– Вспомните, друг мой, что я передал всю власть в ваши руки, и уже не значу ничего.
– Когда вы отказались от власти, дон Тадео, враг был побежден, в плену; но теперь все переменилось; опасность угрожает больше прежнего, Чили зовет вас, останетесь ли вы глухи к голосу отечества?
– Друг, – отвечал дон Тадео глубоко грустным тоном, – меня зовет также другой голос, голос моей дочери... Я хочу спасти ее.
– Спасение отечества должно стоять впереди семейных привязанностей! Король Мрака, вспомните вашу клятву! – сурово сказал дон Грегорио.
– Но моя дочь! Мое бедное дитя! Единственное мое счастье! – вскричал дон Тадео голосом, полным слез.
– Вспомните ваши клятвы, Король Мрака! – повторил дон Грегорио мрачно. – Ваши братья ждут вас.
– О! – вскричал несчастный голосом, хриплым и прерывавшимся от горести. – Неужели вы не сжалитесь над отцом, умоляющим вас!
– Хорошо! – отвечал дон Грегорио с горечью, делая шаг назад. – Я удаляюсь, дон Тадео; десять лет мы сражались вместе и всем жертвовали для дела, которому вы нынче изменяете; пусть будет так... мы сумеем умереть за отечество, которое вы бросаете. Прощайте, дон Тадео, чилийский народ падет, но вы найдете вашу дочь и преклоните голову под проклятиями ваших братьев! Прощайте, не знаю вас более!
– Остановитесь! – отвечал дон Тадео. – Откажитесь от этих ужасных слов. Вы хотите? Хорошо! Я умру с вами! Поедем! Поедем!.. Дочь моя! Дочь моя! – прибавил он раздирающим душу голосом. – Прости мне!
– О! Я снова нахожу моего брата! – вскричал с радостью дон Грегорио, сжимая в объятиях дона Тадео. – Нет, с таким сподвижником Чили не может погибнуть.
– Дон Тадео! – вскричал Валентин. – Ступайте туда, куда призывает вас долг; клянусь, что мы возвратим вам дочь.
– Да, – сказал граф, пожимая руку, – хотя бы нам пришлось погибнуть!
Дон Грегорио не хотел провести ночь в лагере; каждый всадник взял к себе на лошадь пехотинца, и через час все они поскакали по дороге в Вальдивию.
– Дочь моя! Дочь моя! – закричал в последний раз дон Тадео.
– Мы ее спасем! – отвечали французы.
Скоро отряд чилийцев исчез в темноте. В лагере остались только Валентин, Луи, Курумилла, Жоан и Трангуаль Ланек.
– Бедный человек! – сказал со вздохом Валентин, смотря вслед дону Тадео. – Отдохнем несколько минут, – прибавил он, обращаясь к своим товарищам, – завтрашний день будет тяжел.
Пять авантюристов завернулись в свои плащи, легли у огня и заснули под защитой Цезаря, бдительного часового, который не даст напасть на себя врасплох.
ГЛАВА LXV
Совет
К полуночи началась гроза. Темнота была глубокая; время от времени ослепительная молния освещала пространство тем мимолетным блеском, который придает предметам фантастический вид. Деревья, потрясаемые ветром, который ревел с бешенством, сгибались как тростинки под напором бури; глухой звук грома смешивался с рокотом реки, разливавшейся по долине.
Небо походило на гигантский лист свинца, а дождь падал так сильно, что путешественники, несмотря на все свои усилия, не могли укрыться от него; их бивуачный огонь погас, и до рассвета они зябли под ураганом соединенных стихий, которые неистовствовали вокруг них.
К утру ураган несколько утих, и с восхождением солнца все исчезло. Тогда-то пять авантюристов могли заметить опустошения, причиненные ужасным наводнением. Деревья были переломаны, некоторые из них, вырванные с корнем бурей, валялись на земле. Луг превратился в широкое болото. Река, накануне еще столь спокойная, столь светлая, столь безвредная, все поглотила, катя грозные волны, покрывая траву и вырывая глубокие овраги.
Валентин обрадовался, что вечером расположил свой лагерь по склону горы, а не спустился в долину; если бы он поступил не так, может быть, он и его товарищи были бы поглощены бешеными волнами, когда река вышла из берегов.
Первой заботой путешественников было развести огонь, чтобы высушиться и приготовить обед, но сделать это на мокрой земле было невозможно. Поэтому Трангуаль Ланек отыскал сначала плоский и широкий камень, на который наложил сухих листьев и зажег их. Скоро столб яркого пламени поднялся к небу и оживил мужество закоченевших путешественников, которые приветствовали это пламя криком радости. Как только завтрак был окончен, они снова развеселились, забыли о страданиях ночи и вспоминали о прошлых бедствиях только затем, чтобы возбудить в себе мужество терпеливо переносить те бедствия, какие еще ожидали их.
Было семь часов утра. Присев возле костра, они курили молча; вдруг Валентин сказал:
– Напрасно мы отпустили дона Тадео.
– Почему же? – спросил Луи.
– Боже мой, мы были тогда под влиянием страшного впечатления и не подумали об одном, что мне пришло в голову теперь.
– О чем?
– А вот о чем: как только дон Тадео исполнит обязанности доброго гражданина, он, без сомнения, немедленно откажется от власти, которую ему вручили.
– Очевидно.
– Какое будет тогда у него самое сильное желание?
– Разумеется, желание отыскивать свою дочь, – с живостью сказал Луи.
– Или присоединиться к нам.
– Это одно и то же.
– Согласен; но тут перед ним явится непреодолимое препятствие, которое остановит его.
– Какое?
– Проводник, который мог бы проводить его к нам.
– Это правда! – вскричали все четверо с остолбенением.
– Как быть? – спросил Луи.
– К счастью, – продолжал Валентин, – еще не поздно поправить нашу забывчивость. Дону Тадео нужен человек, который был бы ему совершенно предан, знал бы вполне места, в каких мы намереваемся быть, и следовал бы за нами по следам как чуткая ищейка, не правда ли?
– Да, – сказал Трангуаль Ланек с утвердительным жестом.
– Этот человек Жоан! – продолжал Валентин.
– Это справедливо, – заметил индеец, – я буду проводником.
– Итак, Жоан оставит нас; я дам ему письмо, которое напишет Луи; в этом письме я уведомлю дона Тадео о поручении, за которое берется наш друг.
– Хорошо! – сказал Курумилла. – Наш друг думает обо всем; пусть дон Луи напишет письмо.
– Знаете ли, что мне пришло в голову? – весело вскричал Валентин. – Я рад, что не вчера, а только теперь, эта мысль мелькнула в уме моем.
– Отчего? – спросил Луи с удивлением.
– Оттого, что бедный дон Тадео очень обрадуется, получив от нас несколько слов, которые докажут ему, сколь близки нам его интересы.
– Да, конечно, – сказал граф.
– Не правда ли? Ну, пиши же, брат.
Граф не заставил его повторить и принялся за дело. Письмо, написанное на листке его записной книжки, скоро было готово. Жоан, со своей стороны, окончил приготовления к отъезду.
– Брат, – сказал Валентин, подавая ему записку, которую индеец спрятал под ленту, обвязывавшую его волосы, – мне нечего вам объяснять: вы воин опытный и человек с твердым сердцем, вы оставляете здесь друзей, в памяти которых вы всегда будете занимать достойное место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146