Ребята играют, а ты что?
- Это не игра, - убежденно произнес Баранкин, наваливаясь грудью на подоконник. - Ну, завязали мне ноги в мешок - беги, говорят. Я шагнул и бац на землю. Шагнул и - опять бац. А они смеются. Потом положили в ложку сырое яйцо, дали в руки и опять - беги! Конечно, яйцо хлоп и разбилось. Разве же это игра? У нас в колхозе за такую игру и хворостиной недолго. - Он укоризненно посмотрел на Натку и добродушно добавил: - Я тут буду. Никуда не денусь. А лучше пойду помогу Гейке дрова пилить.
Круглая голова Баранкина скрылась.
Но через минуту раскрасневшееся лицо его опять просунулось в комнату.
- Забыл, - спокойно сказал он, увидав недовольное лицо Натки. Проходил мимо площадки, где комсомольцы в мяч играют. Остановили и наказывают: беги шибче, и если Шегалова свободна, пусть скорее идет. Совсем забыл, - повторил он и, неловко улыбнувшись, почему-то вспомнил: - У нас в колхозе как-то ночью амбар подожгли. Брата не было. Кинулся я в сарай лошадь запрягать - темно. А чересседельник с гвоздя как соскочит да мне прямо по башке. Так всю память и отшибло. Насилу я во двор вылез. А амбар горит, горит...
- Баранкин, - спросила Натка, положив руку на его крепкое плечо, - у тебя мать есть?
- Есть. Александрой зовут, - охотно и обрадованно ответил Баранкин. Александра Тимофеевна. Она у нас в колхозе скотницей. Всю эту весну пролежала. Теперь ничего... поздоровела. Бык ее в грудь боднул. У нас хороший бык, породистый. В Моршанске прошлую зиму колхоз за шестьсот рублей купил... Иду, иду! - крикнул Баранкин, оборачиваясь на чей-то далекий хриплый окрик. - Это Гейка зовет, - объяснил он. - Мы с ним дружки.
...Когда Натка спускалась к площадке, солнце уже скрывалось за морем. Бесшумно заскользили серые вечерние стрижи. Задымили сторожевые костры на виноградниках. Зажглись зеленые огни створного маяка. Ночь надвигалась быстро, но игра была в самом разгаре.
"Хорошие свечки дает Картузик", - подумала Натка, глядя на то, как тугой мяч гулко взвился к небу, повис на мгновение над острыми вершинами старых кипарисов и по той же прямой плавно рванулся к земле. Натка подпрыгнула, пробуя, крепко ли затянуты сандалии, поправила косынку и, уже не спуская глаз с мяча, подбежала к сетке и стала на пустое место, слева от Картузика.
- Пасовать, - вполголоса строго сказал ей Картузик.
- Есть пасовать, - также вполголоса ответила она и сильным ударом послала мяч далеко за сетку.
- Пасовать, - повторил Картузик. - Спокойней, Натка.
Но вот он, крученый, хитрый мяч, метнулся сразу на третью линию. Отбитый косым ударом, мяч взвился прямо над головой отпрыгнувшего Картузика.
- Дай! - вскрикнула Натка Картузику.
- Возьми! - ответил Картузик.
- Режь! - вскрикнула Натка, подавая ему невысокую свечку.
- Есть! - ответил он и с яростью ударил по мячу вниз.
- Один - ноль, - объявил судья и, засвистев, предупредил: - Шегалова и Картузик, не переговариваться, а то запишу штрафное очко.
Натка рассмеялась. Невозмутимый Картузик улыбнулся, и они хитро и понимающе переглянулись.
- Шегалова, - крикнул ей кто-то из ребят, - тебя Алеша Николаев зачем-то ищет!
- Еще что! - отмахнулась Натка. - Что ему ночью надо? Там Нина осталась.
Темнота сгущалась. На счете "один - ноль" догорела заря. На "восемь пять" зажглись звезды. А когда судья объявил сэт-бол, то из-за гор вылезла такая ослепительно яркая луна, что хоть опять начинай всю игру сначала.
