мол, «жучок» мне коллега всадил, а я, лопоухий, думал, будто это лекарственная мафия старается? Ищи добровольца в дурдоме имени господина Мазоха! Я к самобичеванию не склонен.
– А если они по «жучку» выйдут на Завадского и тот укажет на Сашку?
– Вот пусть Сашка и разбирается. Заодно пусть ГУВД выяснит, не связан ли он с каким-нибудь из враждующих медицинских кланов. Машину-то взорвали, когда мы ехали на сюжет!
– Ты хочешь сказать, что я мог… – У Маневича заиграли желваки на скулах и вздулись шейные жилы. – Я мог…
Он вскочил, с грохотом отшвырнув стул. Савва тоже встал, только тихо и решительно. Лизавета захлопала было крыльями и чуть не начала причитать «Мальчики, не надо!», как пятиклассница, ставшая очевидцем драки на школьном дворе. Ситуацию разрядила Лана Верейская. Она вплыла в кофейню, подобно фрегату «Паллада», – невозмутимая и строгая. Проработавшая на студии уже почти тридцать лет, Лана не ходила по кафетериям из идейных соображений. То есть ходила, но так редко, что каждое посещение можно было записывать в телеанналы. Савва и Маневич замерли, Лизавета тоже.
– Вот они где, голубчики! Тихо-мирно кофе пьют, – пропела Светлана Владимировна.
Раскиданные стулья, залитый остатками кофе стол – Саша-таки опрокинул неустойчивые пластмассовые сосуды, когда вскакивал, – двое «голубчиков» в боевых стойках… Только человек с подлинно редакторским воображением мог бы свести картину надвигающегося побоища к уютному «тихо-мирно кофе пьют».
– А верстки нет! – продолжала Лана. – И милиция названивает!
– Кому? – Маневич и Савва встрепенулись.
– Обоим! Не знаю, что вы там такое натворили. Мне они не сказали. И Борюсику вроде тоже, потому что он мирно ушел домой. Но разбирайтесь поскорее. Если напортачили со своими разоблачениями, есть время исправить все в ночном выпуске. Кстати, тебе не кажется, что мы перегрузили выпуск всякой разоблачительной чернухой? – Этот вопрос был предназначен уже Лизавете.
– Это не мы перегрузили!
– А кто, интересно? – Лана любила, когда ей возражали не только по существу, но и парадоксально.
– Светлана Владимировна, – вздохнула Лизавета, – мы с вами об этом уже миллион и один раз говорили. Зритель, он же гражданин, он же налогоплательщик, имеет право знать о том, что угрожает его жизни, его здоровью, его безопасности, его кошельку. Именно в такой последовательности. И не мы в ответе за то, чтобы жизни, здоровью, безопасности и кошелькам наших соотечественников ничего не угрожало. Наша задача сугубо утилитарная – сообщить. Все те, кто думает иначе, хочет вернуть нас в светлое прошлое, к «болтам в томате». – «Болтами в томате» на телевидении спокон веку называли оптимистические репортажи о том, как металлурги плавят металл, шахтеры идут в забой, а комбайнеры начали уборочную на две недели раньше, чем в прошлом году.
– Да что ты мне лекции по специальности читаешь, я это лучше тебя знаю! У меня из диссертации научный руководитель выкинул третью главу, потому что я писала о сюрреализме на страницах газет и журналов. Причем я не имела в виду ничего дурного. Речь шла об оформлении изданий типа «Огонька» и «Крокодила».
Историю своей кандидатской диссертации Лана Верейская рассказывала часто и охотно. Самые дремучие корреспонденты «Петербургских новостей» знали, что такое сюрреализм и с чем его едят. Разумеется, в интерпретации Верейской.
– Ладно, пойдем, я тут прикинула, сюжет Савельева не сократить, поэтому… – Лана приобняла Лизавету за талию и потянула к выходу из кафе. Потом обернулась и послала ребятам грозный взгляд: – Быстро звонить своим правоохранителям. Брысь!
О драке забыли. А если война не началась немедленно, значит, есть надежда, что она не начнется совсем.
Через десять минут, когда план выпуска был согласован и утвержден, Лизавета села за комментарии. Писалось плохо. Мешали дурацкие мысли и страхи. Мерещились то развороченная «Герда», то живой Кирилл Айдаров, в джинсах и с хвостиком «а-ля Кадоган», то сцепившиеся Савва и Саша, которые выдирали друг у друга радиомикрофон, то улыбчивый Сергей Анатольевич Давыдов рядом с огромным компьютером. В ушах звенели телефонные звонки и голоса невидимых собеседников – ласковый тенорок педиатра Ковача, веселый баритон полковника Бойко и еще голос незнакомого человека, позвонившего в «Асторию» с известием о том, что они слов на ветер не бросают, а дамский фальцет с истеричными нотками рефреном приговаривал: «Не пасись, не пасись на чужом огороде…»
Времени было более чем достаточно. Пиши и радуйся, но Лизавета никак не могла сосредоточиться. Предыдущий выпуск, десять комментариев за сорок минут, она готовила на автопилоте. Раскидывала по темам «тассовки», извлекала из пространных текстов суть и переводила ее с официального языка на человеческий, выдумывала подводки к сюжетам – лишь бы успеть. Даже сюжет о Барановиче и ее собственном взорванном «Фольксвагене» она смотрела чисто профессионально, как посторонний человек.
