А вот Луций Волузий скончался, оставив по себе безупречную память; он прожил девяносто три года, владел большим, честно нажитым состоянием и, перевидав на своем веку стольких императоров, неизменно пользовался их благосклонностью.
31. Консульство Нерона (второе) и Луция Пизона не изобиловало событиями, которые были бы достойны упоминания, — разве что найдутся такие, кто захочет заполнить целые книги восхвалениями воздвигнутого Цезарем на Марсовом поле громадного амфитеатра, его фундамента и употребленных на его сооружение бревен; но всякому понятно, что величию римского народа приличествует, чтобы в анналах отмечались лишь наиболее значительные деяния, а все остальное — в «Ежедневных ведомостях» города Рима. Впрочем, укажем, что колонии Капуя и Нуцерия были укреплены поселением в них ветеранов, что простому народу было роздано в дар по четыреста сестерциев на человека и что для поддержания доверия к платежеспособности казначейства Цезарь внес в него из своих личных средств четыреста миллионов сестерциев. Была также упразднена пошлина, которую платил покупатель раба в размере одной двадцать пятой его цены; однако ее упразднение последовало больше по видимости, чем на деле, ибо, поскольку ту же пошлину было приказано платить продавцам, они соответственно подняли цены. Еще Цезарь воспретил магистратам и прокураторам устраивать в управляемых ими провинциях представления гладиаторов, травлю диких зверей и любые другие зрелища. Ранее подобною щедростью они наносили своим подчиненным не меньший ущерб, чем поборами и вымогательством денег, ибо, заручившись народным расположением, избегали возмездия за преступное стяжательство.
32. Как в карательных целях, так и для обеспечения безопасности был также издан сенатский указ, согласно которому в случае умерщвления господина собственными рабами в числе прочих его рабов подлежали казни и те, кто, оставаясь под одним кровом с ними, должен был, по его завещанию, быть отпущен на волю. Возвращается сенаторское достоинство бывшему консулу Лурию Вару , некогда осужденному по обвинению в лихоимстве. Суд над обвиняемой в приверженности к чужеземному суеверию знатною женщиной Помпонией Грециной, женою того самого Авла Плавтия, который, как я сообщал, отпраздновал малый триумф над британцами, было предоставлено свершить мужу; проведя по старинному обычаю в присутствии родственников разбирательство этого дела, грозившего его супруге лишением жизни и доброго имени, он признал ее невиновною. Долгой была жизнь этой Помпонии, и прожила она ее в непрерывной скорби, ибо после умерщвления по проискам Мессалины дочери Друза Юлии Помпония сорок лет не носила других одежд, кроме траурных, и душа ее не знала другого чувства, кроме печали. При владычестве Клавдия это прошло для нее безнаказанно, а впоследствии обернулось славою.
33. В том же году были привлечены к суду и другие, и среди них Публий Целер, по обвинению, выдвинутому провинцией Азией, и так как Цезарь не мог настаивать на его оправдании, то затянул следствие, пока обвиняемый не умер: дело в том, что Целер, как я упоминал выше, умертвил проконсула Силана, и этим столь нужным Цезарю злодеянием оградил себя от осуждения за прочие преступления. Киликийцы представили жалобу на Коссуциана Капитона, человека бесчестного и грязного, полагавшего, что и в провинции он может вести себя столь же нагло, как в Риме; изобличенный неотступным обвинением, он в конце концов перестал защищаться и был осужден. Но что касается Эприя Марцелла, обвиненного ликийцами в вымогательстве, то давление покровительствовавших ему оказалось настолько могущественным, что некоторые из его обвинителей были наказаны ссылкою, как вознамерившиеся погубить ни в чем не повинного.
34. В третье консульство Нерона вторым консулом был Валерий Мессала, прадед которого, оратор Корвин, о чем помнили лишь немногие старики, разделял ту же магистратуру с божественным Августом, прапрадедом Нерона. Достоинство этого знатного рода было укреплено пожалованием Мессале ежегодно по пятьсот тысяч сестерциев, чтобы помочь ему в его честной бедности. Ежегодное вспомоществование принцепс назначил также Аврелию Котте и Гатерию Антонину, хотя, расточив наследственные богатства, они сами довели себя до нужды. В начале того же года с большим ожесточением разгорелась протекавшая до того вяло и нерешительно война римлян с парфянами за владычество над Арменией, ибо Вологез не мог допустить, чтобы его брат Тиридат был лишен предоставленного им царства или чтобы он владел им в качестве дара другого властителя, а Корбулон считал, что величие римского народа обязывает его к отвоеванию приобретенного некогда Лукуллом и Помпеем. К тому же армяне, двуличные и непостоянные, призывали к себе и то и другое войско; по месту обитания, по сходству в нравах, наконец из-за многочисленных смешанных браков они были ближе к парфянам и, не познав благ свободы, склонялись к тому, чтобы им подчиниться.