- Сэт-бол! - крикнул судья, и почти тотчас же черный мяч взвился высоко над серединой сетки.
"Дай!" - глазами попросила Натка у Картузика.
"Возьми!" - ответил он молчаливым кивком головы.
"Режь!" - зажмуривая глаза, вздрогнула Натка и еще втемную услышала глухой удар и звонкий свисток судьи.
- Шегалова и Картузик, не переговариваться! - добродушно сказал судья. Но уже не в виде замечания, а как бы предупреждая.
Возвращаясь домой, Натка встретила Гейку; он волок за собой под гору целую кипу гремящих и подпрыгивающих жердей. Узнав Натку, он остановился.
- Федор Михайлович спрашивал, - угрюмо сообщил он Натке. - Меня посылал искать, да я не нашел. Не знаю, зачем-то шибко ему понадобились.
"Что-нибудь случилось?" - с тревогой подумала Натка и круто свернула с дороги влево. Маленькие камешки с шорохом посыпались из-под ее ног. Быстро перепрыгивая от куста к кусту, по ступенчатой тропинке она спустилась на лужайку.
Все было тихо и спокойно. Она постояла, раздумывая, стоит ли идти в штаб лагеря или нет, и, решив, что все равно уже поздно и все спят, она тихонько прошла в коридор.
Прежде чем зайти к дежурной и узнать, в чем дело, она зашла к себе, чтобы вытряхнуть из сандалий набившиеся туда острые камешки. Не зажигая огня, она села на кровать. Одна из пряжек что-то не расстегивалась, и Натка потянулась к выключателю. Но вдруг она вздрогнула и притихла: ей показалось, что в комнате она не одна.
Не решаясь пошевельнуться, Натка прислушалась и теперь, уже ясно расслышав чье-то дыхание, поняла, что в комнате кто-то спрятан. Она тихонько повернула выключатель.
Вспыхнул свет.
Она увидала, что у противоположной стены стоит небольшая железная кровать, а в ней крепко и спокойно спит все тот же и знакомый и незнакомый ей мальчуган. Все тот же белокурый и темноглазый Алька.
Все это было очень неожиданно, а главное - совсем непонятно.
Свет ударил спящему Альке в лицо, и он заворочался. Натка сдернула синий платок и накинула его поверх абажура.
Зашуршала дверь, и в комнату просунулось сонное лицо дежурной сестры.
- Ольга Тимофеевна, - полушепотом спросила Натка, - кто это? Почему это?
- Это Алька, - равнодушно ответила дежурная. - Тебя весь вечер искали, искали. Тебе на столе записка.
Записка была от Алеши Николаева.
"Натка! - писал Алеша. - Это Алька, сын инженера Ганина, который работает сейчас по водопроводке у Верхнего озера. Сегодня случилась беда: перерезали подземный ключ, и вода затопляет выемки. Сам инженер уехал к озеру. Ты не сердись - мы поставили пока кровать к тебе, а завтра что-нибудь придумаем".
Возле кроватки стояла белая табуретка. На ней лежали: синие трусики, голубая безрукавка, круглый камешек, картонная коробочка и цветная картинка, изображавшая одинокого всадника, мчавшегося под ослепительно яркой пятиконечной звездой.
Натка открыла коробочку, и оттуда выпрыгнули к ней на колени два серых кузнечика.
Натка тихонько рассмеялась и потушила свет. На Алешу Николаева она не сердилась.
...Не доезжая до верхних бараков у новой плотины, инженер свернул ко второму участку. Еще издалека он увидел в беспорядке выкинутые на берег тачки, мотыги и лопаты. Очевидно, вода застала работавших врасплох.
