рулевой и человек, ходивший взад и вперед по кормовой части и куривший трубку. Присмотревшись внимательнее, можно было увидеть, что в носовой части спали еще человек пятнадцать, составлявших очередную вахту, которые по малейшему сигналу могли быть немедленно разбужены.
— Э-э! — проговорил вдруг прогуливавшийся взад и вперед, останавливаясь перед нактоузом и обращаясь к рулевому. — Ветер-то, кажется, поворачивает!
— Да, мистер Ловел, — отвечал рулевой и поднес руку к своей вязаной матросской шапочке, — точно, он поворотил уже на два румба.
Человек, которого рулевой назвал мистером Ловелом, будет в последующем играть значительную роль, почему и просим читателя позволить нам представить его ближе и нарисовать его портрет.
По внешности это был человек лет пятидесяти, имевший почти одинаковые размеры как в длину, так и в ширину и несколько напоминавший бочонок, поставленный на ножки. Силой и подвижностью отличался он, однако, необыкновенной. Нос у него был багровый, губы — толстые, щеки — румяные, лоснящиеся, обрамленные бакенбардами огненного цвета. Серые проницательные, смело глядевшие глаза придавали этой физиономии насмешливое, скептическое выражение.
По характеру своему это был храбрый, открытый, честный моряк, любивший больше всего на свете две вещи — или, на его взгляд, два существа: своего капитана, которого он вырастил и которому дал морское воспитание, и свой бриг, за постройкой которого он следил, на который он вступил, как только его спустили на воду, и более уже никогда не покидал, распоряжаясь на нем в качестве старшего офицера.
Мистер Ловел не знал ни отца ни матери, так что его капитан и бриг составляли его семью и семейный очаг. Чувство любви свойственно каждому живому человеку. Как бы долго оно ни сдерживалось в дремотном состоянии, оно найдет для себя прорыв, и чем уже круг существ, на который оно изольется, тем интенсивнее, сильнее оно будет лелеять их. Любовь мистера Ловела к своему капитану и бригу далеко переходила границы обыкновенной сильной преданности и доходила до фанатизма. Капитан, о котором мы сейчас скажем несколько слов, отплачивал своему старому другу такою же страстной привязанностью.
— Вот что, мистер Ловел, хочу я вас спросить, — начал рулевой, ободренный тоном своего начальника, — что это мы вот уже несколько дней плаваем, словно с пути сбились?
— Тебе так кажется?
— Да, правда. Эти постоянные лавирования туда-сюда, этот баркас, который мы послали на берег и который до сих пор еще не вернулся, — все это как-то необычно.
Помощник капитана только хмыкнул.
— А куда же на самом деле плывем мы? — спросил матрос.
— Много будешь знать — скоро состаришься, — отвечал мистер Ловел словно нехотя.
— Эх, — не унимался рулевой, — а уж очень хотел я узнать, — и с этими словами он энергично сплюнул за борт коричневой слюной, так как все время жевал табак.
— Неужели?.. Ну вот, дорогой мой, — отвечал с лукавой улыбкой старый моряк, — это и хорошо. Теперь, если тебя кто-нибудь спросит об этом, ты скажешь, что не знаешь, и в одно и то же время и дела не испортишь, и не соврешь.
Затем, посмотрев несколько секунд на сконфуженного рулевого, мистер Ловел прибавил:
— А вот ты лучше бей восемь склянок, мой милый. Солнце уже показалось из-за гор, пора вахте на смену.
После этого, передвинув трубку в другой угол рта, помощник капитана вновь продолжал свое хождение взад и вперед.
Матрос взялся за веревку, привязанную к языку колокола, и отбил четыре двойных удара.
Этот хорошо знакомый сигнал немедленно заставил людей, спавших в носовой части, подняться, и они толпой высыпали на палубу с криками:
— Вахта, на смену! Правобортовые, на смену! Четыре часа, вставайте! Вахта, на смену!
Как только новая вахта появилась наверху, мистер Ловел отдал необходимые распоряжения относительно обычной утренней уборки, затем, так как солнце уже осветило землю и туман, всю ночь окутывавший судно, начал рассеиваться, он послал на верхний марс матроса для наблюдения за горизонтом и за берегами, вдоль которых шел бриг. Исполнив свои обязанности, он вновь принялся расхаживать по палубе, бросая по временам взгляды на вахтенного, стоявшего на верхнем марсе и бормоча сквозь зубы:
— Гм! Куда мы идем! Он сам сделал бы мне большое одолжение, если бы объяснил это мне. Мы плывем как с завязанными глазами, и если выйдем отсюда целые и невредимые, то не знаю уж, какого святого благодарить.
