Острое лезвие скользит, разрезает головку мака и впивается в кожу ладони. Кровь не течет, она показывается из ранки и тут же свертывается.
Шатаясь и борясь с обмороком, человек продолжает трудиться. Им повелевает злейший и бдительнейший надсмотрщик, призрак голодной смерти, которая подстерегает жителя Индустана с колыбели и неустанно охотится за ним до могилы.
В Индии плантации мака поистине грандиозны. Их развели англичане. В Индустане нашлось все необходимое для культуры опийного мака: почва неограниченного плодородия, солнце, способное извлечь из этой почвы снабженные опьяняющей силой растения.
И… люди, трудолюбивые, терпеливые, способные ко всему, умеющие делать все – и вырезать из кости фигурку слона величиной с горошину и выдолбить в горе храм, вмещающий сразу десять тысяч паломников, пришедших на поклонение статуе Будды или Шивы…
Индийский труженик отдает себя за ничтожную плату, и индийский опиум дешево обходится предприимчивому купцу. Вложенный в «дело» капитал в иной удачливый год удваивается. После торговли черными рабами самой выгодной оказалась торговля опиумом. Недаром около ста лет тому назад Англия объявила войну Китаю и пушками добилась права отравлять китайцев продукцией индийских опийных плантаций.
Курильщики, рабы опиума, называют свое любимое снадобье «черным дымом». Человек, пристрастившийся к курению опиума, не может заставить себя отказаться от страшной привычки, его воля разрушена. И вокруг себя, в своем доме, он отравляет все живое. В дни, когда в доме не чувствуется запаха «черного дыма», напоминающего вареный шоколад, все скучает. Мучимый тоской, хозяин без причин истязает своих домочадцев, кошка бродит, опустив голову, дети вялы, лениво тявкает собака. Наконец зажигается маленькая лампочка, на конце длинной стальной спицы кипит шарик опиума и догорает в чашечке трубки…
Есть разные трубки для курения опиума, их тысячи образцов, начиная от медной или бамбуковой трубки бедняка и кончая драгоценными произведениями ювелирного искусства из золота, слоновой кости, эмали – как трубка последнего китайского императора или владетельного хана…
И есть разные сорта опиума – для бедных, для богатых; но действие «черного дыма» всегда одинаково: он обольщает, навевает сны, уводит от жизни и убивает – правда, не так быстро, как голод. Голод еще придет и нанесет последний удар, когда курильщик, чтобы иметь опиум, лишится последних крох имущества. А сейчас хозяин курит. Его дом постепенно оживляется. Даже летучие мыши на чердаке, которые весь день висят вниз головой пыльными комочками, удовлетворенно вздрагивают, предвкушая удовольствия ночного полета.
В помещении секретной авиационной базы не было летучих мышей, а инженер Антони Никколс не был опытным курильщиком. Он пробовал опиум раз или два, опасная забава его не увлекла. Но кусок опиума у него нашелся в столе, ведь это лучшее средство против желудочных болей.
IV
Никколс набил свою обыкновенную трубку кусками опиума вместе с табаком и глубоко затянулся.
Черный дым опиума проник в кровь и овладел сознанием инженера. Никколсу послышался рев авиационных моторов, разрывы бомб, грохот зенитных орудий, как в ночи налетов германской авиации на беззащитную в первое время войны Англию.
Но это была не Англия…
Никколс испытывал странное раздвоение сознания. Но необычайное его не смущало. Ему казалось: его разум так же бдителен, как всегда. И он знал, что сидит за своим столом, что находится за тысячи миль от полей сражений, но все же он был и там. Никколс видел горы, покрытые зелеными лесами, и слышал орудийный гром. Он не мог быть без людей, они, невидимые, затаились всюду. За каждым деревом, в каждой впадине скрывался человек, и пушка, и пулемет… Никколс всматривался, но не находил ни одного лица, не видел ни одного силуэта.
Звено за звеном шли самолеты, все небо было в самолетах. Никколс узнавал их – так же, как те, для которых он построил эту базу в горах, смотрел, как от плоскостей самолетов отрывались темные сгустки бомб, падали, касались деревьев, исчезали. Красный огонь разливался повсюду, валил дым, такой же черный и такого же запаха, как дым опиума.
Бомбы дробили развалины городов, пыль и щебень поднимались тучами, но нигде не было видно ни одного человека. Никколс понимал: одних убили, а другие спрятались глубоко под землей.