Инженер соскочил с коня. Мутная жижа уже больше чем на полтора метра залила выемку. В воде торчал невыдернутый разметочный кол и спокойно плавали две деревянные лопаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
- Это не игра, - убежденно произнес Баранкин, наваливаясь грудью на подоконник. - Ну, завязали мне ноги в мешок - беги, говорят. Я шагнул и бац на землю. Шагнул и - опять бац. А они смеются. Потом положили в ложку сырое яйцо, дали в руки и опять - беги! Конечно, яйцо хлоп и разбилось. Разве же это игра? У нас в колхозе за такую игру и хворостиной недолго. - Он укоризненно посмотрел на Натку и добродушно добавил: - Я тут буду. Никуда не денусь. А лучше пойду помогу Гейке дрова пилить.
Круглая голова Баранкина скрылась.
Но через минуту раскрасневшееся лицо его опять просунулось в комнату.
- Забыл, - спокойно сказал он, увидав недовольное лицо Натки. Проходил мимо площадки, где комсомольцы в мяч играют. Остановили и наказывают: беги шибче, и если Шегалова свободна, пусть скорее идет. Совсем забыл, - повторил он и, неловко улыбнувшись, почему-то вспомнил: - У нас в колхозе как-то ночью амбар подожгли. Брата не было. Кинулся я в сарай лошадь запрягать - темно. А чересседельник с гвоздя как соскочит да мне прямо по башке. Так всю память и отшибло. Насилу я во двор вылез. А амбар горит, горит...
- Баранкин, - спросила Натка, положив руку на его крепкое плечо, - у тебя мать есть?
- Есть. Александрой зовут, - охотно и обрадованно ответил Баранкин. Александра Тимофеевна. Она у нас в колхозе скотницей. Всю эту весну пролежала. Теперь ничего... поздоровела. Бык ее в грудь боднул. У нас хороший бык, породистый. В Моршанске прошлую зиму колхоз за шестьсот рублей купил... Иду, иду! - крикнул Баранкин, оборачиваясь на чей-то далекий хриплый окрик. - Это Гейка зовет, - объяснил он. - Мы с ним дружки.
...Когда Натка спускалась к площадке, солнце уже скрывалось за морем. Бесшумно заскользили серые вечерние стрижи. Задымили сторожевые костры на виноградниках. Зажглись зеленые огни створного маяка. Ночь надвигалась быстро, но игра была в самом разгаре.
"Хорошие свечки дает Картузик", - подумала Натка, глядя на то, как тугой мяч гулко взвился к небу, повис на мгновение над острыми вершинами старых кипарисов и по той же прямой плавно рванулся к земле. Натка подпрыгнула, пробуя, крепко ли затянуты сандалии, поправила косынку и, уже не спуская глаз с мяча, подбежала к сетке и стала на пустое место, слева от Картузика.
- Пасовать, - вполголоса строго сказал ей Картузик.
- Есть пасовать, - также вполголоса ответила она и сильным ударом послала мяч далеко за сетку.
- Пасовать, - повторил Картузик. - Спокойней, Натка.
Но вот он, крученый, хитрый мяч, метнулся сразу на третью линию. Отбитый косым ударом, мяч взвился прямо над головой отпрыгнувшего Картузика.
- Дай! - вскрикнула Натка Картузику.
- Возьми! - ответил Картузик.
- Режь! - вскрикнула Натка, подавая ему невысокую свечку.
- Есть! - ответил он и с яростью ударил по мячу вниз.
- Один - ноль, - объявил судья и, засвистев, предупредил: - Шегалова и Картузик, не переговариваться, а то запишу штрафное очко.
Натка рассмеялась. Невозмутимый Картузик улыбнулся, и они хитро и понимающе переглянулись.
- Шегалова, - крикнул ей кто-то из ребят, - тебя Алеша Николаев зачем-то ищет!
- Еще что! - отмахнулась Натка. - Что ему ночью надо? Там Нина осталась.
Темнота сгущалась. На счете "один - ноль" догорела заря. На "восемь пять" зажглись звезды. А когда судья объявил сэт-бол, то из-за гор вылезла такая ослепительно яркая луна, что хоть опять начинай всю игру сначала.