35. Но Корбулона не столько заботило вероломство врагов, сколько небоеспособность собственных воинов; перемещенные из Сирии легионы, обленившись за время долгого мира, с величайшею неохотою несли лагерные обязанности. Хорошо известно, что в этом войске не были редкостью ветераны, ни разу не побывавшие в боевом охранении или ночном дозоре, разглядывавшие лагерные вал и ров как нечто невиданное и диковинное, отслужившие свой срок в городах, не надевая ни шлемов, ни панцирей, щеголеватые и падкие до наживы. Итак, уволив тех, кто был непригоден по старости или болезни, Корбулон потребовал пополнений. Были проведены наборы в Галатии и Каппадокии и, сверх того, переброшен из Германии легион с приданной ему вспомогательной конницей и такой же пехотою. Корбулон держал все войско в зимних палатках, хотя зима была столь суровою, что земля покрылась ледяной коркою и, чтобы поставить палатки, требовалось разбивать смерзшуюся почву. Многие отморозили себе руки и ноги, некоторые, находясь в карауле, замерзали насмерть. Рассказывали об одном воине, несшем вязанку дров; кисти рук у него настолько примерзли к ноше, что, когда он ее опустил, отвалились от рук, которые остались у него изувеченными. Сам Корбулон, в легкой одежде, с непокрытой головой, постоянно был на глазах у воинов, и в походе, и на работах, хваля усердных, утешая немощных и всем подавая пример. Но так как многие не хотели выносить суровость зимы и тяготы службы и дезертировали, ему пришлось применить строгость. Он не прощал, как было принято в других армиях, первых проступков, но всякий, покинувший ряды войска, немедленно платился за это головою. Эта мера оправдала себя и оказалась целительной и более действенной, чем снисходительность, и беглецов из лагеря Корбулона было значительно меньше, чем в армиях, где провинившиеся могли рассчитывать на прощение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
31. Консульство Нерона (второе) и Луция Пизона не изобиловало событиями, которые были бы достойны упоминания, — разве что найдутся такие, кто захочет заполнить целые книги восхвалениями воздвигнутого Цезарем на Марсовом поле громадного амфитеатра, его фундамента и употребленных на его сооружение бревен; но всякому понятно, что величию римского народа приличествует, чтобы в анналах отмечались лишь наиболее значительные деяния, а все остальное — в «Ежедневных ведомостях» города Рима. Впрочем, укажем, что колонии Капуя и Нуцерия были укреплены поселением в них ветеранов, что простому народу было роздано в дар по четыреста сестерциев на человека и что для поддержания доверия к платежеспособности казначейства Цезарь внес в него из своих личных средств четыреста миллионов сестерциев. Была также упразднена пошлина, которую платил покупатель раба в размере одной двадцать пятой его цены; однако ее упразднение последовало больше по видимости, чем на деле, ибо, поскольку ту же пошлину было приказано платить продавцам, они соответственно подняли цены. Еще Цезарь воспретил магистратам и прокураторам устраивать в управляемых ими провинциях представления гладиаторов, травлю диких зверей и любые другие зрелища. Ранее подобною щедростью они наносили своим подчиненным не меньший ущерб, чем поборами и вымогательством денег, ибо, заручившись народным расположением, избегали возмездия за преступное стяжательство.
32. Как в карательных целях, так и для обеспечения безопасности был также издан сенатский указ, согласно которому в случае умерщвления господина собственными рабами в числе прочих его рабов подлежали казни и те, кто, оставаясь под одним кровом с ними, должен был, по его завещанию, быть отпущен на волю. Возвращается сенаторское достоинство бывшему консулу Лурию Вару , некогда осужденному по обвинению в лихоимстве. Суд над обвиняемой в приверженности к чужеземному суеверию знатною женщиной Помпонией Грециной, женою того самого Авла Плавтия, который, как я сообщал, отпраздновал малый триумф над британцами, было предоставлено свершить мужу; проведя по старинному обычаю в присутствии родственников разбирательство этого дела, грозившего его супруге лишением жизни и доброго имени, он признал ее невиновною. Долгой была жизнь этой Помпонии, и прожила она ее в непрерывной скорби, ибо после умерщвления по проискам Мессалины дочери Друза Юлии Помпония сорок лет не носила других одежд, кроме траурных, и душа ее не знала другого чувства, кроме печали. При владычестве Клавдия это прошло для нее безнаказанно, а впоследствии обернулось славою.