Теперь дело другое. Все смешалось и перепуталось. Лизавета понимала: вокруг нее творится что-то неправильное, но никак не могла уразуметь, что именно, не могла нащупать узелок, вокруг которого намотался клубок абсолютно невероятных событий, уместных в фильмах с Ван Даммом, но никак не в повседневной жизни рядового, пусть и популярного ведущего «Новостей».
А еще Лизавете стало страшно. Вернулись ужас и растерянность, задавленные нехваткой времени и суровой дисциплиной эфира. Она вздрагивала от каждого шороха. Шумов в студии много – кому-то надо позвонить, кто-то запустил принтер, кто-то принялся отматывать кассету, не приглушив звук. И каждый раз Лизавета сбивалась, теряла мысль, путалась в элементарных вещах.
Дошло до того, что она забыла, какое агентство давало заявление министра внутренних дел о расследовании громких убийств. Пришлось лезть в урну и рыться в выброшенных сразу по завершении вечернего выпуска бумажках.
– Решила следы заметать? Уничтожаешь ценные документы? Этот фокус не пройдет!
Лизавета чуть в обморок не упала. Осторожно выглянула из-под стола – рядом, чуть не взявшись за руки, стояли Савва и Маневич. Они опять подружились. Вероятно, на почве грозящей катастрофы.
– Шуточки у вас! А если бы меня удар хватил?
– Не переживай, старушка. Не так все плохо. – Маневич нахально уселся на комментаторский стол. – Все просто отлично! Когда Лана сказала, что нас с Саввушкой разыскивает милиция, я тоже подумал – амба, добегался. Привлекут за фабрикацию улик. Ничего, пронесло. Нас разные искали люди. Меня – рубоповцы. У них там переполох. Мне пресс-служба не то по глупости, не то по доброте душевной, что равноценно той же глупости, слила куда больше информации, чем предполагалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– А если они по «жучку» выйдут на Завадского и тот укажет на Сашку?
– Вот пусть Сашка и разбирается. Заодно пусть ГУВД выяснит, не связан ли он с каким-нибудь из враждующих медицинских кланов. Машину-то взорвали, когда мы ехали на сюжет!
– Ты хочешь сказать, что я мог… – У Маневича заиграли желваки на скулах и вздулись шейные жилы. – Я мог…
Он вскочил, с грохотом отшвырнув стул. Савва тоже встал, только тихо и решительно. Лизавета захлопала было крыльями и чуть не начала причитать «Мальчики, не надо!», как пятиклассница, ставшая очевидцем драки на школьном дворе. Ситуацию разрядила Лана Верейская. Она вплыла в кофейню, подобно фрегату «Паллада», – невозмутимая и строгая. Проработавшая на студии уже почти тридцать лет, Лана не ходила по кафетериям из идейных соображений. То есть ходила, но так редко, что каждое посещение можно было записывать в телеанналы. Савва и Маневич замерли, Лизавета тоже.
– Вот они где, голубчики! Тихо-мирно кофе пьют, – пропела Светлана Владимировна.
Раскиданные стулья, залитый остатками кофе стол – Саша-таки опрокинул неустойчивые пластмассовые сосуды, когда вскакивал, – двое «голубчиков» в боевых стойках… Только человек с подлинно редакторским воображением мог бы свести картину надвигающегося побоища к уютному «тихо-мирно кофе пьют».
– А верстки нет! – продолжала Лана. – И милиция названивает!
– Кому? – Маневич и Савва встрепенулись.
– Обоим! Не знаю, что вы там такое натворили. Мне они не сказали. И Борюсику вроде тоже, потому что он мирно ушел домой. Но разбирайтесь поскорее. Если напортачили со своими разоблачениями, есть время исправить все в ночном выпуске. Кстати, тебе не кажется, что мы перегрузили выпуск всякой разоблачительной чернухой? – Этот вопрос был предназначен уже Лизавете.
– Это не мы перегрузили!
– А кто, интересно? – Лана любила, когда ей возражали не только по существу, но и парадоксально.