Но тут же вся широкая физиономия его словно просветлела и озарилась веселой улыбкой. Его капитан выходил из своей каюты и поднимался наверх.
Капитану Джонсону было в то время, к которому относится наш рассказ, около тридцати трех лет, роста он был выше среднего, манеры его были просты, непринужденны, красивы, черты лица мужественны и выразительны, черные глаза горели умом и придавали лицу его выражение энергии, силы воли и прямого, открытого характера.
— Здравствуй, отец, — обратился он к мистеру Ловелу, радушно протягивая ему руку.
— Здравствуй, дорогой мой, — отвечал ему тот, — как ты спал?
— Прекрасно, отец, благодарю. Что нового?
При этом весьма простом вопросе помощник вытянулся, взял под козырек и отвечал тоном подчиненного своему начальнику:
— Капитан, на судне все обстоит благополучно, я поворотил в три часа на другой галс и пошел, согласно вашему приказанию, почти по ветру по шесть узлов и две трети в час, оставив мыс Гальвестон за кормой влево.
— Отлично, — сказал капитан, бросив взгляд на компас и на паруса.
Этот тон подчиненного мистер Ловел сохранял во всем, что касалось службы, несмотря на неоднократные протесты капитана. Последний скоро убедился, что старого моряка не переделаешь, и предоставил ему говорить как ему вздумается.
— А вот, капитан, мы приближаемся ко входу в залив, — после некоторого колебания начал его помощник, — не намереваетесь ли вы войти туда?
— Именно.
— Но ведь нас пустят здесь ко дну.
— Что за глупости!
— Гм! Не понимаю, что хорошего может из этого выйти.
— Вот и увидишь. Кроме того, разве не следует поискать наш баркас, который до сих пор еще не вернулся?
— Это правда, я и забыл о нем.
— А где наши пассажиры?
— Я их еще не видал сегодня.
— Ну, они не замедлят выйти наверх.
— Корабль, — закричал вахтенный сверху.
— Вот его-то я и жду.
— Чтобы опять поворотить на другой галс?
— Нисколько, а чтобы без выстрела пройти под фортом, господствующим над входом в залив.
— Не понимаю.
— Будь спокоен, сейчас ты поймешь. — И, обращаясь к вахтенному, капитан крикнул: — С какой стороны показался корабль?
— С правой. Он вышел из небольшой бухты, где до того времени скрывался, и идет прямо на бриг, догоняет его.
— Очень хорошо, — отвечал капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Э-э! — проговорил вдруг прогуливавшийся взад и вперед, останавливаясь перед нактоузом и обращаясь к рулевому. — Ветер-то, кажется, поворачивает!
— Да, мистер Ловел, — отвечал рулевой и поднес руку к своей вязаной матросской шапочке, — точно, он поворотил уже на два румба.
Человек, которого рулевой назвал мистером Ловелом, будет в последующем играть значительную роль, почему и просим читателя позволить нам представить его ближе и нарисовать его портрет.
По внешности это был человек лет пятидесяти, имевший почти одинаковые размеры как в длину, так и в ширину и несколько напоминавший бочонок, поставленный на ножки. Силой и подвижностью отличался он, однако, необыкновенной. Нос у него был багровый, губы — толстые, щеки — румяные, лоснящиеся, обрамленные бакенбардами огненного цвета. Серые проницательные, смело глядевшие глаза придавали этой физиономии насмешливое, скептическое выражение.
По характеру своему это был храбрый, открытый, честный моряк, любивший больше всего на свете две вещи — или, на его взгляд, два существа: своего капитана, которого он вырастил и которому дал морское воспитание, и свой бриг, за постройкой которого он следил, на который он вступил, как только его спустили на воду, и более уже никогда не покидал, распоряжаясь на нем в качестве старшего офицера.
Мистер Ловел не знал ни отца ни матери, так что его капитан и бриг составляли его семью и семейный очаг. Чувство любви свойственно каждому живому человеку. Как бы долго оно ни сдерживалось в дремотном состоянии, оно найдет для себя прорыв, и чем уже круг существ, на который оно изольется, тем интенсивнее, сильнее оно будет лелеять их. Любовь мистера Ловела к своему капитану и бригу далеко переходила границы обыкновенной сильной преданности и доходила до фанатизма. Капитан, о котором мы сейчас скажем несколько слов, отплачивал своему старому другу такою же страстной привязанностью.
— Вот что, мистер Ловел, хочу я вас спросить, — начал рулевой, ободренный тоном своего начальника, — что это мы вот уже несколько дней плаваем, словно с пути сбились?
— Тебе так кажется?
