тот явился вовсе не за тем, чтобы унести никому не мешавшие чашки.
— Ну, что там, Артур? — добродушно спросил Рузвельт.
— Мистер Гопкинс, сэр.
— Ага! — Рузвельт глянул на часы: вероятно, Гопкинс торчит тут уже давным-давно. Ведь он сам просил Гарри прийти пораньше, совершенно забыв, что предстоит встреча со Спеллманом. — Так, так… — проговорил он в нерешительности. Потолковать сейчас с Гарри и потом продиктовать Грэйс намеченные письма или, наоборот, сначала отделаться от писем, чтобы потом вдоволь поболтать с Гарри?.. — А мисс Грэйс?.. — спросил он.
— Ожидает в секретарской.
— Пусть не уходит, я буду диктовать, — решил, наконец, Рузвельт. — Просите мистера Гопкинса.
Гопкинс вошёл усталой походкой. Лицо его было землисто-серым, и красные глаза свидетельствовали о бессонной ночи. Рузвельт с беспокойством оглядел своего советника.
— Открыли новый бар в Поукипси? — с напускным гневом спросил он.
Гопкинс безнадёжно махнул рукой: рецидив болезни грозил вот-вот опять свалить его с ног.
Рузвельт погрозил пальцем.
— Берите пример с меня: никогда ничего, кроме стаканчика «Мартини» собственного приготовления.
— Если бы я был президентом…
— К вашему счастью, вы никогда им не будете, Гарри! — перебил его Рузвельт, хотя сам усиленно рекламировал Гопкинса как самого надёжного кандидата. — Я постараюсь отвести вас, так же как отвёл уже чрезмерно драчливого Гарольда и старину Кордэлла.
— Я в полтора раза моложе Хэлла, — возразил Гопкинс, — и мне далеко до забияки Икеса.
— Но республиканцы наверняка сыграют на том, что с вами развелась ваша первая жена. У них это будет звучать: «Она ушла от этого типа». Правда, Кливленд устоял в своё время, несмотря на гораздо более громкий скандал в личной жизни, но теперь другие времена. А главное: здоровье, здоровье, Гарри! — Рузвельт согнул правую руку в локте. — Вот какие бицепсы нужно иметь, чтобы заниматься чёрной работой президента… Ничего, не смущайтесь, щупайте, пожалуйста, — и он пошевелил надувшимся мускулом. — Америке нужен президент моего веса, дружище. Никак не меньше.
— А Уоллес, Макнатт, Мэрфи?.. Их вес вас не смущает?
— Никто не станет заниматься ими всерьёз, — ответил Рузвельт. — Если хотите знать, настоящим кандидатом я считаю пока одного Фарли.
— А самого себя?
— Госпожа Рузвельт категорически заявила, что это не состоится. Да я и сам вижу: ещё один срок — и я разорюсь. Говорят, что и теперь уже для того, чтобы поддерживать Гайд-парк, приходится кое-что продавать.
— Обратитесь за помощью ко мне, — шутливо проговорил Гопкинс.
— Вы думаете, что на фоне потраченных вашим управлением девяти миллиардов миллион, который мне сейчас нужен, прошёл бы незамеченным?.. Нет, Гарри. Франклин Рузвельт может отдать Штатам всё, что у него есть, но никогда не возьмёт у них ни цента… Таким прошу вас и описать этого президента в ваших воспоминаниях.
— Вы запретили мне писать их.
— Все равно, когда меня не станет, вы будете писать. Это выгодно, Гарри: «Дневник того, кто был другом Рузвельта». Но прошу никогда не упоминать, как остро я завидовал Сталину.
— Я вообще намерен писать одну правду.
— Правда именно в том, что я вам сказал: я завидую главе государства, которому не надо думать с том, как бы не дать своей машине развалиться на ходу. Много ли таких людей во главе государств и много ли таких государств, где руководитель вместе с народом может заниматься изменением климата на радость правнукам?.. Смотрите, — Рузвельт поднял одну из газет, грудою наваленных возле дивана, — они раздумывают над тем, как изменить снежный покров, как заставить реки течь вспять, чтобы изменить природу страны.
— Ну, у нас есть дела понасущней, — пренебрежительно заметил Гопкинс.
— Вот, вот! — с энергией воскликнул Рузвельт. — Это и есть наша самая большая беда: всегда насущное, всегда только для нас самих, никогда ничего для потомков. Я уж и не говорю о том, чтобы пофантазировать лет на двадцать пять вперёд, как русские.
— Далековато…
— А вот им не кажется далёкой и перспектива полустолетия! С таким размахом можно кое-что изменить на земле. Допустите на минуту, что мулы из конгресса предоставили мне полномочия…
— Кажется, вы не очень-то заботитесь о полномочиях, — иронически заметил Гопкинс.
