Да, и совершенно без помощи бога… Можно вырастить и три! Наука! А вы слышали о Мичурине? Это вам не старая, никому не нужная, глупая мечеть! И не пророк Магомет, например… А вы слышали, что такое хлорофилл? В коране, например, об этом вы не прочтете!
Соседи улыбались, а ближний подталкивал Суфи локтем, поощряя его продолжать дразнить муллу, который сидел с неподвижным лицом, как глухой. Но Суфи вспомнил, что ему еще нужно попасть на завод, оформить документы и поговорить с товарищами.
Путь Суфи шел мимо конторы, где сидел Садык Исмаилов. Суфи вздумал было забежать и сказать, что завтра он вернет почти весь остаток долга. Садык все же помогал ему, и Суфи готов был простить Садыку досадный случай с персиками.
Но времени уже не оставалось.
На заводе Суфи всем рассказал о великом событии в своей жизни, звал товарищей с собой и говорил, что вербовщик – его друг, что было не совсем хвастовством.
Дома Суфи никак не мог остановиться говорить, он даже первый раз в жизни подавился пловом. А жена? Ох, уж эти женщины! Она, представьте себе, так и сказала: «Я знала, мой Суфи, что ты кончишь этим. Разве такой сад достаточен для тебя?»
Разговоры продолжались до поздней ночи. Все было предусмотрено – и когда приедет жена с детьми и на кого оставить на время дом и сад… Потом Суфи признался, как взял деньги у Садыка и как скрывал это от жены. Было еще много слов, и жена сказала: «Мой глупый Суфи!» Это совсем не было обидно…
Перед сном жена нашла время сказать:
– Ты не слыхал? умер Мохаммед-Рахим.
Настроение Суфи сразу померкло.
– Ай, ай, ай, – загоревал он, – такой человек умер, такой человек! Совсем не старый, совсем молодой, какой умный, добрый, ученый. Никто о нем плохо не говорил. Эх, злая судьба!..
– Люди говорят, – продолжала жена, – что он умер из-за того, что поел персиков.
– Базар врет, базар всегда продавал с одной маленькой правдой три большие лжи, – возразил Суфи. – Разве базар не отдавал во время войны Гитлеру и Москву и Баку?.. От вишен может заболеть живот; нельзя сразу есть много абрикосов, а яблоки, груши и персики – можно. Плохо бывает от зеленых, но разве Мохаммед-Рахим стал бы есть зеленые? Но и от зеленых никто не умирал, даже паршивые мальчишки, которые ломают ветки, чтобы украсть твердые как камень фрукты.
– Не в том дело, мой добрый Суфи, – возразила жена. – Говорят, что персики были отравлены…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
С птичьего полета
I
Каких только имен не носят людские поселения! Хорезм, или точнее Шах-Резм, – значит Воинственный. Воинственными были город и государство Хорезм. Они исчезли, побежденные и разрушенные сильнейшими именно в те годы, когда Шах-Резм достиг, казалось, своей наибольшей силы… [Под ударом Чингис-хана в начале XIII века] Такие примеры не единичны. Недавно на глазах людей XX века произошли не меньшие крушения. Воинственность – плохая основа государства и зыбкий фундамент для городских стен. Ведь это про судьбу завоевателей сложено мудрое народное изречение: «Торжество насилия и падение идут рука об руку».
Мирно живет под мирным именем город Китаб – Книга. Вблизи него расположился Шахрисябз, или Шехри-сэбз, – Цветущий. Китаб не похож своими улицами и домами на книгу, но Шахрисябз действительно цветет прекраснейшей растительностью и еще более прекрасными памятниками древней архитектуры. Однако много садов и цветов в городе Гузаре, и жители его ничуть не грустнее других, хотя некоторые переводят древнее, непонятное слово Хузар как Гуть-Зар, что значит – Сама Печаль.
Небольшое селение, расположенное в устье широкой горной долины, носило имя Чешма-и-Хафизии, а чуть выше него приютилось второе – Дуаб. Чешма-и-Хафизии – значит Источник Певцов, второе же имя следует разбить на два слова – Ду, Аб – Два ручья, или Двуречье.
Если трудно, даже в большинстве случаев невозможно, восстановить обстоятельства, послужившие основанием для возникновения имен больших городов, то кто же сможет разобраться в отдаленном смысле названий двух маленьких, прижавшихся к горам поселений? Быть может, и вышли когда-то из нижнего поселения певцы, прославившие родину своим искусством, но память о них угасла. А в верхнем – течет один ручей, а не два; он-то и питает поля и сады обоих поселений.
Однако в имени Дуаб лежит несомненное воспоминание. Вода приходит и уходит. Был когда-то, наверно, и второй ручей… Будь и теперь два ручья, объединенный колхоз мог бы принять имя Чешма-Шехри-сэбз, то есть Источник Цветения.
