Гитлер снова выкрикнул:
— ОКВ?
Кейтель поднялся с несколько меньшей поспешностью, чем Гальдер:
— Исполнено.
— Третий пункт? — спросил Гитлер.
Не глядя в бумагу, Йодль доложил:
— Все разработки по третьему пункту поступили вовремя.
Гитлер медленно обвёл своим свинцово-тяжёлым взглядом присутствующих и остановился на угодливо насторожённом лице Функа.
— Как дела?
Функ заговорил так торопливо, что Гаусс с трудом следил за ним.
— Сообщение, сделанное мне фельдмаршалом Герингом, о том, что вы, мой фюрер, вчера одобрили мероприятия, предпринятые мною для финансирования войны и регулирования заработной платы и цен, а также мероприятия, обеспечивающие нас на случай чрезвычайных обстоятельств и жертв, делают меня глубоко счастливым.
С этими словами Функ сделал поклон в сторону неподвижно сидевшего и смотревшего ему в лицо Гитлера. Гитлер не сделал ни малейшего движения в ответ. Напряжённое выражение его лица не изменилось. Но, повидимому, это не смутило Функа. Он с прежней бойкостью продолжал:
— Рад сообщить вам, мой фюрер, и всем вам, господа, — последовали два поклона: один — почтительный — в сторону Гитлера, другой — короткий — сидевшим, как каменные изваяния, генералам. — Я добился уже определённых результатов за последние несколько месяцев в своих усилиях сделать Рейхсбанк внутри страны абсолютно прочным, а со стороны заграницы абсолютно неуязвимым. Если даже произойдут серьёзные события на международном денежном рынке и в области кредита, то это не сможет оказать на нас влияния.
Гитлер остановил его движением руки:
— Можете ли вы с полным сознанием ответственности поручиться мне, что тяжёлая индустрия не испытывает трудностей ни с кредитом, ни с наличностью? Можете ли вы мне гарантировать, что интересы фюреров германской промышленности будут надёжно защищены и они смогут целиком отдать свои помыслы развитию производства? Заботиться о их вложениях, охранять их и гарантировать прибыль — вот ваше дело.
— Гарантирую, мой фюрер.
— Вы поставили об этом в известность руководителей германской промышленности?
— Да, мой фюрер.
— Их интересы — мои интересы. Моё дело — их дело.
— Понимаю, мой фюрер. — Голос Функа сделался вкрадчивым. — Я незаметно превратил в золото вклады Рейхсбанка. Кроме того, я провёл приготовления с целью беспощадного сокращения всех потребностей, не имеющих жизненного значения, а также всех общественных расходов, которые не имеют военного значения.
— Не стесняйтесь завинчивать пресс, — проговорил Гитлер. — Пусть немцы подтягивают пояса. С полным брюхом хуже работается. Страх голода должен держать рабочего в повиновении хозяину. Поскорее приканчивайте мелкую промышленность и ремесленников. Они ничем не могут быть нам полезны, когда речь идёт о постройке танков и производстве пушек. Пусть нужда гонит их на военные заводы. Там нужны руки. Того, кто не знает ремесла, мы поставим в ряды пехоты. Когда я посылаю на смерть десять миллионов лучших немецких юношей, а не намерен миндальничать со всякой дрянью. Гоните их в армию и к Круппу! Железной метлой нужды! Слышите, Функ?!
— Я считаю это своим долгом, мой фюрер. Как генеральный уполномоченный в области экономики, назначенный вами, мой фюрер, я торжественно обещаю вам, мой фюрер, выполнить долг до конца. Хайль Гитлер!
Гаусс презрительно покосился в сторону суетливого министра. Он не любил этого преемника Шахта.
Снова наступило молчание; снова Гитлер обводил взглядом лица сидящих. На этот раз он ткнул пальцем в сторону Гиммлера:
— Что вами сделано в связи с предстоящими операциями?
Гиммлер отвечал не вставая:
— Мне, как рейхсфюреру СС, вы поручили окончательно возвратить в состав империи всех лиц немецкой национальности и расовых немцев, проживающих в иностранных государствах. Все меры приняты. Всякий немец, проживающий на иностранной территории, которого мы не сочли нужным использовать там, обязан немедля вернуться в пределы отечества. Многие уже здесь. Другие возвращаются. Уклоняющиеся, которых мы обнаружим на занимаемых нами территориях, как Польша и другие, составят пополнение для исправительных лагерей, наравне с коренным населением оккупируемых стран и областей.
— А нарушители нашего приказа в странах, ещё не ставших частями империи или объектом её интересов? Ну, скажем, в Южной Америке? — спросил Гитлер.
— Они и там жестоко пожалеют о своём непослушании вам, мой фюрер.
— Никакого миндальничанья, надеюсь?
Лицо Гиммлера оставалось равнодушно-спокойным, когда он ответил:
— Все, как вы приказали, мой фюрер.
— А коренное население областей, которые мы займём? Как дела с ним?
— Все готово для того, чтобы оно ни на минуту не могло выйти из повиновения империи и её органам.
Гитлер, не оборачиваясь, бросил через плечо:
— Видеман!
— Мой фюрер!
— Директива?
— Здесь, мой фюрер. — И стоявший за спиною Гитлера Видеман громко начал читать по листу: — «Директива номер один для ведения войны…»
Гитлер сердито прервал его:
— Я сам.
Видеман подал ему бумагу. Гитлер отодвинул её перед собой почти на вытянутую руку и, приняв театрально-торжественную позу, оглядел присутствующих.
— Директива номер один для ведения войны… — начал он и сделал паузу. Гауссу показалось, что Гитлер посмотрел на Шверера, потом на него. Гаусс тут же поймал на себе и ощупывающий его колючий взгляд Шверера.
Шверер действительно исподтишка, так, чтобы это не бросилось в глаза остальным, уже несколько раз оглядывал Гаусса. В голове старика гвоздило: «Что, если он опять подложил мне какую-нибудь пакость, как с Чехословакией?.. Польский поход по праву принадлежит мне…»
— …Теперь, когда положение на восточной границе стало невыносимым для Германии, я намерен добиться решения силой.
Гитлер приостановился, как бы ожидая ответа на это вступление, быть может, даже надеясь на возражение или хотя бы только недовольное выражение чьего-либо лица. Это дало бы ему возможность не сдерживать рвавшуюся наружу истерику. Глаза его мутнели и наливались кровью, голос делался все глуше.
— Второе: нападение на Польшу должно быть проведено в соответствии с приготовлениями, сделанными по «Белому плану». Оперативные цели, намеченные для отдельных соединений, остаются неизменными. Дата атаки — первое сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года. Время атаки — четыре часа сорок пять минут. Это же время распространяется на операцию флота против Гдыни, в Данцигском заливе и против моста в Диршау.
Он начал читать так громко, словно находился на площади. Это был уже почти крик, резонировавший под потолком зала, у мраморных стен, заполнявший все пространство. Гауссу чудилось, что весь мир заполнен хриплыми воплями истерика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127