Пусть Бог воздаст вам и вашей почтенной семье за ту услугу, которую вы оказали мне.
Дон Кандидо важно спустился с лестницы, в то время как чиновник смеялся, смотря ему вслед.
Но едва почтенный учитель чистописания прошел один квартал, как новая толпа федералистов, обогнув колледж, направилась туда и очутилась лицом к лицу с ним.
Дон Кандидо одним прыжком соскочил с тротуара и, взяв шляпу в руку, стал отвешивать им глубокие поклоны.
Федералисты, у которых было, правда, более желания завтракать, нежели заниматься учтивостью, продолжали свою дорогу, предоставив дону Кандидо приветствовать их, сколько его душе угодно.
Почтенный профессор, чувствуя головокружение и усиленное биение в висках, с крупными каплями пота на лице повернул наконец на улицу Виктории и остановился у той самой двери, где наши читатели встретили его первый раз, то есть у дверей дома Мигеля.
Минуту спустя наш несчастный секретарь входил в кабинет своего прежнего ученика, которого он застал удобно развалившимся в кресле и спокойно читавшим знаменитую «Торговую газету».
— Мигель!
— Сеньор!
— Мигель! Мигель!
— Сеньор! Сеньор!
— Мы погибаем.
— Я это знаю.
— Ты знаешь это и не спасаешь нас?
— Я стараюсь.
— Нет, Мигель, нет, у нас нет времени.
— Тем лучше!
— Как тем лучше! — вскричал широко раскрыв глаза дон Кандидо, и упал на софу.
— Я вам говорю, сеньор, что в трудные минуты лучше кончить все скорей.
— Но кончить хорошо, ты хочешь сказать?
— Или дурно.
— Дурно?
— Ну, да! Худо или хорошо — окончить сразу все же лучше, чем проводить свою жизнь, подавая одну руку добру, а другую — злу.
— И это зло будет состоять в том…
— В том, что нам, например, снесут голову.
— Пусть ее сносят у тебя и твоих заговорщиков, очень хорошо, но у меня, человека спокойного, невинного, смирного, не способного причинять зло преднамеренно, предумышленно, с…
— Сядьте, мой дорогой учитель! — произнес молодой человек, прерывая дона Кандидо, который встал во время разговора.
— Что я сделал? Что такого, чтобы очутиться в том положении, в котором я нахожусь, подобно хрупкой лодке, разбиваемой бурными волнами океана?
— Что сделали, вы?
— Да, я!
— Тота! Вы в самом деле ничего не сделали?
— Нет, я ничего не сделал, сеньор дон Мигель; настанет время, когда моя связь с тобой разрушится, порвется: я преданнейший защитник самого знаменитого из всех ресторадоров света. Я люблю всю высокоуважаемую семью его превосходительства, как люблю и уважаю другого сеньора губернатора, доктора дона Фелипе, его предков и всех его детей. Я хотел…
— Вы хотели эмигрировать, сеньор дон Кандидо.
— Я!
— Вы! Это преступление против федерации, за которое расплачиваются головой.
— Доказательства?
— Сеньор дон Кандидо, вы решительно стремитесь быть повешенным кем-либо.
— Я?
— Я жду только, чтобы вы мне сказали кем: Росасом или Лавалем. Если первым, то для того, чтобы быть вам приятным, я сейчас же отправлюсь к полковнику Соломону, если же вторым, то подождите два или три дня, когда генерал Лаваль вступит в Буэнос-Айрес, тогда, как только представится случай, я поговорю с ним о секретаре сеньора дона Фелипе.
— Итак, я человек, попавший в воду?
— Нет, сеньор, вы будете человеком на воздухе, если будете продолжать говорить глупости так, как вы делаете это постоянно.
— Но, Мигель, сын мой, разве ты не видишь моего лица?
— Вижу, сеньор.
— Что же ты видишь на нем?
— Страх.
— Нет, не страх, нет, а недоверие, вследствие странных впечатлений, господствующих надо мной в настоящую минуту.
— Что такое?
— Идя сюда от губернатора, я встретился с людьми, которые показались…
— Кем?
— Дьяволами в образе человеческом.
— Или людьми с видом дьяволов, не правда ли?
— Что за вид у них был, Мигель! Что за вид! И при этом у них были длинные ножи. Способен ли кто-нибудь из этих людей убить меня? Как ты думаешь, Мигель?
— Не думаю, что вы им сделали!
— Ничего, ничего! Но предположи, что они спутают меня с другим и…
— Ба-а! Оставим это, дорогой учитель, вы сказали, что пришли ко мне прямо от Араны, не так ли?
— Да, да, Мигель.
— Ну, тогда у вас была причина прийти сюда.
— Да.
— Какая же она, друг мой?
— Я не знаю, не хочу этого говорить. Я не хочу более ни политики, ни сообщений!
— Так вы пришли сделать мне сообщение о политике?
— Я не говорил этого!
— Держу пари, что в кармане вашего сюртука находится важная бумага.
— У меня ничего нет.