33. В том же году были привлечены к суду и другие, и среди них Публий Целер, по обвинению, выдвинутому провинцией Азией, и так как Цезарь не мог настаивать на его оправдании, то затянул следствие, пока обвиняемый не умер: дело в том, что Целер, как я упоминал выше, умертвил проконсула Силана, и этим столь нужным Цезарю злодеянием оградил себя от осуждения за прочие преступления. Киликийцы представили жалобу на Коссуциана Капитона, человека бесчестного и грязного, полагавшего, что и в провинции он может вести себя столь же нагло, как в Риме; изобличенный неотступным обвинением, он в конце концов перестал защищаться и был осужден. Но что касается Эприя Марцелла, обвиненного ликийцами в вымогательстве, то давление покровительствовавших ему оказалось настолько могущественным, что некоторые из его обвинителей были наказаны ссылкою, как вознамерившиеся погубить ни в чем не повинного.
34. В третье консульство Нерона вторым консулом был Валерий Мессала, прадед которого, оратор Корвин, о чем помнили лишь немногие старики, разделял ту же магистратуру с божественным Августом, прапрадедом Нерона. Достоинство этого знатного рода было укреплено пожалованием Мессале ежегодно по пятьсот тысяч сестерциев, чтобы помочь ему в его честной бедности. Ежегодное вспомоществование принцепс назначил также Аврелию Котте и Гатерию Антонину, хотя, расточив наследственные богатства, они сами довели себя до нужды. В начале того же года с большим ожесточением разгорелась протекавшая до того вяло и нерешительно война римлян с парфянами за владычество над Арменией, ибо Вологез не мог допустить, чтобы его брат Тиридат был лишен предоставленного им царства или чтобы он владел им в качестве дара другого властителя, а Корбулон считал, что величие римского народа обязывает его к отвоеванию приобретенного некогда Лукуллом и Помпеем. К тому же армяне, двуличные и непостоянные, призывали к себе и то и другое войско; по месту обитания, по сходству в нравах, наконец из-за многочисленных смешанных браков они были ближе к парфянам и, не познав благ свободы, склонялись к тому, чтобы им подчиниться.
35. Но Корбулона не столько заботило вероломство врагов, сколько небоеспособность собственных воинов; перемещенные из Сирии легионы, обленившись за время долгого мира, с величайшею неохотою несли лагерные обязанности. Хорошо известно, что в этом войске не были редкостью ветераны, ни разу не побывавшие в боевом охранении или ночном дозоре, разглядывавшие лагерные вал и ров как нечто невиданное и диковинное, отслужившие свой срок в городах, не надевая ни шлемов, ни панцирей, щеголеватые и падкие до наживы. Итак, уволив тех, кто был непригоден по старости или болезни, Корбулон потребовал пополнений. Были проведены наборы в Галатии и Каппадокии и, сверх того, переброшен из Германии легион с приданной ему вспомогательной конницей и такой же пехотою. Корбулон держал все войско в зимних палатках, хотя зима была столь суровою, что земля покрылась ледяной коркою и, чтобы поставить палатки, требовалось разбивать смерзшуюся почву. Многие отморозили себе руки и ноги, некоторые, находясь в карауле, замерзали насмерть. Рассказывали об одном воине, несшем вязанку дров; кисти рук у него настолько примерзли к ноше, что, когда он ее опустил, отвалились от рук, которые остались у него изувеченными. Сам Корбулон, в легкой одежде, с непокрытой головой, постоянно был на глазах у воинов, и в походе, и на работах, хваля усердных, утешая немощных и всем подавая пример. Но так как многие не хотели выносить суровость зимы и тяготы службы и дезертировали, ему пришлось применить строгость. Он не прощал, как было принято в других армиях, первых проступков, но всякий, покинувший ряды войска, немедленно платился за это головою. Эта мера оправдала себя и оказалась целительной и более действенной, чем снисходительность, и беглецов из лагеря Корбулона было значительно меньше, чем в армиях, где провинившиеся могли рассчитывать на прощение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138