Вот удалось расчистить два частокола, идущие параллельно с севера на юг на расстоянии двух метров друг от друга. Между ними – остатки колодца. Ha всем следы сильного пожара, уничтожившего постройки. Уцелели только те их части, которые тогда были в земле. Частоколы подходили к улице, Великой улице, про которую вы уже читали. Они отгораживали друг от друга две усадьбы. Та, что была западнее, ближе к Кремлю, носила явные следы отчаянной борьбы людей с огнем. По всей ее площади попадались остатки огромных бревен, длиной метров по шести, толщиной до полуметра. Они лежали в беспорядке. Видимо, горел какой-то большой дом, и его растащили буквально по бревнышку (хороши были «бревнышки» – не в обхват!), пытаясь остановить свирепый огонь и спасти хотя бы соседние дома. Но в глубине усадьбы, далеко от улицы, за домом сохранилась часть небольшого строеньица, на сооружение которого явно в свое время пошли отходы от постройки большого дома. В сруб попали и огромные бревна и тонкие жерди. Из жердей (а не из досок, как обычно в северных русских домах) настлали и пол, как будто нарочно, чтобы могла стекать вода. Больше половины маленького помещения занимала большая глинобитная печь, от которой, конечно, нашли лишь остатки. Земля перед срубом тоже была выстлана жердями. Здесь уцелели и обугленное днище бочки и часть полусгоревшего деревянного желоба. Впрочем, и пол и самый сруб были тоже сильно обуглены, как и все вокруг. Это была баня, или, как тогда говорили москвичи, «мыльня» с предбанником.
Когда могли сгореть все эти строения? Приблизительно мы определили это еще задолго до расчистки бани, когда, постепенно опускаясь, дошли до слоя пожара. Дело в том, что в нем совсем не попадалось обломков ни блестящей, ни матовой черной глиняной посуды, какая распространилась в Москве в начале и особенно в середине XVI века, когда московский престол занимали Василий III и Иван IV. Можно было предположить, что раскопки уже прошли горизонты земли, отложившиеся в XVI веке, и слой, оставшийся от большого пожара, относится ко второй половине XV века. Но пока не было найдено ни одной вещи, которая могла помочь определить время точнее. Хорошо бы, например, найти монету с надписью «князь великий Иван Васильевич и господарь всея Руси» – монету Ивана III!
Узнать точнее, когда произошел этот огромный пожар, все же удалось. Дело в том, что о таких бедствиях писали современники. На страницах московской летописи XV века мы прочли: «Того же лета 6976 маиа в 23 день в 2 часа нощи загореся посад на Москве у Николы Мокрово, и много дворов бесчислено згоре. Горело вверх по рву за Богоявленскую улицю, а от Богоявлениа улицею мимо Весяковых двор по Иван святы на пять улиць, а от Иоанна святого на подол по Васильевской луг, да на Большую улицю на Вострой конець, и по самую реку да по Кузьму Демиана на Вострой конець. Истомно же тогда было и нутрь городу, понеже бо ветрено было и вихор мног, но бог сохрани его».
Осторожно, разминая каждый комок земли руками, обметая кистью сохранившиеся части деревянных конструкций и глинобитной печи, расчищали археологи участок за участком древнего пола. Попадались все больше черепки разбитых сосудов, остатки обгоревшей до неузнаваемости деревянной утвари, обломки костей. Но вот за печкой, под комьями осыпавшейся глины, нашли маленькую косточку необычно правильной формы. Осторожно промыли ее водой и на обратной стороне небольшого овального щитка увидели фигурку, окруженную непонятными с первого взгляда знаками. Но это были не магические знаки и не письмена какого-то неизвестного нам еще народа. Тайна их раскрылась сразу, как только находку отразили в зеркале. Зеркальце нашлось, к всеобщему удивлению, не у молодых девушек-студенток, а у пожилого рабочего Николая Михайловича.
– А что удивительного? Думаете, я уже должен замухрышкой ходить, коли года вышли? – усмехнулся он, подавая нетерпеливой молодежи «волшебное стекло».
И сейчас же все легко прочли надпись: «Печать Ивана Карови». А прочтя, уже удивлялись, как с самого начала не догадались читать надпись «наоборот».