Во времена эмирата население обоих кишлаков никогда не отличалось достатками, и хотя бедность непривлекательна, все же порой каршинские беки обращали внимание на нищих дехкан.
Когда сегодняшние старики еще были детьми, один из каршинских беков – это не сказка, а действительное событие, – взглянув на двух белобородых старшин, которые доставили, ссылаясь на неурожай, менее половины причитающегося по корану налога, с грустью сказал:
– Увы, что делать с этими бедными людьми? – А потом, закрыв лицо рукой, вздохнул: – Уведите, я не могу смотреть на них…
По традиции арабских халифов, благочестивые мусульманские владыки не произносят жестокого слова смертного приговора.
Извещенные о судьбе старшин жители Дуаба и Чешмы немедленно внесли недоимку: ростовщики взяли взалог дочерей дехкан. Это была разумная поспешность, потому что с той же грустью добрый бек мог сказать, что он не в силах смотреть на все население кишлаков.
В законах и в комментариях к ним сказано:
«Какой пастух держит овец, если они не дают ни шерсти, ни молока! Он должен поспешить взять их мясо».
«Настойчивость правителя, облегчающая сбор налогов, никогда не может быть названа жестокостью. Ибо своевременное поступление налогов укрепляет государство».
До революции жители двух маленьких кишлаков привыкли объединяться в пейкалы – традиционные для бедных содружества по совместной обработке земли. Сила бедных – в единстве! Так учили отцы, завещая детям единственное достояние – жизненный опыт.
В каждый пейкал входили восемь – десять хозяйств. Люди честно вносили паи – кто быка, кто осла или лошадь, а кто только руки. Отказа не было и такому. Все хотели жить и были обязаны кормить детей… Пейкал общими силами проводил вспашку и уборку, заботился о воде и всем прочем под начальством выборного пейкал-баши.
Всякий начальник, даже такой скромный, как пейкал-баши, обязан быть спокойным и терпеливым, памятуя старую мудрость трудящихся людей:
«Мир есть самое лучшее из всех решений».
Горяч был пейкал-баши из нижнего кишлака, вот и случилось тому назад лет тридцать пять, что в жаркую пору лета чешминцы напали на дуабцев. Дурная получилась схватка, тяжелый острый кетмень – страшное оружие в руках разъяренного дехканина, уверенного, что его поле засыхает по злой воле перехватившего воду соседа…
Ныне Чешма и Дуаб слились в один колхоз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Соседи улыбались, а ближний подталкивал Суфи локтем, поощряя его продолжать дразнить муллу, который сидел с неподвижным лицом, как глухой. Но Суфи вспомнил, что ему еще нужно попасть на завод, оформить документы и поговорить с товарищами.
Путь Суфи шел мимо конторы, где сидел Садык Исмаилов. Суфи вздумал было забежать и сказать, что завтра он вернет почти весь остаток долга. Садык все же помогал ему, и Суфи готов был простить Садыку досадный случай с персиками.
Но времени уже не оставалось.
На заводе Суфи всем рассказал о великом событии в своей жизни, звал товарищей с собой и говорил, что вербовщик – его друг, что было не совсем хвастовством.
Дома Суфи никак не мог остановиться говорить, он даже первый раз в жизни подавился пловом. А жена? Ох, уж эти женщины! Она, представьте себе, так и сказала: «Я знала, мой Суфи, что ты кончишь этим. Разве такой сад достаточен для тебя?»
Разговоры продолжались до поздней ночи. Все было предусмотрено – и когда приедет жена с детьми и на кого оставить на время дом и сад… Потом Суфи признался, как взял деньги у Садыка и как скрывал это от жены. Было еще много слов, и жена сказала: «Мой глупый Суфи!» Это совсем не было обидно…
Перед сном жена нашла время сказать:
– Ты не слыхал? умер Мохаммед-Рахим.
Настроение Суфи сразу померкло.
– Ай, ай, ай, – загоревал он, – такой человек умер, такой человек! Совсем не старый, совсем молодой, какой умный, добрый, ученый. Никто о нем плохо не говорил. Эх, злая судьба!..
– Люди говорят, – продолжала жена, – что он умер из-за того, что поел персиков.
– Базар врет, базар всегда продавал с одной маленькой правдой три большие лжи, – возразил Суфи. – Разве базар не отдавал во время войны Гитлеру и Москву и Баку?.. От вишен может заболеть живот; нельзя сразу есть много абрикосов, а яблоки, груши и персики – можно. Плохо бывает от зеленых, но разве Мохаммед-Рахим стал бы есть зеленые? Но и от зеленых никто не умирал, даже паршивые мальчишки, которые ломают ветки, чтобы украсть твердые как камень фрукты.
