– Сюда! – показывает Калганов себе под ноги. Он ворошит сапогом толстый слой старой листвы. – Вот! Другого выхода нет. Зарываться всем! Первых – девушек. Автоматы и гранаты держать наготове. Обнаружат – вскакивать и прорываться.
Быстро работают матросские руки. На самом дне лощинки, там, где сочится ручеёк, прошлогодняя листва лежит особенно толстым слоем. Чем дальше в глубину, тем листья более сырые, под ними земля холодная, заплывшая весенней водой. Но надо зарыться как можно глубже. Первой укладывают в продолговатую ямку Соню Дубову вместе с её радиостанцией, тщательно заваливают листвой, чтобы наверху не осталось ни малейшего следа. Вслед за Соней зарывают других радисток… Затем матросы помогают зарыться друг другу. Последним ложится в листву командир. Ему приходится труднее всех: надо ухитриться самому набросать на себя листья, чтобы сверху ничего не было заметно. При каждом движении руки листья сваливаются. Если бы кто-то мог засыпать сверху! Но некому…
Наконец последние горсти волглых листьев наброшены на грудь, на лицо. Осторожно, чтобы не скинуть листвы, шевелит Калганов рукой, нащупывает спусковой крючок автомата. Оружие готово к бою.
Идут томительные минуты. Нельзя шевельнуться, нельзя выглянуть. Близко ли немцы? Если бы прошли стороной! Но известно, что цепи врагов, прочёсывающих лес, идут со всех сторон. Они уже сходятся. Кольцо сомкнулось. С каждой минутой оно стягивается плотнее. Враги неизбежно пройдут по лощинке.
Напрягая слух, прислушиваются разведчики: идут немцы?
Идут!
Сквозь слой листвы доносятся негромкие голоса, они слышны всё отчётливее. Идут, идут… Вот уже слышно, всё отчётливее слышно, как шелестит полусгнившая листва под немецкими сапогами. «Выглянуть бы…» – подумал Калганов. Но нельзя и шевельнуться – выдашь себя и всех…
Шелест листвы всё слышнее. Она шелестит, наверное, под десятками ног. Совсем близко, всего в нескольких шагах, послышался глуховатый, негромкий голос, ему отозвался другой. Неужели заметили? Руки Калганова крепче стиснули автомат. Важно выиграть первые секунды. Вскочить, дать очередь, бросить гранату – по его сигналу так сделают все. Бой молниеносный и беспощадный, бой без промедления, лицом к лицу…
Уже спускаются в лощинку! Все мускулы Калганова напряглись. Пора? Нет, ни секундой раньше…
С шумом, показавшимся ему оглушительным, тяжёлый немецкий сапог вдавился в листву возле головы. Поднялся, прошуршал по листве.
…Не заметили!
Помогло то, что разведчики зарылись в листья в узком, как канавка, русле ручейка и многие немцы перешагивали его, не наступая на лежащих.
Шуршание всё тише, оно уже с другой стороны. Вот и не слышно. Но прошла только первая цепь. А ведь их пять! И надо выжидать до конца.
Тишина, тишина… Как необычайно тихо в лесу! Или это под слоем листвы так?
Полушубок на спине намок, леденящая сырость сковывает тело. За ворот противно пробирается холодная влага. Но надо замереть. Сейчас подойдёт вторая цепь. Вот она приближается! Снова с той же стороны шуршат по листве сапоги, много немецких сапог. Ближе, ближе, ближе… Вот Калганов почувствовал, как один из немцев, проходя, сапогом разворошил листву возле его ног. Ладонью левой руки Калганов осторожно упёрся в холодную землю, готовый вскочить. Нет, прошли.
Ещё минута, вторая тягостного ожидания…
И снова шуршанье листвы под коваными подошвами.
Третья цепь…
Четвёртая…, Когда прошла пятая цепь, Калганов ещё несколько минут лежал, выжидая. Может быть, за последней цепью идут ещё какие-нибудь замыкающие или приотставшие гитлеровцы?
Нет, тихо.
Калганов поднялся, смахнул с лица и груди тяжёлые от сырости листья, огляделся, негромко скомандовал:
– Подымайсь!
Вставали, словно в сказке вырастая из земли, отряхивали с себя мокрую серую листву, делились:
– Мне фриц на локоть наступил.
– А через меня перешагнул, я в самом ручье зарылся.
– Теперь пусть удивляются, куда мы делись.
Должно быть, немцы, закончив эту, такую основательную прочёску, доложили своему командованию: в районе горы Чёрной советских парашютистов не обнаружено.
Но снова и снова с далёких аэродромов Кавказского побережья подымались по ночам бомбардировщики флотской авиации, держа курс на цели, указанные разведчиками.
Разведчики держали свою вахту до того дня, пока из Ялты не бежали последние гитлеровцы, спасавшиеся от наших наступающих войск.
Тринадцатого апреля сорок четвёртого года, закончив многомесячную вахту во вражеском тылу, моряки-разведчики впервые открыто вышли из леса. С причалов Ялтинского порта они увидели в искрящемся под весенним солнцем море идущие к крымским берегам родные корабли.

Норд

После того как был освобождён Крым, командующий флотом приказал дать всему отряду полтора месяца отдыха. Разведчики сменили изодравшиеся за зиму в горах ватники и бушлаты на новенькие кители и фланелевки и поехали в Форос – для них специально был отведён этот санаторий.
Но Калганову не сиделось на месте. Его тянуло туда, где до выброски в Крым провоевал он полтора года. Захотелось вновь побывать там, где столько было исхожено по горам и лесам с боевыми друзьями. Каждого из них он хорошо помнил и поныне, а особенно – Сайфуллу Юсупова, на чьей могиле зеленеет сейчас молодая трава. Выправив отпускной билет, он сел на корабль, уходивший к побережью Кавказа.
…Ясным летним утром, спрыгнув на шоссе с попутного грузовика, Калганов свернул на дорогу, ведущую к посёлку санатория Магри. Почти год, как в этих местах возле Туапсе кончились бои. Не бросаются в глаза когда-то такие приметные, а теперь зарастающие травой воронки. Тихо вокруг… Не прокатится, многократно отражаясь в горах, эхо орудийного выстрела, не донесётся с безмятежно чистого, залитого солнечным светом неба надрывный вой «юнкерсов» или «фокке-вульфов», заходящих на бомбёжку. Далеко на запад, за Чёрное море, уже перешагнув границу, ушла война…
Калганов шёл по каменистой дороге вдоль склона, поросшего уже слегка пожелтевшим на солнце кустарником, и сердце его полнилось радостью ожидания.
Вот и знакомый посёлок. Белые стены домиков в полосах старой гари, на многих нет крыш, из-за полуразвалившихся каменных заборов чернеют обугленные стволы деревьев, но уже заслоняет их тут и там свежая зелень молодых ветвей. В некоторых дворах хозяева, возвратясь, заново обживают пепелища: починены крыши, вставлены окна. Пройти ещё немного – и знакомый дом…
В нетерпении Калганов ускорил шаг. И остановился… Нет дома. Только серые камни да бурая черепица, и сквозь всё это кое-где пробивается травка.
Снял фуражку, опустил голову. Словно померк для него сияющий летний день.
Он стоял, всё ещё не веря… В памяти всплыло сейчас то, что было здесь год назад, в сорок третьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32