Конвой дежурного генерала направился по улице Завоевателя, ведущей к казарме полковника Равельо.
Едва наступила полночь, а улицы были совершенно пусты. Вдали виднелись тени неподвижно стоявших на своих постах серенос, готовых броситься к крепости и соединиться около своего начальника при малейшей тревоге. Не было заметно ни одного запоздалого прохожего. От живого, веселого, шумного Буэнос-Айреса, молодежь которого в иные времена с нетерпением дожидалась ночи, чтобы предаться удовольствиям или отправиться на поиски приключений, не осталось и следа.
Террор наложил свою ужасную руку на город: все честные люди, дрожа, запирались в своих домах после захода солнца, чтобы не попасть под удары кинжала или бича Масорки.
По временам при звуке подков лошадей конвоя дежурного генерала в каком-нибудь окне робко откидывалась штора, испуганное лицо показывалось за стеклом и тут же исчезало.
Дон Мигель ехал бок о бок с генералом.
— Наш добрый город не спит так крепко, как это кажется с виду, не правда ли, генерал?
— Все надеются, мой друг! — отвечал генерал Мансилья, который редко говорил без того, чтобы в его словах не заключалось двойного смысла, злой насмешки, сатиры.
— Все на одно и то же, генерал?
— Все!
— Удивительная общность мнений царит при нашей генеральной системе!
Мансилья, повернув голову, бросил беглый взгляд на того, кого он называл игрушкой, и отвечал:
— Особенно в одной вещи — вы ее угадываете?
— Нет, говорю по чести!
— Замечается удивительная общность желаний, чтобы это все скорее окончилось.
— Это! Что же это, генерал?
Мансилья снова посмотрел на своего спутника, этот вопрос касался самой его сокровенной мысли.
— Положение вещей, хотел я сказать.
— А, положение вещей! Но для вас политическая обстановка будет всегда одна и та же, генерал!
— Как так?
— Вы не такой человек, чтобы могли жить в неизвестности, вам нужен шум политических дел и в любом случае, будете ли вы за или против правительства, вы сохраните свое влияние в делах нашей страны.
— Хотя бы и после прихода унитариев?
— Хотя бы и после прихода унитариев! Многие из наших федералистов примут их сторону.
— Да, и многие будут поставлены очень высоко, например, на виселицу, в конце концов, мы все должны быть всегда на стороне Ресторадора.
Двойной смысл этого ответа не ускользнул от молодого человека, но он продолжал с прелестной наивностью.
— Да, он достоин того, чтобы все остались ему верны в это критическое время.
— Не находите ли вы страшным все происходящее? У этого человека громадное везение!
— Это потому что он представитель дела федерации.
— Которое лучшее из всех, не правда ли?
— Это узнал я со времени заседания конгресса. Мансилья закусил губу. Он был унитарием на конгрессе, но дон Мигель казался таким простодушным, его лицо было так открыто, что генерал, несмотря на всю свою проницательность, не мог угадать, заключалась ли в словах молодого человека ирония или нет. Дон Мигель продолжал:
— Это святое дело не может быть уничтожено унитариями, в этом нельзя сомневаться, но только федералисты могут пасть вместе с генералом Росасом.
— Можно подумать, что вам пятьдесят лет, сеньор дель Кампо!
— Это потому, что я отношусь внимательно к тому, что говорят.
— Что же вы слышали?
— Говорят о популярности некоторых федералистов, о вас, например, генерал.
— Меня?
— Да, вас, если бы не ваше родство с сеньором губернатором, то последний должен был бы внимательнее следить за вами, потому что ему не следует игнорировать вашу популярность и особенно ваш талант и храбрость, несмотря на то, что, как мне передавали, он в 1835 году, говоря о вас, выразился, что вы годны только для революций в полтора реала. Мансилья, быстро склонившись к дону Мигелю, сказал ему злобным голосом:
— Эти слова достойны этого глупого гаучо, но знаете ли вы, почему он произнес их?
— В шутку, без сомнения, генерал! — отвечал хладнокровно молодой человек.
— Потому что он боится меня, негодный! — сказал Мансилья, сжимая руку дона Мигеля.
Эта внезапная вспышка в характерна для генерала, в одно и тоже время и храброго, и порывистого, и нескромного, но положение его было настолько серьезно, что он тотчас же заметил, что, увлекшись, позволил себе опасные речи, но было уже поздно отступать! Он подумал, что лучше всего вызвать своего спутника также на откровенность.
— Я знаю, — тонко начал он, — что, если бы я поднял клич, то вся молодежь была бы на моей стороне, так как никто из вас не любит того порядка вещей, при котором мы теперь живем.
— Знаете ли, генерал, я так же думаю! — отвечал молодой человек, как будто эта мысль пришла ему в голову первый раз в его жизни.
— И вы бы первым стали на мою сторону?
— В революции?
— В… чем угодно, — отвечал Мансилья, не осмеливавшийся произнести этого слова.
— Я убежден, что многие последовали бы за вами.
— Но вы, вы пошли бы? — настойчиво переспросил генерал.
— Я? Ну, генерал, для меня это было бы невозможно по очень простой причине.
— Какой?
— Я дал себе клятву не вмешиваться в то, что делают молодые люди моего возраста, с тех пор как большая часть их сделались унитариями, я — федералист и исповедую принципы федерации.
— Да, да, да!
Генерал, пожав плечами, отъехал на шаг или два от молодого человека. Дон Мигель продолжал:
— Тем более, генерал, что я боюсь политики, я обожаю литературу, и особенно дам, как я уже говорил сегодня Августине, когда она просила меня сопровождать вас сегодня ночью.
— Я верю этому! — отвечал сухо генерал.
— Что делать! Я хочу быть таким же добрым портеньо, как и генерал Мансилья.
— Как?
— То есть я хочу быть на таком же хорошем счету у прелестных дам Буэнос-Айреса, как и он.
— Да, но это время прошло! — отвечал генерал, польщенный в своей слабости.
— Хроника говорит об этом иначе.
— Ба! Хроника говорит об этом?
— Есть тысячи унитариев, завидующих генералу Мансилье из-за его супруги.
— Она прекрасна, моя жена! О, она прекрасна! — вскричал генерал, почти останавливая свою лошадь и с лицом, сияющим тщеславием.
— Это королева красавиц, даже унитарии должны признать это, если это ваш последний триумф, то он стоил всех.
— Что касается того, последний ли…
— Хорошо, я ничего не хочу знать, генерал, я очень люблю Августиниту и не хочу быть поверенным ваших измен ей.
— Ах, мой друг, если вам удается так же легко сердить и успокаивать женщин, как вы это делаете с мужчинами, то я вам могу предсказать что у вас будет гораздо больше приключений, нежели у меня.
— Я не понимаю вас, генерал! — отвечал дон Мигель с хорошо разыгранным удивлением.
— Оставим это, впрочем, вот мы и в казарме Равельо. Они подъехали к тому кварталу, где спало сто старых негров, состоявших под командой полковника Равельо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65