– Вы же народ сильный.
Неустроев и Ваня, переглянувшись с учительницей, сели за парту, и Косте показалось, что глаза у них были хитрые прехитрые.
Галина Никитична между тем сделала вид, что просьба Неустроева застала ее врасплох:
– Очень, конечно, лестно, что о нашем классе идет такая слава. Но мне кажется, что она сильно преувеличена. Впрочем, мы сейчас можем проверить, кто как успевает.
Учительница раскрыла классный журнал и неторопливо начала читать отметки.
Мелькали пятерки, четверки, попадались двойки, но троек было больше всего.
И чем дальше читала Галина Никитична, тем все ниже наклонялись школьники к партам, словно хотели спрятаться или провалиться сквозь землю.
– Как видите, картина не очень отрадная, – сказала в заключение учительница-Едва ли мы сумеем чем-либо помочь вечерней школе.
– Да-а, обстановочка не из важных! – огорчился Неустроев. – Ребят самих хоть на буксир бери… Придется, пожалуй, к девятому классу обратиться.
Он поднялся и, небрежно кивнув ребятам, вместе с Ваней вышел из класса,
Ученики медленно распрямились и посмотрели на учительницу. Она продолжала листать классный журнал. Наконец подняла голову:
– А нехорошо, ребята, получилось!
– Зачем вы наши отметки при Саше читали? – с упреком сказал Сема Ушков. – Теперь весь колхоз узнает.
– Ты думаешь, что наши отметки – секрет? – заметил Костя. – И так о них всему белому свету известно.
– Все равно, надо было без посторонних огласить… – не сдавался Ушков.
– Значит, вам все же немного стыдно, – усмехнулась Галина Никитична. – Перед посторонними стыдно, а самим перед собой нет? Считаете, что в классе все благополучно? Как вы, например, к урокам химии относитесь? А к географии, немецкому языку?.. Ну, что ж вы молчите?
И класс разговорился. Многие признались, что еще мало занимаются дома, работают в половину сил.
Потом ребята ополчились против двоечников: это они тянут класс назад, лишают его доброй славы! Каждого двоечника вызывали к столу и заставляли объяснять, почему он ленится.
Алеша Прахов решил выехать на своем излюбленном коньке: мать у него несочувствующая, загружает его работой по хозяйству, и, кроме того, он часто угорает дома от печки.
– Старо, третий год слышим! – не поверили ребята.
Худенькая большеглазая Феня Заглядова говорить ничего не стала, а только горько расплакалась.
– Феня болела долго, много уроков пропустила, – сказал Митя и предложил девочке свою помощь.
По его примеру, вызвались заниматься с отстающими Сема Ушков, Витя Кораблев.
Вышла к столу и Варя.
– Не оправдываюсь, признаю… Получила двойку. Позорную!.. По заслугам… – глухо выговорила она, опустила голову и плотно сжала губы.
Костя почему-то отвернулся и стал смотреть в окно. Лучше бы он сам получил эту двойку!
– Может, тебе, Балашова, помощь требуется? – спросил Митя.
– Чего там «может»! – решительно заявил Ушков. – Пусть с ней, как и раньше, Кораблев занимается. И посадить их опять за одну парту.
– Верно, верно! – подхватила Катя.
– А я бы на ее месте сам справился, без всяких шефов, – сказал Костя.
Варя кинула на него быстрый взгляд и вспыхнула:
– Двоек у меня больше не будет! Слово даю! – И она пошла к парте.
К концу собрания речь зашла о старосте класса: он совсем не следит за успеваемостью и не знает, кто как учится.
– Да что я, двужильный, в самом деле? – взмолился Ушков. – С меня и дисциплины хватает! Одного Прахова унять – сто лошадиных сил надо.
Галина Никитична согласилась с ним. Ушков за последнее время неплохо следил за порядком в классе, и больше загружать его не имело смысла. Она предложила поручить наблюдать за успеваемостью Мите: мальчик настойчивый, твердый, дорожит своим классом.
Ребята охотно проголосовали за Епифанцева.
– Только, чур, не обижаться! – предупредил он. – От меня вам покою не будет.
В первый же день Митя завел тетрадь в клеенчатой обложке и стал аккуратно заносить в нее отметки всех ребят. Каждый, кто получал двойку или даже тройку, теперь никак не мог избежать беседы с Митей. Он задерживал ученика в классе, останавливал на улице, приходил на дом и допытывался, что помешало ему получить лучшую отметку.
И когда однажды Алеша, по старой привычке, сослался на то, что угорел и не мог приготовить уроки, Митя в сопровождении Семы Ушкова пришел к Праховым и принялся осматривать печку.
– Мы по поручению класса, – заявил он Алешиной матери. – Печку проверить. Может, у нее тяга плохая?
– Да нет, печка справная: не дымит, не чадит, – ответила Алешина мать.
– А может, все-таки трубу переложить надо? Мы похлопочем перед правлением.
– Белены вы объелись? Новую печку да перекладывать!