Руки сами собой набивали трубку и поджигали новую порцию смеси опиума и трубочного табака. Он забыл о гибели брата, забыл и о том, что хотел что-то забыть. Но ему стало страшно и противно быть свидетелем чудовищного, бессмысленного истребления. Он сделал незаметное усилие, чтобы достать нить, нашел ее и потянул – она связывала двух Никколсов: того, кто сидел за столом, и того, кто отправился посмотреть на войну в Корее, – слился воедино, сидел, смотрел на свои руки, возившиеся с трубкой.
Трубка была хорошо обкурена, с прямым мундштуком и серебряным кольцом на соединении.
Никколс забавлялся полной самостоятельностью рук. Они умные, умеют сами все делать. Он, оказывается, никогда не знал рук и теперь удивлялся им, как надежному старому знакомому, в котором внезапно открылся неожиданный талант.
Никколс захотел посмотреть на свои руки со стороны. Он встал и, оставив руки на столе, отошел в угол комнаты. Там он оглянулся и увидел другого Никколса; этот второй Никколс сидел и курил трубку. Так тоже было очень интересно взглянуть на самого себя без всякого зеркала.
Никколс твердо помнил, что он курит опиум, и понимал, что все чудеса происходят от опиума. Поэтому он спокойно вернулся к столу и опять легко объединил обоих Никколсов в одном. Он нисколько не боялся – опиум не сумеет его обмануть. Но почему он вздумал курить?..
Думать ему не хотелось, и он заинтересовался чудесными изменениями в окружающей его обстановке. Пол сделался жидким, как вода, и ноги ушли в него до колен. Электрический свет отражался от пола, а ковер изогнулся.
Никколс рассмеялся – вот так опиум! Если здравомыслящий человек от опиума может разделяться на двойников и вновь сливаться, то уж с полом-то может случиться что угодно. Нужно запомнить все и потом рассказать.
Вода холодная и влажная… Никколс опустил руку. Пол был совершенно сухой, хотя и мягкий, потому что рука вошла в него.
Никколсу сделалось очень весело. Он сидел, курил и смеялся.
Он не видел, как сорванная с петель напором воды упала дверь его комнаты и как вместе с волной ворвался генерал Сэгельсон. Генерал закричал:
– Никколс, Никколс! Потоп! Ваш проклятии барраж никуда не годится! Да вы что, пьяны?!
Вместо американца Никколс увилел Ральфа. Мальчик размахивал руками, и с них летели капли крови. Ральф хотел что-то сказать, но его толкнул генерал Сэгельсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Шатаясь и борясь с обмороком, человек продолжает трудиться. Им повелевает злейший и бдительнейший надсмотрщик, призрак голодной смерти, которая подстерегает жителя Индустана с колыбели и неустанно охотится за ним до могилы.
В Индии плантации мака поистине грандиозны. Их развели англичане. В Индустане нашлось все необходимое для культуры опийного мака: почва неограниченного плодородия, солнце, способное извлечь из этой почвы снабженные опьяняющей силой растения.
И… люди, трудолюбивые, терпеливые, способные ко всему, умеющие делать все – и вырезать из кости фигурку слона величиной с горошину и выдолбить в горе храм, вмещающий сразу десять тысяч паломников, пришедших на поклонение статуе Будды или Шивы…
Индийский труженик отдает себя за ничтожную плату, и индийский опиум дешево обходится предприимчивому купцу. Вложенный в «дело» капитал в иной удачливый год удваивается. После торговли черными рабами самой выгодной оказалась торговля опиумом. Недаром около ста лет тому назад Англия объявила войну Китаю и пушками добилась права отравлять китайцев продукцией индийских опийных плантаций.
Курильщики, рабы опиума, называют свое любимое снадобье «черным дымом». Человек, пристрастившийся к курению опиума, не может заставить себя отказаться от страшной привычки, его воля разрушена. И вокруг себя, в своем доме, он отравляет все живое. В дни, когда в доме не чувствуется запаха «черного дыма», напоминающего вареный шоколад, все скучает. Мучимый тоской, хозяин без причин истязает своих домочадцев, кошка бродит, опустив голову, дети вялы, лениво тявкает собака. Наконец зажигается маленькая лампочка, на конце длинной стальной спицы кипит шарик опиума и догорает в чашечке трубки…
Есть разные трубки для курения опиума, их тысячи образцов, начиная от медной или бамбуковой трубки бедняка и кончая драгоценными произведениями ювелирного искусства из золота, слоновой кости, эмали – как трубка последнего китайского императора или владетельного хана…
И есть разные сорта опиума – для бедных, для богатых; но действие «черного дыма» всегда одинаково: он обольщает, навевает сны, уводит от жизни и убивает – правда, не так быстро, как голод. Голод еще придет и нанесет последний удар, когда курильщик, чтобы иметь опиум, лишится последних крох имущества. А сейчас хозяин курит. Его дом постепенно оживляется. Даже летучие мыши на чердаке, которые весь день висят вниз головой пыльными комочками, удовлетворенно вздрагивают, предвкушая удовольствия ночного полета.