– Не в том дело, мой добрый Суфи, – возразила жена. – Говорят, что персики были отравлены…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
С птичьего полета
I
Каких только имен не носят людские поселения! Хорезм, или точнее Шах-Резм, – значит Воинственный. Воинственными были город и государство Хорезм. Они исчезли, побежденные и разрушенные сильнейшими именно в те годы, когда Шах-Резм достиг, казалось, своей наибольшей силы… [Под ударом Чингис-хана в начале XIII века] Такие примеры не единичны. Недавно на глазах людей XX века произошли не меньшие крушения. Воинственность – плохая основа государства и зыбкий фундамент для городских стен. Ведь это про судьбу завоевателей сложено мудрое народное изречение: «Торжество насилия и падение идут рука об руку».
Мирно живет под мирным именем город Китаб – Книга. Вблизи него расположился Шахрисябз, или Шехри-сэбз, – Цветущий. Китаб не похож своими улицами и домами на книгу, но Шахрисябз действительно цветет прекраснейшей растительностью и еще более прекрасными памятниками древней архитектуры. Однако много садов и цветов в городе Гузаре, и жители его ничуть не грустнее других, хотя некоторые переводят древнее, непонятное слово Хузар как Гуть-Зар, что значит – Сама Печаль.
Небольшое селение, расположенное в устье широкой горной долины, носило имя Чешма-и-Хафизии, а чуть выше него приютилось второе – Дуаб. Чешма-и-Хафизии – значит Источник Певцов, второе же имя следует разбить на два слова – Ду, Аб – Два ручья, или Двуречье.
Если трудно, даже в большинстве случаев невозможно, восстановить обстоятельства, послужившие основанием для возникновения имен больших городов, то кто же сможет разобраться в отдаленном смысле названий двух маленьких, прижавшихся к горам поселений? Быть может, и вышли когда-то из нижнего поселения певцы, прославившие родину своим искусством, но память о них угасла. А в верхнем – течет один ручей, а не два; он-то и питает поля и сады обоих поселений.
Однако в имени Дуаб лежит несомненное воспоминание. Вода приходит и уходит. Был когда-то, наверно, и второй ручей… Будь и теперь два ручья, объединенный колхоз мог бы принять имя Чешма-Шехри-сэбз, то есть Источник Цветения.
Во времена эмирата население обоих кишлаков никогда не отличалось достатками, и хотя бедность непривлекательна, все же порой каршинские беки обращали внимание на нищих дехкан.
Когда сегодняшние старики еще были детьми, один из каршинских беков – это не сказка, а действительное событие, – взглянув на двух белобородых старшин, которые доставили, ссылаясь на неурожай, менее половины причитающегося по корану налога, с грустью сказал:
– Увы, что делать с этими бедными людьми? – А потом, закрыв лицо рукой, вздохнул: – Уведите, я не могу смотреть на них…
По традиции арабских халифов, благочестивые мусульманские владыки не произносят жестокого слова смертного приговора.
Извещенные о судьбе старшин жители Дуаба и Чешмы немедленно внесли недоимку: ростовщики взяли взалог дочерей дехкан. Это была разумная поспешность, потому что с той же грустью добрый бек мог сказать, что он не в силах смотреть на все население кишлаков.
В законах и в комментариях к ним сказано:
«Какой пастух держит овец, если они не дают ни шерсти, ни молока! Он должен поспешить взять их мясо».
«Настойчивость правителя, облегчающая сбор налогов, никогда не может быть названа жестокостью. Ибо своевременное поступление налогов укрепляет государство».
До революции жители двух маленьких кишлаков привыкли объединяться в пейкалы – традиционные для бедных содружества по совместной обработке земли. Сила бедных – в единстве! Так учили отцы, завещая детям единственное достояние – жизненный опыт.
В каждый пейкал входили восемь – десять хозяйств. Люди честно вносили паи – кто быка, кто осла или лошадь, а кто только руки. Отказа не было и такому. Все хотели жить и были обязаны кормить детей… Пейкал общими силами проводил вспашку и уборку, заботился о воде и всем прочем под начальством выборного пейкал-баши.
Всякий начальник, даже такой скромный, как пейкал-баши, обязан быть спокойным и терпеливым, памятуя старую мудрость трудящихся людей:
«Мир есть самое лучшее из всех решений».
Горяч был пейкал-баши из нижнего кишлака, вот и случилось тому назад лет тридцать пять, что в жаркую пору лета чешминцы напали на дуабцев. Дурная получилась схватка, тяжелый острый кетмень – страшное оружие в руках разъяренного дехканина, уверенного, что его поле засыхает по злой воле перехватившего воду соседа…
Ныне Чешма и Дуаб слились в один колхоз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79