– Алеша говорит, что угарно у вас, уроки учить не может.
– Ах он, бес лукавый! Приди он домой – я ему голову проветрю…
Но больше всех от Мити доставалось тем ученикам, которые взялись помогать отстающим.
Однажды после очередной двойки, полученной Праховым, Митя насел на Костю:
– Поздравляю, шеф-помощник! У Прахова еще одна двойка прибавилась.
– Я-то при чем? – начал оправдываться Костя. – Сколько раз Прахову говорил: «Заходи, будем вместе заниматься». А его на аркане не затащишь.
– А без аркана не можешь? Сам бы к нему на дом пошел!
– Еще бегать за ним, ухаживать!
– И побегаешь… Это же тебе комсомол поручил Прахова вытянуть. А не справляешься – откажись.
– Ну-ну, не справляюсь! – буркнул Костя. – Быстрый ты очень!
Но все же Костя пошел к Праховым.
Алеша лежал на печи, на теплых мошках с пшеницей. Заметив Ручьева, он прикрыл глаза и захрапел. Костя потянул его за голую пятку:
– Вижу, как ты спишь… Притворяешься. Оболью вот сейчас холодной водой – будешь знать!
Но Алеша продолжал храпеть и даже для большей убедительности почмокал губами.
Тогда Костя деловито разделся, повесил полушубок и шапку на гвоздик и полез на печь:
– Тоже мне храпит!.. Ты бы послушал, как дед Новоселов классно умеет: балки дрожат, тараканы мрут.
Костя прилег рядом с Алешей и так оглушительно захрапел над его ухом, что тот сразу открыл глаза:
– Чего прилез? Спать мешаешь!
– Вставай, спускайся на пол… Заниматься надо! А то залег ни свет ни заря… еще куры на нашест не садились.
– А это тебя не касается… Хочу – сплю, хочу – гуляю…
– Как это – не касается? Я же твой бригадир, отвечаю за тебя.
– Хорош бригадир! В школе словечка замолвить не мог. А еще товарищем называешься!
– Товарищ неплохой, на мель не посажу. Ты что о двойках-то думаешь?
– А что о них думать? Не везет мне, и все тут.
– Скажи по-честному… – Костя повернул голову Прахова к себе: – Ты в комсомол очень хочешь?
– Да чего ты меня пытаешь? Чего пытаешь? – повысил голос Алеша. – Думаешь, только вы с Кивачевым такие сознательные, а Прахов, мол, не дорос, его за ручку водить надо…
Он отвернулся и начал спускаться с печи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Неустроев и Ваня, переглянувшись с учительницей, сели за парту, и Косте показалось, что глаза у них были хитрые прехитрые.
Галина Никитична между тем сделала вид, что просьба Неустроева застала ее врасплох:
– Очень, конечно, лестно, что о нашем классе идет такая слава. Но мне кажется, что она сильно преувеличена. Впрочем, мы сейчас можем проверить, кто как успевает.
Учительница раскрыла классный журнал и неторопливо начала читать отметки.
Мелькали пятерки, четверки, попадались двойки, но троек было больше всего.
И чем дальше читала Галина Никитична, тем все ниже наклонялись школьники к партам, словно хотели спрятаться или провалиться сквозь землю.
– Как видите, картина не очень отрадная, – сказала в заключение учительница-Едва ли мы сумеем чем-либо помочь вечерней школе.
– Да-а, обстановочка не из важных! – огорчился Неустроев. – Ребят самих хоть на буксир бери… Придется, пожалуй, к девятому классу обратиться.
Он поднялся и, небрежно кивнув ребятам, вместе с Ваней вышел из класса,
Ученики медленно распрямились и посмотрели на учительницу. Она продолжала листать классный журнал. Наконец подняла голову:
– А нехорошо, ребята, получилось!
– Зачем вы наши отметки при Саше читали? – с упреком сказал Сема Ушков. – Теперь весь колхоз узнает.
– Ты думаешь, что наши отметки – секрет? – заметил Костя. – И так о них всему белому свету известно.
– Все равно, надо было без посторонних огласить… – не сдавался Ушков.
– Значит, вам все же немного стыдно, – усмехнулась Галина Никитична. – Перед посторонними стыдно, а самим перед собой нет? Считаете, что в классе все благополучно? Как вы, например, к урокам химии относитесь? А к географии, немецкому языку?.. Ну, что ж вы молчите?
И класс разговорился. Многие признались, что еще мало занимаются дома, работают в половину сил.
Потом ребята ополчились против двоечников: это они тянут класс назад, лишают его доброй славы! Каждого двоечника вызывали к столу и заставляли объяснять, почему он ленится.
Алеша Прахов решил выехать на своем излюбленном коньке: мать у него несочувствующая, загружает его работой по хозяйству, и, кроме того, он часто угорает дома от печки.
– Старо, третий год слышим! – не поверили ребята.
Худенькая большеглазая Феня Заглядова говорить ничего не стала, а только горько расплакалась.