В помещении секретной авиационной базы не было летучих мышей, а инженер Антони Никколс не был опытным курильщиком. Он пробовал опиум раз или два, опасная забава его не увлекла. Но кусок опиума у него нашелся в столе, ведь это лучшее средство против желудочных болей.
IV
Никколс набил свою обыкновенную трубку кусками опиума вместе с табаком и глубоко затянулся.
Черный дым опиума проник в кровь и овладел сознанием инженера. Никколсу послышался рев авиационных моторов, разрывы бомб, грохот зенитных орудий, как в ночи налетов германской авиации на беззащитную в первое время войны Англию.
Но это была не Англия…
Никколс испытывал странное раздвоение сознания. Но необычайное его не смущало. Ему казалось: его разум так же бдителен, как всегда. И он знал, что сидит за своим столом, что находится за тысячи миль от полей сражений, но все же он был и там. Никколс видел горы, покрытые зелеными лесами, и слышал орудийный гром. Он не мог быть без людей, они, невидимые, затаились всюду. За каждым деревом, в каждой впадине скрывался человек, и пушка, и пулемет… Никколс всматривался, но не находил ни одного лица, не видел ни одного силуэта.
Звено за звеном шли самолеты, все небо было в самолетах. Никколс узнавал их – так же, как те, для которых он построил эту базу в горах, смотрел, как от плоскостей самолетов отрывались темные сгустки бомб, падали, касались деревьев, исчезали. Красный огонь разливался повсюду, валил дым, такой же черный и такого же запаха, как дым опиума.
Бомбы дробили развалины городов, пыль и щебень поднимались тучами, но нигде не было видно ни одного человека. Никколс понимал: одних убили, а другие спрятались глубоко под землей.
Руки сами собой набивали трубку и поджигали новую порцию смеси опиума и трубочного табака. Он забыл о гибели брата, забыл и о том, что хотел что-то забыть. Но ему стало страшно и противно быть свидетелем чудовищного, бессмысленного истребления. Он сделал незаметное усилие, чтобы достать нить, нашел ее и потянул – она связывала двух Никколсов: того, кто сидел за столом, и того, кто отправился посмотреть на войну в Корее, – слился воедино, сидел, смотрел на свои руки, возившиеся с трубкой.
Трубка была хорошо обкурена, с прямым мундштуком и серебряным кольцом на соединении.
Никколс забавлялся полной самостоятельностью рук. Они умные, умеют сами все делать. Он, оказывается, никогда не знал рук и теперь удивлялся им, как надежному старому знакомому, в котором внезапно открылся неожиданный талант.
Никколс захотел посмотреть на свои руки со стороны. Он встал и, оставив руки на столе, отошел в угол комнаты. Там он оглянулся и увидел другого Никколса; этот второй Никколс сидел и курил трубку. Так тоже было очень интересно взглянуть на самого себя без всякого зеркала.
Никколс твердо помнил, что он курит опиум, и понимал, что все чудеса происходят от опиума. Поэтому он спокойно вернулся к столу и опять легко объединил обоих Никколсов в одном. Он нисколько не боялся – опиум не сумеет его обмануть. Но почему он вздумал курить?..
Думать ему не хотелось, и он заинтересовался чудесными изменениями в окружающей его обстановке. Пол сделался жидким, как вода, и ноги ушли в него до колен. Электрический свет отражался от пола, а ковер изогнулся.
Никколс рассмеялся – вот так опиум! Если здравомыслящий человек от опиума может разделяться на двойников и вновь сливаться, то уж с полом-то может случиться что угодно. Нужно запомнить все и потом рассказать.
Вода холодная и влажная… Никколс опустил руку. Пол был совершенно сухой, хотя и мягкий, потому что рука вошла в него.
Никколсу сделалось очень весело. Он сидел, курил и смеялся.
Он не видел, как сорванная с петель напором воды упала дверь его комнаты и как вместе с волной ворвался генерал Сэгельсон. Генерал закричал:
– Никколс, Никколс! Потоп! Ваш проклятии барраж никуда не годится! Да вы что, пьяны?!
Вместо американца Никколс увилел Ральфа. Мальчик размахивал руками, и с них летели капли крови. Ральф хотел что-то сказать, но его толкнул генерал Сэгельсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79