— Да, правда. Эти постоянные лавирования туда-сюда, этот баркас, который мы послали на берег и который до сих пор еще не вернулся, — все это как-то необычно.
Помощник капитана только хмыкнул.
— А куда же на самом деле плывем мы? — спросил матрос.
— Много будешь знать — скоро состаришься, — отвечал мистер Ловел словно нехотя.
— Эх, — не унимался рулевой, — а уж очень хотел я узнать, — и с этими словами он энергично сплюнул за борт коричневой слюной, так как все время жевал табак.
— Неужели?.. Ну вот, дорогой мой, — отвечал с лукавой улыбкой старый моряк, — это и хорошо. Теперь, если тебя кто-нибудь спросит об этом, ты скажешь, что не знаешь, и в одно и то же время и дела не испортишь, и не соврешь.
Затем, посмотрев несколько секунд на сконфуженного рулевого, мистер Ловел прибавил:
— А вот ты лучше бей восемь склянок, мой милый. Солнце уже показалось из-за гор, пора вахте на смену.
После этого, передвинув трубку в другой угол рта, помощник капитана вновь продолжал свое хождение взад и вперед.
Матрос взялся за веревку, привязанную к языку колокола, и отбил четыре двойных удара.
Этот хорошо знакомый сигнал немедленно заставил людей, спавших в носовой части, подняться, и они толпой высыпали на палубу с криками:
— Вахта, на смену! Правобортовые, на смену! Четыре часа, вставайте! Вахта, на смену!
Как только новая вахта появилась наверху, мистер Ловел отдал необходимые распоряжения относительно обычной утренней уборки, затем, так как солнце уже осветило землю и туман, всю ночь окутывавший судно, начал рассеиваться, он послал на верхний марс матроса для наблюдения за горизонтом и за берегами, вдоль которых шел бриг. Исполнив свои обязанности, он вновь принялся расхаживать по палубе, бросая по временам взгляды на вахтенного, стоявшего на верхнем марсе и бормоча сквозь зубы:
— Гм! Куда мы идем! Он сам сделал бы мне большое одолжение, если бы объяснил это мне. Мы плывем как с завязанными глазами, и если выйдем отсюда целые и невредимые, то не знаю уж, какого святого благодарить.
Но тут же вся широкая физиономия его словно просветлела и озарилась веселой улыбкой. Его капитан выходил из своей каюты и поднимался наверх.
Капитану Джонсону было в то время, к которому относится наш рассказ, около тридцати трех лет, роста он был выше среднего, манеры его были просты, непринужденны, красивы, черты лица мужественны и выразительны, черные глаза горели умом и придавали лицу его выражение энергии, силы воли и прямого, открытого характера.
— Здравствуй, отец, — обратился он к мистеру Ловелу, радушно протягивая ему руку.
— Здравствуй, дорогой мой, — отвечал ему тот, — как ты спал?
— Прекрасно, отец, благодарю. Что нового?
При этом весьма простом вопросе помощник вытянулся, взял под козырек и отвечал тоном подчиненного своему начальнику:
— Капитан, на судне все обстоит благополучно, я поворотил в три часа на другой галс и пошел, согласно вашему приказанию, почти по ветру по шесть узлов и две трети в час, оставив мыс Гальвестон за кормой влево.
— Отлично, — сказал капитан, бросив взгляд на компас и на паруса.
Этот тон подчиненного мистер Ловел сохранял во всем, что касалось службы, несмотря на неоднократные протесты капитана. Последний скоро убедился, что старого моряка не переделаешь, и предоставил ему говорить как ему вздумается.
— А вот, капитан, мы приближаемся ко входу в залив, — после некоторого колебания начал его помощник, — не намереваетесь ли вы войти туда?
— Именно.
— Но ведь нас пустят здесь ко дну.
— Что за глупости!
— Гм! Не понимаю, что хорошего может из этого выйти.
— Вот и увидишь. Кроме того, разве не следует поискать наш баркас, который до сих пор еще не вернулся?
— Это правда, я и забыл о нем.
— А где наши пассажиры?
— Я их еще не видал сегодня.
— Ну, они не замедлят выйти наверх.
— Корабль, — закричал вахтенный сверху.
— Вот его-то я и жду.
— Чтобы опять поворотить на другой галс?
— Нисколько, а чтобы без выстрела пройти под фортом, господствующим над входом в залив.
— Не понимаю.
— Будь спокоен, сейчас ты поймешь. — И, обращаясь к вахтенному, капитан крикнул: — С какой стороны показался корабль?
— С правой. Он вышел из небольшой бухты, где до того времени скрывался, и идет прямо на бриг, догоняет его.
— Очень хорошо, — отвечал капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86