — сказал он наконец.
— Проехали, — ответил я.
Это была ошибка. Он мгновенно снова набрал скорость.
— О чем еще вы говорили с Уодли?
Я не знал, рассказывать ему или нет. Мне пришло в голову, что Уодли мог записать наш разговор на пляже. Должным образом отредактированная, его пленка могла изобразить меня наемным убийцей, ищущим ангажемента.
— Уодли был озабочен смертью Пангборна, — сказал я, — и удивлен исчезновением Джессики. Несколько раз повторил, что теперь он вынужден идти на покупку дома в открытую, а это взвинтит цену.
— Он не намекнул, где может быть Пэтти Ларейн?
— Он хотел, чтобы я попытался ее найти.
— И что он за это предлагал?
— Деньги.
— Сколько?
Ради чего, собственно, защищать Уодли, подумал я. Или во мне говорят остатки нашего семейного предубеждения против откровенности с копами? Потом я вспомнил о маячке.
— Два миллиона, — сказал я.
— И ты ему поверил?
— Нет.
— Он предлагал тебе убить ее?
— Да.
— Подтвердишь это под присягой?
— Нет.
— Почему?
— Я не уверен, что он не шутил. Кроме того, я ведь все равно отказался. Я еще в Тампе понял: для таких серьезных вещей у меня кишка тонка.
— Где я могу найти Уодли?
Я улыбнулся:
— Спроси у своих стукачей.
— У каких именно?
— Тех, что в коричневом фургоне.
Он кивнул, словно я сделал хороший ход в шахматной партии.
— Я тебе честно скажу, — произнес он, — они не знают. Он просто встречается с ними то тут, то там.
— На чем он приезжает?
— Он связывается с ними по радио. Назначает встречу. А сам приходит туда пешком. Потом уходит, тоже пешком.
— И ты этому веришь?
— Ну, я пока не тряс их так, чтоб зубы стучали.
— Советую потрясти.
— Осведомителей калечить нельзя — заработаешь себе дурную славу. Кроме того, я им верю. Именно так Уодли и стал бы себя вести. Он хочет, чтобы люди видели в нем профессионала.
— Может, ты не слишком стремишься разыскать Пэтти Ларейн?
Чтобы продемонстрировать свое спокойствие, он разыграл небольшую сцену. Взял окурок, выпотрошил его большим пальцем, скатал в маленький бумажный шарик и закинул себе в глотку. Нет оснований для тревоги, говорила его улыбка.
— Я не голоден, — сказал он. — Твоя жена объявится целой и невредимой.
— Ты уверен? Я нет.
— Подождем, — мягко промолвил он.
Я размышлял, много ли он наврал и насколько серьезной была эта ложь. От него не веяло ничем — разве что пустотой. Я вновь отхлебнул бурбона. С марихуаной он явно не сочетался.
Но Ридженси, похоже, эта комбинация нравилась. Он достал очередной косяк и подпалил его.
— Черт бы побрал убийства, — сказал он. — Рано или поздно сталкиваешься с таким, которое пускает в тебе корни.
Я не имел понятия о том, куда он клонит. Я взял предложенную им самокрутку, затянулся и вернул ее обратно.
— Было раз одно дело, — сказал он. — Дело симпатичного холостяка, который цеплял девчонку и вез ее в мотель. Он занимался с ней любовью; по его просьбе она раздвигала ноги, а он снимал ее «полароидом». Потом он ее убивал. И делал еще фотографию. До и после. А затем отправлялся домой, бросив девчонку в постели. Знаешь, как его взяли? Он собирал свои снимки в альбом. По странице на каждую леди. Его мать была ревнива и подозрительна — она взломана ящик с этим альбомом. Увидела содержимое и хлопнулась в обморок. А когда пришла в себя, вызвала полицию.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Потому что это меня заводит. Я — работник органов правопорядка, и это меня заводит. Каждый хороший психиатр немножко псих в душе, и нельзя быть хорошим копом, если где-то в тебе, под спудом, не шевелится изверг. А тебя эта история не возбуждает?
— Наверное, ты не очень здорово ее рассказал.
— Хо-хо, вот порадовался бы окружной прокурор, глядя на тебя на свидетельском месте.
— Мне пора идти, — сказал я.
— Могу подбросить.
— Нет, спасибо. Я пешком.
— Я не хотел тебя расстраивать.
— Ты и не расстроил.
— Должен тебе сказать: этот малый с «полароидом» мне интересен. В моих буднях есть что-то такое, что сродни его штучкам.
— Понятно, — сказал я.
— Сайонара, — сказал Ридженси.
На улице я снова начал дрожать всем телом — главным образом от облегчения. За последний час я не произнес ни одного невзвешенного слова. Мне приходилось тщательно выстраивать каждую фразу. Поэтому, покинув его кабинет, я почувствовал себя значительно свободнее. Однако этот мерзавец был чересчур уж сообразителен. Рассказанная им история действительно возбудила меня — точнее, неприятно задела глубокую душевную струнку.
На что же он намекал? Я вспомнил фотографии обнаженной Мадлен, которые делал давным-давно, и обнаженной Пэтти Ларейн, которые делал недавно. Они прятались где-то в моем кабинете, точно рыбы, пощипывающие риф. При одной мысли о том, что они там лежат, я испытывал низкое торжество обладания, словно владел ключами от каких-то острогов. Я вновь начал спрашивать себя: неужели я и есть тот жестокий убийца?
Не могу описать, какое отвращение меня тогда охватило. Мне было физически плохо. Марихуана усилила спазмы в горле — по интенсивности они приблизились к оргазмическим. Из пищевода поднялись желчь, виски и мой скудный ужин; я перегнулся через ограду и оставил свою горечь на соседской лужайке. Можно было надеяться, что этот грех смоет дождем.
Да я и впрямь походил на человека, наполовину раздавленного обрушившейся скалой, — преодолевая жуткую боль, он с трудом высвобождает свое тело из плена. И сразу же гнет снова придавливает его.
Я знал, почему меня вырвало. Я должен был вернуться к тайнику. «Нет, нет, — шептал себе я, — там пусто!» Но уверенности у меня не было. Какой-то внутренний инстинкт, настойчивый, как голоса Адова Городка, приказывал мне ехать. Если убийцу, как мы привыкли считать, всегда тянет на место преступления, то и во мне, видимо, что-то переключилось, ибо я был убежден: только вернувшись туда, я смогу доказать себе собственную невиновность и пережить следующую ночь. В противном же случае я виновен. Вот какой была моя логика, и когда я добрался домой, она так капитально завладела моими мыслями, что я думал лишь об одном: поскорее бы забрать ключи от «порше». Как и в прошлый раз, я стал прокручивать в уме все путешествие: шоссе, проселок, ухабистая песчаная дорога — и заранее увидел лужи, которые должны были образоваться в колеях от дождя, потом тропу и прикрытый мхом камень у тайника. Воображение даже нарисовало мне полиэтиленовый пакет, возникающий в свете фонаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76