А она, вместо того чтобы проанализировать ситуацию и принять решение, вспоминает, кто, что и когда ей говорил, копается в подробностях своей личной жизни. Неужели правы оголтелые сексисты, утверждающие, что даже у самых умных женщин всего полторы извилины, да и те забиты всякими рюшечками, воланчиками и поцелуйчиками?
Лизавета вдруг вспомнила, как она сдавала курсовую работу в университете. Это был довольно смелый курсовик, в котором студентка Зорина вполне аргументированно доказывала, что те или иные глобальные идеи, будь то война за гроб Господень, борьба за чистоту веры или расы, трансформируются от эпохи к эпохе иногда до неузнаваемости и прекрасно обслуживают конкретные интересы вполне конкретных людей. Исследование было не слишком глубоким, но Лизавета покопалась в книжках и нашла довольно красноречивые примеры.
С крестовыми походами ходили в разные страны в зависимости от того, какой лакомый кусочек – Палестина или Лифляндия – попадал в поле зрения «борца за веру». И никому не приходило в голову вспомнить, что цель крестового похода – освобождение от власти неверных земли, где родился Иисус. Типичный двойной стандарт.
Умные арабы-завоеватели, покорив зороастрийский Иран, быстро причислили зороастрийцев к «людям писания», которых вовсе не обязательно обращать в истинную веру – пусть поклоняются прежним богам, только при этом следует платить определенную мзду. Очень мудрый ход: и казне пополнение, и не надо уничтожать население целой страны. А население потихоньку в большинстве своем все равно перешло в ислам, только чуть позже.
Двойной стандарт. Новые одежки для прежних идей и идеалов. Так было в двенадцатом веке, так было в девятнадцатом, так есть в веке двадцатом, и так будет всегда. «Рассматривая трансформацию базовых идей и идеологий, можно точнее представить себе политическую и экономическую историю того или иного народа», – писала Лизавета. Оппонент, высокоученый профессор с окладистой бородой, сначала расхвалил работу, а потом унизил Лизавету одной фразой: «Автор предлагает довольно любопытную концепцию, позволяющую взглянуть на историю не снизу вверх – от политики к идеологии, а наоборот; этот метод в некоторых случаях может принести определенные плоды, но сразу видно, что статью писала женщина, придающая слишком много значения мелочам».
Пятерку Лизавета, конечно, заработала, а потом ей приснился нелепый сон. Она пишет статью, радуется, что хорошо получилось, перепечатывает ее на машинке, после чего берет розовые кружева и старательно пришивает кружевную рюшечку к каждой странице. «Я же говорил – все очень хорошо, но женщина…» – заявляет бородатый профессор и брезгливо трогает руками розовые кружавчики.
Сон повторялся с завидной регулярностью. И когда ей не разрешили поехать в командировку в Абхазию на том основании, что она женщина. И когда она слышала разговорчики, что, мол, на этот корпункт баб не берут, такой у них жизненный принцип. И еще много-много раз. Лизавета вовсе не была ярой феминисткой, но ей казалось обидным, что кого-то считают умнее или способнее только на том основании, что этот «кто-то» носит штаны, а не юбку.
Неужели это действительно так? Ведь окажись на ее месте мужчина, он наверняка готовился бы к допросу, а не плавал по волнам лирической памяти…
Снова заверещал телефон, на этот раз местный. Взяв трубку, Лизавета услышала голос Саши Маневича:
– Ой, а я боялся, что ты ушла. Никто не отвечает, и дверь заперта. Борюсик сказал, что репортаж о взрыве надо делать обязательно и чтобы мы с тобой переговорили. Ты готова?
– Не знаю, Саш. – Лизавета растерялась. Вторично посылать коллегу к черту не хотелось. Но лепетать что-то перед камерой хотелось еще меньше. – Меня тут милиция собирается опрашивать… Я даже не знаю, как вы успеете.
– Успеем. Это три минуты, ты сама знаешь. Снимем прямо у тебя в кабинете. Или нет, лучше в студии. Ты у нас ведущая. Лицо компании. Пусть тебя увидят в знакомом интерьере. Спускайся, я с оператором буду там через пять минут.
Лизавета порылась в ящике своего письменного стола и извлекла рабочую косметичку. Потом подошла к зеркалу, осмотрела лицо и прическу критическим, предэфирным взглядом. «Выглядеть» в кадре надо несмотря ни на что. Прекрасный повод взять себя в руки.
Выглядит она неважно: тени под глазами, лохматая, как ведьма после шабаша. Но под луной нет ничего непоправимого, особенно когда речь идет о женском личике. Итак, карандаш, высветляющий тени и скрывающий следы невзгод, чуть-чуть тона, немного пудры, капельку румян, потом глаза – тушь и подводка – и кисточкой – цветной блеск для губ.