— Но я не люблю об этом говорить… Так представьте себе, что я получил свободу действий и могу позаботиться о Штатах в перспективе, скажем, ста лет…
— При вашем характере это было бы бог знает что.
— Вот видите, даже вам это кажется страшноватым! — Рузвельт рассмеялся с такой искренностью, что заставил улыбнуться даже Гопкинса. — А ведь только при таких условиях я мог бы застраховать и себя самого и всех вас от революции. Призрак коммунизма никогда не доплыл бы до берегов Америки.
— Вы предоставили бы ему бродить по Европе?
— Нет, мы заставили бы его там исчезнуть!
— Так зачем откладывать это на сто лет? — При этих словах, сказанных как бы в шутку, Гопкинс насторожённо покосился на Рузвельта, углублённого в рассматривание какой-то безделушки. — Разве нельзя помочь этому уже теперь? Если бы Англия и Франция во-время присоединили свои войска к финнам, то русские увязли бы в этом деле…
— У англичан и французов достаточно дела и без Финляндии. Со дня на день можно ждать, что Гитлер разделается с Францией.
— Этот вопрос можно было бы уладить.
— Не понимаю, Гарри.
— Гитлера можно было бы удержать от решительных действий, если бы союзники пошли на серьёзный разговор о совместном походе против русских.
Рузвельт отложил безделушку и приподнялся на руках. Он пристально посмотрел на Гопкинса.
— Вы знаете что-нибудь конкретное?
— Верховный совет союзников принял бы такое решение, если бы Германия согласилась не препятствовать доставке англо-французских войск к советской границе через Швецию и Норвегию, — уверенно сказал Гопкинс, все более оживляясь.
— "Принял бы, если бы согласилась бы", — с некоторым раздражением проговорил Рузвельт. — Мне не нравятся эти «бы».
— Их чересчур много?
— Они просто не в моем характере. Я предпочитаю ясность.
— Я щадил вашу щепетильность, патрон.
— Лучше пощадите моё терпение.
— Хорошо… При таком варианте наши доллары и оружие, данные финнам, не пропадут впустую. У финнов будут новые шансы на выигрыш дела.
От возбуждения, овладевшего Гопкинсом, на его мертвенно-жёлтых щеках появилось подобие краски.
Откинувшись на подушку, Рузвельт некоторое время молча смотрел в лицо советнику, потом проговорил:
— А вы подумали о том, что такой «вариант» был бы шагом к примирению союзников с Гитлером?
— В этом я не уверен… Война на Западе — одно, а совместные действия против России — совсем другое.
— Отвратительный цинизм!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Ну, что там, Артур? — добродушно спросил Рузвельт.
— Мистер Гопкинс, сэр.
— Ага! — Рузвельт глянул на часы: вероятно, Гопкинс торчит тут уже давным-давно. Ведь он сам просил Гарри прийти пораньше, совершенно забыв, что предстоит встреча со Спеллманом. — Так, так… — проговорил он в нерешительности. Потолковать сейчас с Гарри и потом продиктовать Грэйс намеченные письма или, наоборот, сначала отделаться от писем, чтобы потом вдоволь поболтать с Гарри?.. — А мисс Грэйс?.. — спросил он.
— Ожидает в секретарской.
— Пусть не уходит, я буду диктовать, — решил, наконец, Рузвельт. — Просите мистера Гопкинса.
Гопкинс вошёл усталой походкой. Лицо его было землисто-серым, и красные глаза свидетельствовали о бессонной ночи. Рузвельт с беспокойством оглядел своего советника.
— Открыли новый бар в Поукипси? — с напускным гневом спросил он.
Гопкинс безнадёжно махнул рукой: рецидив болезни грозил вот-вот опять свалить его с ног.
Рузвельт погрозил пальцем.
— Берите пример с меня: никогда ничего, кроме стаканчика «Мартини» собственного приготовления.
— Если бы я был президентом…
— К вашему счастью, вы никогда им не будете, Гарри! — перебил его Рузвельт, хотя сам усиленно рекламировал Гопкинса как самого надёжного кандидата. — Я постараюсь отвести вас, так же как отвёл уже чрезмерно драчливого Гарольда и старину Кордэлла.
— Я в полтора раза моложе Хэлла, — возразил Гопкинс, — и мне далеко до забияки Икеса.
— Но республиканцы наверняка сыграют на том, что с вами развелась ваша первая жена. У них это будет звучать: «Она ушла от этого типа». Правда, Кливленд устоял в своё время, несмотря на гораздо более громкий скандал в личной жизни, но теперь другие времена. А главное: здоровье, здоровье, Гарри! — Рузвельт согнул правую руку в локте. — Вот какие бицепсы нужно иметь, чтобы заниматься чёрной работой президента… Ничего, не смущайтесь, щупайте, пожалуйста, — и он пошевелил надувшимся мускулом. — Америке нужен президент моего веса, дружище. Никак не меньше.
— А Уоллес, Макнатт, Мэрфи?.. Их вес вас не смущает?