— Я тем более готов держать пари, что, на выходе отсюда, вас может обыскать какой-нибудь федералист, чтобы посмотреть, нет ли при вас спрятанного оружия, найдя эту бумагу, он убьет вас немедленно!
— Мигель!
— Сеньор, дадите ли вы мне или нет те бумаги, которые принесли с собой?
— С одним условием.
— Посмотрим, что за условие.
— Чтобы ты более не требовал от меня нарушения моего служебного долга.
— Тем хуже для вас, потому что Лаваль будет здесь раньше, чем через четыре дня!
— Как! Ты откажешься признать те громадные услуги, которые я оказал делу свободы?
— Да, если вы остановитесь на половине дороги.
— Ты думаешь, что Лаваль вступит в город?
— Он для того и пришел.
— Ну, между нами говоря, я также думаю; вот почему я и пришел к тебе. Есть кое-какая перемена.
— В чем? — быстро спросил молодой человек.
— Возьми и прочти.
Дон Мигель, развернув бумагу, поданную ему доном Кандидо, начал читать:
Сан-Педро, 1-го сентября. Два дня тому назад Маскарилья двинулся вперед с тысячью человек, чтобы овладеть пуэбло, но жители выказали необычайную решительность, и он был отброшен; у него было одно орудие, полтораста пехотинцев и около шестисот пятидесяти кавалеристов. Атаку он произвел сразу с двух сторон. В одно мгновение он уже достиг площади, но был отброшен нашим огнем. Потеря была в сто человек.
Прилагаю к этому списку копию депеши, полученной мною от генерала.
Завтра я вам напишу более подробно.
Хуан Камелино Сеньору Д…
— Посмотрим теперь документ, на который он ссылается! — сказал Мигель после минутного молчания.
— Вот он! — отвечал дон Кандидо. — Эти два важных документа были найдены в шлюпке, захваченной сегодня ночью; я снял с них копию наскоро, чтобы показать тебе.
Дон Мигель, не слушая дона Кандидо, взял из его рук и начал читать с величайшим вниманием следующее письмо:
Освободительная армия, главная квартира на походе.
29 августа 1840 г.
Сеньору дону Хуану Камелино, военному коменданту Сан-Педро.
Главнокомандующий имеет удовольствие сообщить Вам для объявления по вверенным Вам войскам, что из перехваченных депеш дона Феликса Альдао к тирану Росасу видно, что общественное мнение внутри страны как нельзя более благоприятно для дела свободы. Провинции Кордова, Сан Луис и Сан Хуан отказали Альдао в требуемой им помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Дон Кандидо важно спустился с лестницы, в то время как чиновник смеялся, смотря ему вслед.
Но едва почтенный учитель чистописания прошел один квартал, как новая толпа федералистов, обогнув колледж, направилась туда и очутилась лицом к лицу с ним.
Дон Кандидо одним прыжком соскочил с тротуара и, взяв шляпу в руку, стал отвешивать им глубокие поклоны.
Федералисты, у которых было, правда, более желания завтракать, нежели заниматься учтивостью, продолжали свою дорогу, предоставив дону Кандидо приветствовать их, сколько его душе угодно.
Почтенный профессор, чувствуя головокружение и усиленное биение в висках, с крупными каплями пота на лице повернул наконец на улицу Виктории и остановился у той самой двери, где наши читатели встретили его первый раз, то есть у дверей дома Мигеля.
Минуту спустя наш несчастный секретарь входил в кабинет своего прежнего ученика, которого он застал удобно развалившимся в кресле и спокойно читавшим знаменитую «Торговую газету».
— Мигель!
— Сеньор!
— Мигель! Мигель!
— Сеньор! Сеньор!
— Мы погибаем.
— Я это знаю.
— Ты знаешь это и не спасаешь нас?
— Я стараюсь.
— Нет, Мигель, нет, у нас нет времени.
— Тем лучше!
— Как тем лучше! — вскричал широко раскрыв глаза дон Кандидо, и упал на софу.
— Я вам говорю, сеньор, что в трудные минуты лучше кончить все скорей.
— Но кончить хорошо, ты хочешь сказать?
— Или дурно.
— Дурно?
— Ну, да! Худо или хорошо — окончить сразу все же лучше, чем проводить свою жизнь, подавая одну руку добру, а другую — злу.
— И это зло будет состоять в том…
— В том, что нам, например, снесут голову.
— Пусть ее сносят у тебя и твоих заговорщиков, очень хорошо, но у меня, человека спокойного, невинного, смирного, не способного причинять зло преднамеренно, предумышленно, с…
— Сядьте, мой дорогой учитель! — произнес молодой человек, прерывая дона Кандидо, который встал во время разговора.
— Что я сделал? Что такого, чтобы очутиться в том положении, в котором я нахожусь, подобно хрупкой лодке, разбиваемой бурными волнами океана?
— Что сделали, вы?
— Да, я!
— Тота! Вы в самом деле ничего не сделали?
