Часть первая
На стремнину
Глава 1
Водопой
Был тихий предзакатный час, жара давно спала, деревья замерли, и солнце неторопливо снижалось к горизонту.
Мальчишки собрались у конюшни.
И оттого ли, что закат предвещал на завтра хороший, погожий денек, или оттого, что все ладилось и шло по порядку в этом мире, обычно строгий и мрачноватый конюх Тимофей Новоселов оказался сегодня в добрейшем настроении и сам предложил ребятам свести коней на водопой.
Мальчишки мигом разобрали лошадей.
– Стоп, эскадрон! – Новоселов поднял руку. – Чур, моих директив не превышать! Поить где положено, скачек не устраивать. Дошло, лихачи?
– Дошло, Тимофей Иваныч… Уж вы положитесь на нас, – смиренно ответил Паша Кивачев, коренастый подросток с широким лицом и светлыми волосами.
– Тогда будь за старшего, Павел. Присматривай там! – наказал конюх и задержался взглядом на худощавой, но крепко сбитой фигуре Кости Ручьева.
Тот, точно влитой, сидел на медно-красном сильном жеребце Гордом, крепко сжав босыми загорелыми ногами его горячие бока.
«Порох на порохе едет и порохом погоняет! – Новоселов неодобрительно покачал головой. – И когда он Гордого успел захватить?..»
– Ты бы, Костюшка, жеребца-то Паше уступил – у него рука спокойная.
Костя, чубатый, смуглый, с упрямой складкой на переносице, вспыхнул и с силой вдавил темные пятки в бока лошади. Гордый рванулся вперед, но мальчик туже натянул поводья – и жеребец заплясал на месте.
– Тимофей Иваныч… – только и нашелся сказать Костя.
Глаза его вспыхнули, и конюх понял: сейчас мальчишка никому не уступит Гордого.
– Мы за ним присмотрим, – сказал Пашка.
– Ну-ну, поезжайте, коли так, – согласился конюх.
Мальчики тронули коней. Миновали колхозные усадьбы, кузницу, силосную башню, водокачку, легко взметнувшую вверх колесо ветродвигателя, похожее на огромный веер. Потом пустили коней рысью по глубокому, прохладному овражку и вскоре выехали к реке, к тихому полноводному водопою. Отороченная по берегам густыми зарослями ивняка и черемухи, река лежала без единой складочки, и в ней, как в зеркале, отражались курчавые прибрежные кусты и перистые облака высокого неба.
Лучшего места для водопоя не найти!
Мальчики, остановив коней у самого берега, опустили поводья и разом причмокнули языком, что должно было означать: «Вы сегодня хорошо поработали. Пейте, кони, досыта – воды хватит!»
Лошади жадно припали к парной воде. Пили долго, сосредоточенно, не отрывая губ, а мальчики сидели не шелохнувшись, и им начало казаться, что река мелеет, вода отступает от берегов и вот-вот обнажится дно, усеянное цветными камешками.
Первым, фыркая и роняя с губ зеленоватые капли, похожие на виноградины, оторвался от воды жеребец Гордый. Он вскинул точеную рыжую голову, вытянул мускулистую, сильную шею и заржал призывно и звонко, словно хотел оповестить всех, что вот он наконец утолил жажду и теперь по-прежнему резв, бодр и молод. Потом вошел по колени в воду и властно ударил копытом по глади реки.
Мальчишки переглянулись.
– Абреки и джигиты! – тонким голосом закричал Алеша Прахов, малорослый веснушчатый паренек с лукавыми черными, как спелые ягоды черемухи, глазами. – Неужели мы конюха испугались? Форсируем водную преграду!
– Не хорохорься, Прах! – остановил его Паша. – Все равно тебя в кавалерию не примут… ноги коротки.
– В самом деле, Кивачев, – с досадой сказал рослый Митя Епифанцев, – раз к реке приехали, надо хоть искупать коней.
– Насчет искупать сказано не было… – не очень уверенно возразил Паша.
– А ты по сказанному все живешь! Отсюда досюда! – не оборачиваясь, вполголоса сказал Костя Ручьев, незаметными движениями коленей и пяток заставляя Гордого идти вперед.
– Ты это брось, брось! – встревоженно закричал Паша. – Там, посередине реки, ключи бьют… закрутить лошадь может.
Но Костя ничего, казалось, не слышал. Смешно же, в самом деле, слушать предостережения Паши, про которого в селе говорят, что он рассудителен и осторожен, как столетний дед! А ведь Гордый – знаменитый фронтовой конь. Ему, верно, и самому хочется тряхнуть стариной и после утомительной работы выкинуть что-нибудь такое, чтобы люди сразу признали в нем бывалого кавалерийского коня.
Вот уже вода достигла Гордому до груди, коснулась шеи. Жеребец вдруг оттолкнулся от песчаного дна, вытянулся и поплыл.
Костя ощутил, как заиграли твердые мускулы Гордого.
Мальчики невольно залюбовались, как легко и, главное, бесшумно плыл Гордый.
– Хорошо плывет! На таком только в разведку ходить… – с удовольствием оценил коня Алеша Прахов и воинственно скомандовал:
– Эскадрон, за мной! Вплавь!
Но пегая кобыла, на которой сидел Алеша, известная в колхозе под кличкой Командировочная, не захотела форсировать реку. Она покрутилась на берегу, потом лихо взбрыкнула, без всяких усилий сбросила Алешу со спины и неторопливо побежала к клеверищу полакомиться молодой отавой. Сконфуженный Прахов помчался догонять строптивую лошадь.
Костя между тем, сделав большой круг по реке, направил коня к берегу. Здесь он сполз с мокрой спины лошади, нарвал осоки и, как мочалкой, принялся тереть лоснящиеся бока Гордого, его грудь и спину.
– Ну, что же ты? Клюквы объелся? – насмешливо спросил он, заметив растерянное лицо Паши Кивачева. – Купать, так купать… Командуй!
Кивачев уныло махнул рукой – нет, не слушают его ребята, всегда этот Ручьев сделает по-своему.
– Купайте, коли так, – уныло согласился Паша.
Река забурлила, закипела, словно в ее глубине разыгрались могучие сомы. Четкое отражение прибрежных кустов исказилось, светлые перистые облака порвались в клочья. О берег заплескались мелкие, частые волны.
Глава 2
«Гвозди»
Неожиданно Костя услыхал песенку. Ее пели два голоса: один был глуховатый, с хрипотцой, другой – тонкий, срывающийся. Певцы пели не очень складно, но громко, с удовольствием и, наверное, были уверены, что лучше их никто еще не пел.
Как ни прислушивался Костя, он не мог понять песни и только улавливал отдельные слова о походе, о золоте, о бруснике.
Но вот из-за кустов вынырнул вихрастый мальчуган с палкой в руках.
– Колька! – крикнул Костя, и лицо его озарилось улыбкой.
Но в то же мгновение он нахмурился: не годится все же так откровенно выражать свою радость, даже если встречаешь родного брата, которого не видел целый месяц.
Зато Колька Ручьев – а это действительно был он, веселый, никогда неунывающий Колька, бравый путешественник и великий проказник, – своих чувств не скрывал.
– Костюха! – завопил он, зачем-то с размаху швырнул в реку суковатую палку, верой и правдой служившую ему с первого дня похода, и бросился брату на шею: – Вот здорово, что я тебя первого встретил!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90