– Феня болела долго, много уроков пропустила, – сказал Митя и предложил девочке свою помощь.
По его примеру, вызвались заниматься с отстающими Сема Ушков, Витя Кораблев.
Вышла к столу и Варя.
– Не оправдываюсь, признаю… Получила двойку. Позорную!.. По заслугам… – глухо выговорила она, опустила голову и плотно сжала губы.
Костя почему-то отвернулся и стал смотреть в окно. Лучше бы он сам получил эту двойку!
– Может, тебе, Балашова, помощь требуется? – спросил Митя.
– Чего там «может»! – решительно заявил Ушков. – Пусть с ней, как и раньше, Кораблев занимается. И посадить их опять за одну парту.
– Верно, верно! – подхватила Катя.
– А я бы на ее месте сам справился, без всяких шефов, – сказал Костя.
Варя кинула на него быстрый взгляд и вспыхнула:
– Двоек у меня больше не будет! Слово даю! – И она пошла к парте.
К концу собрания речь зашла о старосте класса: он совсем не следит за успеваемостью и не знает, кто как учится.
– Да что я, двужильный, в самом деле? – взмолился Ушков. – С меня и дисциплины хватает! Одного Прахова унять – сто лошадиных сил надо.
Галина Никитична согласилась с ним. Ушков за последнее время неплохо следил за порядком в классе, и больше загружать его не имело смысла. Она предложила поручить наблюдать за успеваемостью Мите: мальчик настойчивый, твердый, дорожит своим классом.
Ребята охотно проголосовали за Епифанцева.
– Только, чур, не обижаться! – предупредил он. – От меня вам покою не будет.
В первый же день Митя завел тетрадь в клеенчатой обложке и стал аккуратно заносить в нее отметки всех ребят. Каждый, кто получал двойку или даже тройку, теперь никак не мог избежать беседы с Митей. Он задерживал ученика в классе, останавливал на улице, приходил на дом и допытывался, что помешало ему получить лучшую отметку.
И когда однажды Алеша, по старой привычке, сослался на то, что угорел и не мог приготовить уроки, Митя в сопровождении Семы Ушкова пришел к Праховым и принялся осматривать печку.
– Мы по поручению класса, – заявил он Алешиной матери. – Печку проверить. Может, у нее тяга плохая?
– Да нет, печка справная: не дымит, не чадит, – ответила Алешина мать.
– А может, все-таки трубу переложить надо? Мы похлопочем перед правлением.
– Белены вы объелись? Новую печку да перекладывать!
– Алеша говорит, что угарно у вас, уроки учить не может.
– Ах он, бес лукавый! Приди он домой – я ему голову проветрю…
Но больше всех от Мити доставалось тем ученикам, которые взялись помогать отстающим.
Однажды после очередной двойки, полученной Праховым, Митя насел на Костю:
– Поздравляю, шеф-помощник! У Прахова еще одна двойка прибавилась.
– Я-то при чем? – начал оправдываться Костя. – Сколько раз Прахову говорил: «Заходи, будем вместе заниматься». А его на аркане не затащишь.
– А без аркана не можешь? Сам бы к нему на дом пошел!
– Еще бегать за ним, ухаживать!
– И побегаешь… Это же тебе комсомол поручил Прахова вытянуть. А не справляешься – откажись.
– Ну-ну, не справляюсь! – буркнул Костя. – Быстрый ты очень!
Но все же Костя пошел к Праховым.
Алеша лежал на печи, на теплых мошках с пшеницей. Заметив Ручьева, он прикрыл глаза и захрапел. Костя потянул его за голую пятку:
– Вижу, как ты спишь… Притворяешься. Оболью вот сейчас холодной водой – будешь знать!
Но Алеша продолжал храпеть и даже для большей убедительности почмокал губами.
Тогда Костя деловито разделся, повесил полушубок и шапку на гвоздик и полез на печь:
– Тоже мне храпит!.. Ты бы послушал, как дед Новоселов классно умеет: балки дрожат, тараканы мрут.
Костя прилег рядом с Алешей и так оглушительно захрапел над его ухом, что тот сразу открыл глаза:
– Чего прилез? Спать мешаешь!
– Вставай, спускайся на пол… Заниматься надо! А то залег ни свет ни заря… еще куры на нашест не садились.
– А это тебя не касается… Хочу – сплю, хочу – гуляю…
– Как это – не касается? Я же твой бригадир, отвечаю за тебя.
– Хорош бригадир! В школе словечка замолвить не мог. А еще товарищем называешься!
– Товарищ неплохой, на мель не посажу. Ты что о двойках-то думаешь?
– А что о них думать? Не везет мне, и все тут.
– Скажи по-честному… – Костя повернул голову Прахова к себе: – Ты в комсомол очень хочешь?
– Да чего ты меня пытаешь? Чего пытаешь? – повысил голос Алеша. – Думаешь, только вы с Кивачевым такие сознательные, а Прахов, мол, не дорос, его за ручку водить надо…
Он отвернулся и начал спускаться с печи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90