— Никто не станет заниматься ими всерьёз, — ответил Рузвельт. — Если хотите знать, настоящим кандидатом я считаю пока одного Фарли.
— А самого себя?
— Госпожа Рузвельт категорически заявила, что это не состоится. Да я и сам вижу: ещё один срок — и я разорюсь. Говорят, что и теперь уже для того, чтобы поддерживать Гайд-парк, приходится кое-что продавать.
— Обратитесь за помощью ко мне, — шутливо проговорил Гопкинс.
— Вы думаете, что на фоне потраченных вашим управлением девяти миллиардов миллион, который мне сейчас нужен, прошёл бы незамеченным?.. Нет, Гарри. Франклин Рузвельт может отдать Штатам всё, что у него есть, но никогда не возьмёт у них ни цента… Таким прошу вас и описать этого президента в ваших воспоминаниях.
— Вы запретили мне писать их.
— Все равно, когда меня не станет, вы будете писать. Это выгодно, Гарри: «Дневник того, кто был другом Рузвельта». Но прошу никогда не упоминать, как остро я завидовал Сталину.
— Я вообще намерен писать одну правду.
— Правда именно в том, что я вам сказал: я завидую главе государства, которому не надо думать с том, как бы не дать своей машине развалиться на ходу. Много ли таких людей во главе государств и много ли таких государств, где руководитель вместе с народом может заниматься изменением климата на радость правнукам?.. Смотрите, — Рузвельт поднял одну из газет, грудою наваленных возле дивана, — они раздумывают над тем, как изменить снежный покров, как заставить реки течь вспять, чтобы изменить природу страны.
— Ну, у нас есть дела понасущней, — пренебрежительно заметил Гопкинс.
— Вот, вот! — с энергией воскликнул Рузвельт. — Это и есть наша самая большая беда: всегда насущное, всегда только для нас самих, никогда ничего для потомков. Я уж и не говорю о том, чтобы пофантазировать лет на двадцать пять вперёд, как русские.
— Далековато…
— А вот им не кажется далёкой и перспектива полустолетия! С таким размахом можно кое-что изменить на земле. Допустите на минуту, что мулы из конгресса предоставили мне полномочия…
— Кажется, вы не очень-то заботитесь о полномочиях, — иронически заметил Гопкинс.
— Но я не люблю об этом говорить… Так представьте себе, что я получил свободу действий и могу позаботиться о Штатах в перспективе, скажем, ста лет…
— При вашем характере это было бы бог знает что.
— Вот видите, даже вам это кажется страшноватым! — Рузвельт рассмеялся с такой искренностью, что заставил улыбнуться даже Гопкинса. — А ведь только при таких условиях я мог бы застраховать и себя самого и всех вас от революции. Призрак коммунизма никогда не доплыл бы до берегов Америки.
— Вы предоставили бы ему бродить по Европе?
— Нет, мы заставили бы его там исчезнуть!
— Так зачем откладывать это на сто лет? — При этих словах, сказанных как бы в шутку, Гопкинс насторожённо покосился на Рузвельта, углублённого в рассматривание какой-то безделушки. — Разве нельзя помочь этому уже теперь? Если бы Англия и Франция во-время присоединили свои войска к финнам, то русские увязли бы в этом деле…
— У англичан и французов достаточно дела и без Финляндии. Со дня на день можно ждать, что Гитлер разделается с Францией.
— Этот вопрос можно было бы уладить.
— Не понимаю, Гарри.
— Гитлера можно было бы удержать от решительных действий, если бы союзники пошли на серьёзный разговор о совместном походе против русских.
Рузвельт отложил безделушку и приподнялся на руках. Он пристально посмотрел на Гопкинса.
— Вы знаете что-нибудь конкретное?
— Верховный совет союзников принял бы такое решение, если бы Германия согласилась не препятствовать доставке англо-французских войск к советской границе через Швецию и Норвегию, — уверенно сказал Гопкинс, все более оживляясь.
— "Принял бы, если бы согласилась бы", — с некоторым раздражением проговорил Рузвельт. — Мне не нравятся эти «бы».
— Их чересчур много?
— Они просто не в моем характере. Я предпочитаю ясность.
— Я щадил вашу щепетильность, патрон.
— Лучше пощадите моё терпение.
— Хорошо… При таком варианте наши доллары и оружие, данные финнам, не пропадут впустую. У финнов будут новые шансы на выигрыш дела.
От возбуждения, овладевшего Гопкинсом, на его мертвенно-жёлтых щеках появилось подобие краски.
Откинувшись на подушку, Рузвельт некоторое время молча смотрел в лицо советнику, потом проговорил:
— А вы подумали о том, что такой «вариант» был бы шагом к примирению союзников с Гитлером?
— В этом я не уверен… Война на Западе — одно, а совместные действия против России — совсем другое.
— Отвратительный цинизм!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127