Тот мальчик, о котором мы говорим, к счастью для нас, писал своим писалом не на воске, а на бересте. Если бы он писал и стирал на воске, мы ничего бы о нем не узнали.
Часто он уставал и вместо регулярных упражнений писал какие-то бессмысленные сочетания букв. Отвлекаясь, начинал рисовать. Наверное, во все времена дети любили рисовать человечков. Вот человечки нарисованы тоже подряд, как буквы. Все с круглыми рожицами, глазами-точками, бесформенными туловищами, неизвестно как соединенными с ногами, с руками-палочками и пальцами-граблями. Пальцев на руке далеко не всегда полный комплект. Их то три, то четыре, то пять. Зато у других человечков бывает по шесть и даже по восемь пальцев. Кисть руки, нарисованная таким способом, едва ли не больше головы человечка и по-детски выразительна.
Ученик был мальчик и, стало быть, как все новгородцы, будущий воин. Он, конечно, мечтал о воинской славе и попытался нарисовать сражение двух воинов. Вот враг повержен и пронзен копьем, а над фигурой конного победителя написано «Онфим».
Да, конечно же, это его самого звали Онфим! Это он победил врага!
Порисовав вволю и отдохнув, Онфим вновь принимался упражняться в письме. Трудные буквы он писал отдельно по нескольку раз (например, проклятые «юсы», которые ему определенно не давались). Воинская слава – это пока в мечтах. А сейчас пиши да пиши! Он очень старался и все же иногда допускал ошибки. Так, вместо «i» с точкой, так называемого «десятеричного», он написал обыкновенное «восьмеричное» «И» (сами эти названия «восьмеричное» и «десятеричное» даны потому, что в Древней Руси не употребляли привычных для нас арабских цифр. Каждая буква алфавита обозначала одновременно и число. Например, «И» – 8, «I» – 10, «К» – 20, «Л» – 30 и т. д.). Наверное, Онфим сейчас не списывал с букваря, а писал под диктовку или наизусть и перепутал созвучные буквы. Но он заметил свою ошибку и приписал «десятеричное» с точкой в конце.
Но вот опять перерыв. Онфим рисует чудище. У этого создания четыре ноги, обращенные почему-то стопами назад, и закрученный баранкой хвост, какие, видно, бывали у собак испокон веков. Туловища почти нет, шея длинная-предлинная, как у лебедя, а морда – какого-то хищника кошачьей породы, может быть рыси. Прямо в пасть вонзилась оперенная стрела. Поперек шеи Онфим написал (конечно, от лица своего творенья): «Я зверь». Теперь не оставалось сомнений, сколь страшен этот зверь.
Но тут же в четырехугольной рамке опять надпись. «Поклон от Онфима ко Даниле», – написал юный Онфим. Наверное, ученикам рассказывали, как нужно писать письма. Многие письма на бересте, написанные взрослыми, начинались именно так: «Поклон от Филиппа…», «Поклон от Грикши к Есифу…» Еще недавно всякое письмо в деревню или из деревни содержало обязательно многочисленные поклоны от всех родных и знакомых. И Онфим так же вежливо обращался к какому-то Даниле, может быть, к такому же мальчику, сидевшему с ним рядом на уроках.
А сколько ему было лет?
Современные педагоги, посмотрев рисунки Онфима, думают, что лет восемь. Но руководитель новгородских раскопок и исследователь этих грамот Артемий Владимирович Арциховский полагает, что не более шести лет. Это весьма вероятно. Ведь в те суровые времена дети развивались раньше. В древних письменных источниках упоминаются совсем маленькие дети, умевшие уже читать. В наше время никто не возьмет на военную службу шестнадцатилетнего мальчика, а еще двести – триста лет назад молодой дворянин в шестнадцать лет должен был «служить государеву службу». Нужно ли удивляться, что шестилетний Онфим, не представлявший еще твердо, сколько пальцев на руке у человека, откуда у него растут ноги и руки, уже учился грамоте.
А школяры постарше не делали таких наивных рисунков. Но и они развлекались по-своему. Вот узенький обрывок бересты. На нем два ряда букв:
НВЖПСНДМКЗАТСЦТ…
ЕЂЪЯИАЕУАААХОЕИА…
Дальше тоже буквы, но «бересто» оборвано.
Что же это, бессмыслица, написанная уставшим мальчиком вроде Онфима? Ведь если читать, как мы обычно читаем, слева направо, по порядку, то не только нет никакого смысла, но нельзя даже заметить никакого порядка, какой обычно бывает, например, в прописях. Нет, совсем не бессмыслица. Это нехитрый шифр, вроде тех, какие и в наше время любят применять дети, то прибавляя к каждому слогу что-то, то перевертывая слова наоборот.
Если прочесть «бересто» не обычным способом, а вставляя после каждой буквы верхней строки находящуюся под ней букву нижней, то получится такая фраза:
«Невежя писа, недума каза, а хто се цита…»
Фраза, может быть, не слишком грамотна даже для того времени. В ней ясно видны характерные особенности новгородского говора: вместо «Ч» там до сих пор иногда говорят «Ц» (например, «цитать» вместо «читать»); «К», как и во многих других русских областях, произносят более мягко, как «X» («хто» вместо «кто»). Может быть, не всякое слово вполне понятно (например, что значит «недума»?), но озорной смысл написанного ясен каждому.
Это типичная шутка школяра над товарищем, которого заставляют писать что-то (обычно непонятное), а потом весело смеются получившемуся, впрочем, довольно безобидному ругательству, вроде: «Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю».
И тут, возможно, один из школяров заставлял другого писать подряд непонятные сочетания букв: сначала верхний ряд, затем нижний. Потом показал, что пишущий уже обозвал сам себя невежей, а прочтя написанное – и еще похлеще («а хто се цита…»). А второй школяр, которого разыграли таким образом, рассердился и разорвал коварное «бересто».
Вообще большинство найденных в Новгороде грамот разорваны. В этом нет ничего удивительного. Это не те грамоты, которые бережно хранили в каких-нибудь ларцах, имевших даже форму подголовья, чтобы можно было и ночью класть их под голову. Это отслужившие свою службу, ненужные записи, которые рвали и бросали.
Так и находят их археологи. Но не сразу посчастливилось найти «бересто», хотя ученые и знали, что такие грамоты могут быть. Ведь кое-где сохранились более поздние тексты, написанные на бересте чернилами. И с самого начала раскопок в Новгороде, более тридцати лет назад, Артемий Владимирович Арциховский учил работавших в новгородской экспедиции студентов тщательно просматривать все находимые обрывки бересты: нет ли на них надписей? Сколько мы развернули, к примеру, берестяных свитков-поплавков, которые новгородцы в древности, как и теперь, во множестве привязывали к рыболовным сетям! В каждом из них надеялись найти грамоту – даже устав цеха. Однако прошло лет двадцать, прежде чем на бересте нашли первую надпись.
Это случилось в 1951 году. Работница экспедиции Нина Федоровна Акулова, отбирая находки, увидела на свернувшемся в трубку куске бересты какие-то странные знаки, похожие на буквы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60