«Должно быть, никогда не писали люди грамотно, – подумаете вы. – Вот и «корову» через «а» написали». Но эта ошибка не так проста, как кажется. Не надо забывать, что вещь найдена в Москве, где еще до наших дней сохранился «акающий» говор. И совсем недавно «акающих» москвичей поддразнивали: «С Масквы, с пасада, с Аващнова ряда!» Вырезал на кости эту печать, наверное, москвич. И под его резцом «корова» превратилась в «карову».
Это был очень искусный мастер. На такой маленькой площади – лишь немного больше квадратного сантиметра – и фигурку-то воина вырезал, и крупную, четкую надпись вокруг. И каждая буква на месте, ни одна не больше и не меньше, не налезает на другую!
Сама фигурка очень живая. Как будто идет вперед.
А кого она изображает? В древности обычно на печати изображали того святого, в честь которого был назван владелец. Этот был Иваном, а на печати – фигурка с оружием. Наверное, Иван Воин, очень почитавшийся на Руси и много позднее. Было даже имя Воин. Еще у Пушкина был такой приятель Павел Воинович Нащокин. Впрочем, голова человечка изображена без нимба – сияния, которое якобы окружало головы святых. Может быть, это вовсе и не изображение святого, а просто условный портрет владельца.
Но кто же был владелец печати? Конечно, не из простых людей. Печать могла быть тогда только у феодала-боярина или дворянина. Нам известны печати многих русских князей, епископов, наместников, посадников, тысяцких и иных должностных лиц. Известны (хотя и в меньшем количестве) также печати частных лиц, но все больше бояр. Из простых людей печать имел один лишь знаменитый Кузьма Минин.
Печати берегли. Ту, о которой мы говорим сейчас, хозяин, по всей вероятности, носил на шее рядом с нательным крестом. В ушке печати удалось найти даже остатки шелкового шнура, на котором ее носили.
Чья же она? Вероятнее всего, владельца усадьбы, к которой принадлежала «мыльня»: ведь общественных бань в Москве тогда не было, да и стал ли бы боярин мыться в общей бане? Конечно, это был его дом.
Как все-таки Иван Корова потерял свою печать, если так дорожил ею? По-видимому, ему было уже не до печати: самому бы только выскочить! Вспомним, что печать нашли под развалинами сгоревшего здания.
Представляется страшная картина. Глухая ночь, два часа, и вдруг все кругом заполыхало! Горел один из центральных кварталов города.
Что же, все это действительно было ночью и Иван Корова вздумал ночью мыться? Оказывается, нет. Просто тогда был совсем другой счет времени – не только лет, но дней и часов. Часы ночи считали не после полуночи, как сейчас, а после захода солнца. Два часа ночи 23 мая 6976 года – это по-нашему будет 31 мая 1468 года, примерно половина девятого вечера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Когда могли сгореть все эти строения? Приблизительно мы определили это еще задолго до расчистки бани, когда, постепенно опускаясь, дошли до слоя пожара. Дело в том, что в нем совсем не попадалось обломков ни блестящей, ни матовой черной глиняной посуды, какая распространилась в Москве в начале и особенно в середине XVI века, когда московский престол занимали Василий III и Иван IV. Можно было предположить, что раскопки уже прошли горизонты земли, отложившиеся в XVI веке, и слой, оставшийся от большого пожара, относится ко второй половине XV века. Но пока не было найдено ни одной вещи, которая могла помочь определить время точнее. Хорошо бы, например, найти монету с надписью «князь великий Иван Васильевич и господарь всея Руси» – монету Ивана III!
Узнать точнее, когда произошел этот огромный пожар, все же удалось. Дело в том, что о таких бедствиях писали современники. На страницах московской летописи XV века мы прочли: «Того же лета 6976 маиа в 23 день в 2 часа нощи загореся посад на Москве у Николы Мокрово, и много дворов бесчислено згоре. Горело вверх по рву за Богоявленскую улицю, а от Богоявлениа улицею мимо Весяковых двор по Иван святы на пять улиць, а от Иоанна святого на подол по Васильевской луг, да на Большую улицю на Вострой конець, и по самую реку да по Кузьму Демиана на Вострой конець. Истомно же тогда было и нутрь городу, понеже бо ветрено было и вихор мног, но бог сохрани его».