- Сэт-бол! - крикнул судья, и почти тотчас же черный мяч взвился высоко над серединой сетки.
"Дай!" - глазами попросила Натка у Картузика.
"Возьми!" - ответил он молчаливым кивком головы.
"Режь!" - зажмуривая глаза, вздрогнула Натка и еще втемную услышала глухой удар и звонкий свисток судьи.
- Шегалова и Картузик, не переговариваться! - добродушно сказал судья. Но уже не в виде замечания, а как бы предупреждая.
Возвращаясь домой, Натка встретила Гейку; он волок за собой под гору целую кипу гремящих и подпрыгивающих жердей. Узнав Натку, он остановился.
- Федор Михайлович спрашивал, - угрюмо сообщил он Натке. - Меня посылал искать, да я не нашел. Не знаю, зачем-то шибко ему понадобились.
"Что-нибудь случилось?" - с тревогой подумала Натка и круто свернула с дороги влево. Маленькие камешки с шорохом посыпались из-под ее ног. Быстро перепрыгивая от куста к кусту, по ступенчатой тропинке она спустилась на лужайку.
Все было тихо и спокойно. Она постояла, раздумывая, стоит ли идти в штаб лагеря или нет, и, решив, что все равно уже поздно и все спят, она тихонько прошла в коридор.
Прежде чем зайти к дежурной и узнать, в чем дело, она зашла к себе, чтобы вытряхнуть из сандалий набившиеся туда острые камешки. Не зажигая огня, она села на кровать. Одна из пряжек что-то не расстегивалась, и Натка потянулась к выключателю. Но вдруг она вздрогнула и притихла: ей показалось, что в комнате она не одна.
Не решаясь пошевельнуться, Натка прислушалась и теперь, уже ясно расслышав чье-то дыхание, поняла, что в комнате кто-то спрятан. Она тихонько повернула выключатель.
Вспыхнул свет.
Она увидала, что у противоположной стены стоит небольшая железная кровать, а в ней крепко и спокойно спит все тот же и знакомый и незнакомый ей мальчуган. Все тот же белокурый и темноглазый Алька.
Все это было очень неожиданно, а главное - совсем непонятно.
Свет ударил спящему Альке в лицо, и он заворочался. Натка сдернула синий платок и накинула его поверх абажура.
Зашуршала дверь, и в комнату просунулось сонное лицо дежурной сестры.
- Ольга Тимофеевна, - полушепотом спросила Натка, - кто это? Почему это?
- Это Алька, - равнодушно ответила дежурная. - Тебя весь вечер искали, искали. Тебе на столе записка.
Записка была от Алеши Николаева.
"Натка! - писал Алеша. - Это Алька, сын инженера Ганина, который работает сейчас по водопроводке у Верхнего озера. Сегодня случилась беда: перерезали подземный ключ, и вода затопляет выемки. Сам инженер уехал к озеру. Ты не сердись - мы поставили пока кровать к тебе, а завтра что-нибудь придумаем".
Возле кроватки стояла белая табуретка. На ней лежали: синие трусики, голубая безрукавка, круглый камешек, картонная коробочка и цветная картинка, изображавшая одинокого всадника, мчавшегося под ослепительно яркой пятиконечной звездой.
Натка открыла коробочку, и оттуда выпрыгнули к ней на колени два серых кузнечика.
Натка тихонько рассмеялась и потушила свет. На Алешу Николаева она не сердилась.
...Не доезжая до верхних бараков у новой плотины, инженер свернул ко второму участку. Еще издалека он увидел в беспорядке выкинутые на берег тачки, мотыги и лопаты. Очевидно, вода застала работавших врасплох.
Инженер соскочил с коня. Мутная жижа уже больше чем на полтора метра залила выемку. В воде торчал невыдернутый разметочный кол и спокойно плавали две деревянные лопаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29