Однако эти страхи вытеснила необходимость решить, как разыскать нужное место. В здешних районах это не такая уж простая задача. За последний десяток лет окрестности Барнстабла превратились в сеть свежеасфальтированных дорог и жилых кварталов, недавно выстроенных среди равнин, которые прежде были сплошь покрыты зарослями карликовой сосны. Даже старожилам не всегда бывают известны названия новых улиц, расположенных в двух шагах от их собственного дома. Поэтому я предусмотрительно заглянул в контору по продаже недвижимости в Хайянисе, где висела большая современная карта округа, и отыскал улицу с домом Элвина Лютера. Как я и подозревал, ее длина (если судить по карте) не превышала и сотни ярдов; это была одна из шести параллельных, почти одинаковых улочек, вырастающих из основной дороги, как соски у свиноматки, или, если подобрать более мягкое сравнение, как шесть цилиндров рядного двигателя, которым была оснащена моя взятая напрокат машина. Тупичок, ведущий к его дому, завершался круглой площадкой — мимо не проедешь, — где как раз хватило бы места развернуться. Вокруг нее стояли пять идентичных, высокомодернизированных деревянных домов стандартного для Кейп-Кода типа, каждый со своей сосной на лужайке, асбестовой кровлей и комплектом пластмассовых сточных желобов, выкрашенных в разные цвета почтовых ящиков, мусорных баков, трехколесных мотоциклов на траве — я остановился чуть не доезжая до этой площадки.
Сделать пятьдесят ненужных шагов до ее двери значило неизбежно привлечь к себе внимание. Мне вряд ли удалось бы дойти туда, позвонить, а потом вернуться к машине, не попавшись никому на глаза. Однако еще хуже было бы поставить автомобиль перед другим домом и тем возбудить подозрения владельца. Каким одиночеством веяло в этом оазисе среди печальных карликовых сосен! Я подумал о старых индейских могилах, которые когда-то, наверное, были разбросаны по этим густо заросшим равнинам. Конечно, Мадлен всегда хорошо принимала мрачное окружение, соответствующее ее упадкам духа, — оно помогало ей воспрянуть снова. А вот жить в доме вроде нашего, где иногда болезненно диссонируешь с веселой пестротой интерьера, — нет, для Мадлен вряд ли можно было придумать что-нибудь хуже.
Я нажал кнопку звонка.
Только заслышав ее шаги, я позволил себе твердо поверить в то, что Мадлен дома. Она задрожала, едва увидев меня. Я ощутил ее волнение так ясно, как будто она выразила его словами. Она была обрадована, разгневана, но не удивлена. Она успела накраситься, благодаря чему я понял (поскольку обычно она не накладывала на лицо косметику до самого вечера), что она ждала посетителя. Несомненно, этим посетителем был я.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы меня приняли с распростертыми объятиями.
— Вот дурень, — сказала она, — примерно такой выходки я от тебя и ожидала.
— Мадлен, если ты не хотела, чтобы я приезжал, не надо было вешать трубку.
— Я тебе перезвонила. Никто не ответил.
— Нашла мое имя в справочнике?
— Не твое, а ее. — Она оглядела меня. — Жизнь на чужих харчах тебе явно не на пользу, — сказала она, закончив осмотр.
Мадлен несколько лет проработала хозяйкой в хорошем нью-йоркском баре-ресторане и не любит, когда ее выводят из равновесия. Дрожать она перестала, но голос ее звучал так, словно не совсем ей подчинялся.
— Прими, пожалуйста, к сведению, — сказала она, — что если ты проведешь здесь больше пята минут, соседи начнут звонить друг другу и выяснять, кто ты такой. — Она бросила взгляд в окно. — Ты пришел пешком?
— Моя машина на дороге.
— Гениально. Лучше уходи сразу. Ты просто спрашивал, как проехать, окей?
— Что это за соседи, которых ты так уважаешь?
— Слева живет семья полицейского, а справа — двое пенсионеров, мистер и миссис Язва.
— А я думал, может, тут рядом твои старые друзья из мафии.
— Да, Мадден, — сказала она, — десять лет прошло, а воспитания у тебя не прибавилось.
— Я хочу с тобой поговорить.
— Давай лучше снимем номер в Бостоне, — сказала она. Это был вежливый вариант пожелания, чтобы я катился ко всем чертям.
— Я тебя до сих пор люблю, — сказал я.
Она заплакала.
— Негодяй, — сказала она. — Подлец чистой воды.
Я хотел обнять ее. Хотел, коли уж говорить правду, сразу же затащить ее в постель, но момент был неподходящий. Уж это я за десять лет научился различать.
— Входи, — сказала она. — Садись.
Ее гостиная была под стать дому. Потолок, как в соборе, фабричная панельная облицовка, ковер из какой-то синтетики и уйма мебели, явно перекочевавшей сюда из торгового пассажа в Хайянисе. Ничего ее собственного. Что ж, понятно. Она уделяла много внимания своему телу, одежде, косметике, голосу и мимике своего лица, похожего формой на сердце. Легчайшим изгибом губ она мола выразить любой нужный ей оттенок сарказма, презрения, таинственности, нежности или осведомленности. Среди брюнеток она была произведением искусства, созданным ею самой. Все это касалось лично Мадлен, но не ее окружения. Когда мы встретились впервые, она жила в такой унылой квартире, что описать ее — значит повторить рассказ о доме Ниссена. Это было здорово. Мне досталась женщина, остающаяся королевой и в чертоге, и в шалаше. Однако это же было и одной из причин, по которым через несколько лет я устал от нее. Жить с итальянской королевой не легче, чем с еврейской принцессой Теперь я сказал:
— Все это покупал Элвин?
— Ты его так зовешь? Элвином?
— А ты как?
— Может, я зову его молодчиной, — сказала она.
— Вот молодчина и сообщил мне, что ты передаешь привет.
Она не успела скрыть удивление.
— Я никогда не называла ему твоего имени, — сказала она.
Пожалуй, это было правдой. В пору нашей совместной жизни она никогда не упоминала о тех, кто был до меня.
— Ага, — сказал я, — так от кого же твой муженек узнал, что мы знакомы?
— Подумай. Может, догадаешься.
— По-твоему, от Пэтти Ларейн?
Мадлен пожала плечами.
— Откуда ты знаешь, — спросил я, — что Пэтти Ларейн знает его?
— Он рассказал мне, как познакомился с вашей парочкой. Иногда он мне много чего рассказывает. Тут ведь жизнь скучная.
— Выходит, ты знала, что я в Провинстауне.
— Я забыла.
— Почему ты скучаешь? — спросил я.
Она качнула головой.
— У тебя двое сыновей. С ними наверняка хватает возни.
— О чем это ты?
Инстинкт не обманул меня. Я и не верил, что те дети живут в этом доме.
— Твой муж, — объяснил я, — показал мне снимок с тобой и двумя детьми.
— Это дети его брата. Своих у нас нет. Ты же знаешь, я не могу их иметь.
— Зачем он мне наврал?
— Он врун, — сказала Мадлен. — Чему удивляться? Копы есть копы.
— Ты говоришь так, будто он тебе не нравится.
— Он жестокий, нахрапистый сукин сын.
— Понятно.
— Но он мне нравится.
— Ага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76