– Светлана Владимировна, – вздохнула Лизавета, – мы с вами об этом уже миллион и один раз говорили. Зритель, он же гражданин, он же налогоплательщик, имеет право знать о том, что угрожает его жизни, его здоровью, его безопасности, его кошельку. Именно в такой последовательности. И не мы в ответе за то, чтобы жизни, здоровью, безопасности и кошелькам наших соотечественников ничего не угрожало. Наша задача сугубо утилитарная – сообщить. Все те, кто думает иначе, хочет вернуть нас в светлое прошлое, к «болтам в томате». – «Болтами в томате» на телевидении спокон веку называли оптимистические репортажи о том, как металлурги плавят металл, шахтеры идут в забой, а комбайнеры начали уборочную на две недели раньше, чем в прошлом году.
– Да что ты мне лекции по специальности читаешь, я это лучше тебя знаю! У меня из диссертации научный руководитель выкинул третью главу, потому что я писала о сюрреализме на страницах газет и журналов. Причем я не имела в виду ничего дурного. Речь шла об оформлении изданий типа «Огонька» и «Крокодила».
Историю своей кандидатской диссертации Лана Верейская рассказывала часто и охотно. Самые дремучие корреспонденты «Петербургских новостей» знали, что такое сюрреализм и с чем его едят. Разумеется, в интерпретации Верейской.
– Ладно, пойдем, я тут прикинула, сюжет Савельева не сократить, поэтому… – Лана приобняла Лизавету за талию и потянула к выходу из кафе. Потом обернулась и послала ребятам грозный взгляд: – Быстро звонить своим правоохранителям. Брысь!
О драке забыли. А если война не началась немедленно, значит, есть надежда, что она не начнется совсем.
Через десять минут, когда план выпуска был согласован и утвержден, Лизавета села за комментарии. Писалось плохо. Мешали дурацкие мысли и страхи. Мерещились то развороченная «Герда», то живой Кирилл Айдаров, в джинсах и с хвостиком «а-ля Кадоган», то сцепившиеся Савва и Саша, которые выдирали друг у друга радиомикрофон, то улыбчивый Сергей Анатольевич Давыдов рядом с огромным компьютером. В ушах звенели телефонные звонки и голоса невидимых собеседников – ласковый тенорок педиатра Ковача, веселый баритон полковника Бойко и еще голос незнакомого человека, позвонившего в «Асторию» с известием о том, что они слов на ветер не бросают, а дамский фальцет с истеричными нотками рефреном приговаривал: «Не пасись, не пасись на чужом огороде…»
Времени было более чем достаточно. Пиши и радуйся, но Лизавета никак не могла сосредоточиться. Предыдущий выпуск, десять комментариев за сорок минут, она готовила на автопилоте. Раскидывала по темам «тассовки», извлекала из пространных текстов суть и переводила ее с официального языка на человеческий, выдумывала подводки к сюжетам – лишь бы успеть. Даже сюжет о Барановиче и ее собственном взорванном «Фольксвагене» она смотрела чисто профессионально, как посторонний человек.
Теперь дело другое. Все смешалось и перепуталось. Лизавета понимала: вокруг нее творится что-то неправильное, но никак не могла уразуметь, что именно, не могла нащупать узелок, вокруг которого намотался клубок абсолютно невероятных событий, уместных в фильмах с Ван Даммом, но никак не в повседневной жизни рядового, пусть и популярного ведущего «Новостей».
А еще Лизавете стало страшно. Вернулись ужас и растерянность, задавленные нехваткой времени и суровой дисциплиной эфира. Она вздрагивала от каждого шороха. Шумов в студии много – кому-то надо позвонить, кто-то запустил принтер, кто-то принялся отматывать кассету, не приглушив звук. И каждый раз Лизавета сбивалась, теряла мысль, путалась в элементарных вещах.
Дошло до того, что она забыла, какое агентство давало заявление министра внутренних дел о расследовании громких убийств. Пришлось лезть в урну и рыться в выброшенных сразу по завершении вечернего выпуска бумажках.
– Решила следы заметать? Уничтожаешь ценные документы? Этот фокус не пройдет!
Лизавета чуть в обморок не упала. Осторожно выглянула из-под стола – рядом, чуть не взявшись за руки, стояли Савва и Маневич. Они опять подружились. Вероятно, на почве грозящей катастрофы.
– Шуточки у вас! А если бы меня удар хватил?
– Не переживай, старушка. Не так все плохо. – Маневич нахально уселся на комментаторский стол. – Все просто отлично! Когда Лана сказала, что нас с Саввушкой разыскивает милиция, я тоже подумал – амба, добегался. Привлекут за фабрикацию улик. Ничего, пронесло. Нас разные искали люди. Меня – рубоповцы. У них там переполох. Мне пресс-служба не то по глупости, не то по доброте душевной, что равноценно той же глупости, слила куда больше информации, чем предполагалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96