— Нет, я ничего не сделал, сеньор дон Мигель; настанет время, когда моя связь с тобой разрушится, порвется: я преданнейший защитник самого знаменитого из всех ресторадоров света. Я люблю всю высокоуважаемую семью его превосходительства, как люблю и уважаю другого сеньора губернатора, доктора дона Фелипе, его предков и всех его детей. Я хотел…
— Вы хотели эмигрировать, сеньор дон Кандидо.
— Я!
— Вы! Это преступление против федерации, за которое расплачиваются головой.
— Доказательства?
— Сеньор дон Кандидо, вы решительно стремитесь быть повешенным кем-либо.
— Я?
— Я жду только, чтобы вы мне сказали кем: Росасом или Лавалем. Если первым, то для того, чтобы быть вам приятным, я сейчас же отправлюсь к полковнику Соломону, если же вторым, то подождите два или три дня, когда генерал Лаваль вступит в Буэнос-Айрес, тогда, как только представится случай, я поговорю с ним о секретаре сеньора дона Фелипе.
— Итак, я человек, попавший в воду?
— Нет, сеньор, вы будете человеком на воздухе, если будете продолжать говорить глупости так, как вы делаете это постоянно.
— Но, Мигель, сын мой, разве ты не видишь моего лица?
— Вижу, сеньор.
— Что же ты видишь на нем?
— Страх.
— Нет, не страх, нет, а недоверие, вследствие странных впечатлений, господствующих надо мной в настоящую минуту.
— Что такое?
— Идя сюда от губернатора, я встретился с людьми, которые показались…
— Кем?
— Дьяволами в образе человеческом.
— Или людьми с видом дьяволов, не правда ли?
— Что за вид у них был, Мигель! Что за вид! И при этом у них были длинные ножи. Способен ли кто-нибудь из этих людей убить меня? Как ты думаешь, Мигель?
— Не думаю, что вы им сделали!
— Ничего, ничего! Но предположи, что они спутают меня с другим и…
— Ба-а! Оставим это, дорогой учитель, вы сказали, что пришли ко мне прямо от Араны, не так ли?
— Да, да, Мигель.
— Ну, тогда у вас была причина прийти сюда.
— Да.
— Какая же она, друг мой?
— Я не знаю, не хочу этого говорить. Я не хочу более ни политики, ни сообщений!
— Так вы пришли сделать мне сообщение о политике?
— Я не говорил этого!
— Держу пари, что в кармане вашего сюртука находится важная бумага.
— У меня ничего нет.
— Я тем более готов держать пари, что, на выходе отсюда, вас может обыскать какой-нибудь федералист, чтобы посмотреть, нет ли при вас спрятанного оружия, найдя эту бумагу, он убьет вас немедленно!
— Мигель!
— Сеньор, дадите ли вы мне или нет те бумаги, которые принесли с собой?
— С одним условием.
— Посмотрим, что за условие.
— Чтобы ты более не требовал от меня нарушения моего служебного долга.
— Тем хуже для вас, потому что Лаваль будет здесь раньше, чем через четыре дня!
— Как! Ты откажешься признать те громадные услуги, которые я оказал делу свободы?
— Да, если вы остановитесь на половине дороги.
— Ты думаешь, что Лаваль вступит в город?
— Он для того и пришел.
— Ну, между нами говоря, я также думаю; вот почему я и пришел к тебе. Есть кое-какая перемена.
— В чем? — быстро спросил молодой человек.
— Возьми и прочти.
Дон Мигель, развернув бумагу, поданную ему доном Кандидо, начал читать:
Сан-Педро, 1-го сентября. Два дня тому назад Маскарилья двинулся вперед с тысячью человек, чтобы овладеть пуэбло, но жители выказали необычайную решительность, и он был отброшен; у него было одно орудие, полтораста пехотинцев и около шестисот пятидесяти кавалеристов. Атаку он произвел сразу с двух сторон. В одно мгновение он уже достиг площади, но был отброшен нашим огнем. Потеря была в сто человек.
Прилагаю к этому списку копию депеши, полученной мною от генерала.
Завтра я вам напишу более подробно.
Хуан Камелино Сеньору Д…
— Посмотрим теперь документ, на который он ссылается! — сказал Мигель после минутного молчания.
— Вот он! — отвечал дон Кандидо. — Эти два важных документа были найдены в шлюпке, захваченной сегодня ночью; я снял с них копию наскоро, чтобы показать тебе.
Дон Мигель, не слушая дона Кандидо, взял из его рук и начал читать с величайшим вниманием следующее письмо:
Освободительная армия, главная квартира на походе.
29 августа 1840 г.
Сеньору дону Хуану Камелино, военному коменданту Сан-Педро.
Главнокомандующий имеет удовольствие сообщить Вам для объявления по вверенным Вам войскам, что из перехваченных депеш дона Феликса Альдао к тирану Росасу видно, что общественное мнение внутри страны как нельзя более благоприятно для дела свободы. Провинции Кордова, Сан Луис и Сан Хуан отказали Альдао в требуемой им помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65