Осторожно, разминая каждый комок земли руками, обметая кистью сохранившиеся части деревянных конструкций и глинобитной печи, расчищали археологи участок за участком древнего пола. Попадались все больше черепки разбитых сосудов, остатки обгоревшей до неузнаваемости деревянной утвари, обломки костей. Но вот за печкой, под комьями осыпавшейся глины, нашли маленькую косточку необычно правильной формы. Осторожно промыли ее водой и на обратной стороне небольшого овального щитка увидели фигурку, окруженную непонятными с первого взгляда знаками. Но это были не магические знаки и не письмена какого-то неизвестного нам еще народа. Тайна их раскрылась сразу, как только находку отразили в зеркале. Зеркальце нашлось, к всеобщему удивлению, не у молодых девушек-студенток, а у пожилого рабочего Николая Михайловича.
– А что удивительного? Думаете, я уже должен замухрышкой ходить, коли года вышли? – усмехнулся он, подавая нетерпеливой молодежи «волшебное стекло».
И сейчас же все легко прочли надпись: «Печать Ивана Карови». А прочтя, уже удивлялись, как с самого начала не догадались читать надпись «наоборот».
«Должно быть, никогда не писали люди грамотно, – подумаете вы. – Вот и «корову» через «а» написали». Но эта ошибка не так проста, как кажется. Не надо забывать, что вещь найдена в Москве, где еще до наших дней сохранился «акающий» говор. И совсем недавно «акающих» москвичей поддразнивали: «С Масквы, с пасада, с Аващнова ряда!» Вырезал на кости эту печать, наверное, москвич. И под его резцом «корова» превратилась в «карову».
Это был очень искусный мастер. На такой маленькой площади – лишь немного больше квадратного сантиметра – и фигурку-то воина вырезал, и крупную, четкую надпись вокруг. И каждая буква на месте, ни одна не больше и не меньше, не налезает на другую!
Сама фигурка очень живая. Как будто идет вперед.
А кого она изображает? В древности обычно на печати изображали того святого, в честь которого был назван владелец. Этот был Иваном, а на печати – фигурка с оружием. Наверное, Иван Воин, очень почитавшийся на Руси и много позднее. Было даже имя Воин. Еще у Пушкина был такой приятель Павел Воинович Нащокин. Впрочем, голова человечка изображена без нимба – сияния, которое якобы окружало головы святых. Может быть, это вовсе и не изображение святого, а просто условный портрет владельца.
Но кто же был владелец печати? Конечно, не из простых людей. Печать могла быть тогда только у феодала-боярина или дворянина. Нам известны печати многих русских князей, епископов, наместников, посадников, тысяцких и иных должностных лиц. Известны (хотя и в меньшем количестве) также печати частных лиц, но все больше бояр. Из простых людей печать имел один лишь знаменитый Кузьма Минин.
Печати берегли. Ту, о которой мы говорим сейчас, хозяин, по всей вероятности, носил на шее рядом с нательным крестом. В ушке печати удалось найти даже остатки шелкового шнура, на котором ее носили.
Чья же она? Вероятнее всего, владельца усадьбы, к которой принадлежала «мыльня»: ведь общественных бань в Москве тогда не было, да и стал ли бы боярин мыться в общей бане? Конечно, это был его дом.
Как все-таки Иван Корова потерял свою печать, если так дорожил ею? По-видимому, ему было уже не до печати: самому бы только выскочить! Вспомним, что печать нашли под развалинами сгоревшего здания.
Представляется страшная картина. Глухая ночь, два часа, и вдруг все кругом заполыхало! Горел один из центральных кварталов города.
Что же, все это действительно было ночью и Иван Корова вздумал ночью мыться? Оказывается, нет. Просто тогда был совсем другой счет времени – не только лет, но дней и часов. Часы ночи считали не после полуночи, как сейчас, а после захода солнца. Два часа ночи 23 мая 6976 года – это по-нашему будет 31 мая 1468 года, примерно половина девятого вечера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60