Лизавета перед эфирами то красилась сама, то ходила к гримерам. Конечно, гримеры – это более профессионально, но не хватало иногда времени, а иногда настроения. Поэтому Лизавета всегда держала в кабинете необходимый минимум средств. Она была сторонницей легкого грима. Ей казалось, что сильно накрашенное лицо выглядит вульгарным, особенно у ведущих новостей, там совершенно неуместна вызывающая боевая раскраска. Во всех заграничных командировках Лизавета покупала косметику из естественной или натуральной коллекции, специальный грим, помогающий создать эффект чисто умытого лица.
Когда она спустилась в студию, Саша Маневич и оператор уже ждали ее в полной готовности. Камера на штативе, место съемки определено, свет поставлен. Оставалось только приколоть микрофон-петличку. Саша сразу приступил к делу:
– Лизавета, с чем может быть связан этот взрыв?
– Не знаю, мне трудно говорить. Ранен наш оператор, Володя Баранович. Говорят, что ранение не опасное, но все равно… – Лизавета на секунду замолчала. Задавать вопросы гораздо проще, чем отвечать на них. Ей больше нравилось быть ведущей новостей, а не героем программы. – Я не понимаю, кому и зачем понадобилось подкладывать взрывное устройство в мой автомобиль.
– И никаких угроз, никаких предупреждений?
– Нет.
– Ты недавно делала репортаж о террористическом акте в мини-пекарне «Тутти-Фрутти»…
– Не думаю, что это как-то связано. Нас там было много.
– А другие репортажи, расследования?
– Ничего конкретного в голову не приходит. Может быть, кто-то что-нибудь перепутал?
– Все, снято. Спасибо. Бегу писать.
Бежать далеко никакой нужды не было. Саша устроился за одним из компьютеров в ньюсруме.
– Лизавета, Борюсик просил тебя позвонить, – отвлекся от экрана своей персоналки выпускающий редактор.
– Хорошо. – Лизавета подошла к редакторскому столу, где стоял прямой телефон к главному. Но в кабинете их шефа никто не отзывался. Она положила трубку.
– Ты в самом деле не знаешь, что произошло? – воспользовался случаем редактор. Все присутствующие насторожились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Лизавета вдруг вспомнила, как она сдавала курсовую работу в университете. Это был довольно смелый курсовик, в котором студентка Зорина вполне аргументированно доказывала, что те или иные глобальные идеи, будь то война за гроб Господень, борьба за чистоту веры или расы, трансформируются от эпохи к эпохе иногда до неузнаваемости и прекрасно обслуживают конкретные интересы вполне конкретных людей. Исследование было не слишком глубоким, но Лизавета покопалась в книжках и нашла довольно красноречивые примеры.
С крестовыми походами ходили в разные страны в зависимости от того, какой лакомый кусочек – Палестина или Лифляндия – попадал в поле зрения «борца за веру». И никому не приходило в голову вспомнить, что цель крестового похода – освобождение от власти неверных земли, где родился Иисус. Типичный двойной стандарт.
Умные арабы-завоеватели, покорив зороастрийский Иран, быстро причислили зороастрийцев к «людям писания», которых вовсе не обязательно обращать в истинную веру – пусть поклоняются прежним богам, только при этом следует платить определенную мзду. Очень мудрый ход: и казне пополнение, и не надо уничтожать население целой страны. А население потихоньку в большинстве своем все равно перешло в ислам, только чуть позже.
Двойной стандарт. Новые одежки для прежних идей и идеалов. Так было в двенадцатом веке, так было в девятнадцатом, так есть в веке двадцатом, и так будет всегда. «Рассматривая трансформацию базовых идей и идеологий, можно точнее представить себе политическую и экономическую историю того или иного народа», – писала Лизавета. Оппонент, высокоученый профессор с окладистой бородой, сначала расхвалил работу, а потом унизил Лизавету одной фразой: «Автор предлагает довольно любопытную концепцию, позволяющую взглянуть на историю не снизу вверх – от политики к идеологии, а наоборот; этот метод в некоторых случаях может принести определенные плоды, но сразу видно, что статью писала женщина, придающая слишком много значения мелочам».
Пятерку Лизавета, конечно, заработала, а потом ей приснился нелепый сон. Она пишет статью, радуется, что хорошо получилось, перепечатывает ее на машинке, после чего берет розовые кружева и старательно пришивает кружевную рюшечку к каждой странице. «Я же говорил – все очень хорошо, но женщина…» – заявляет бородатый профессор и брезгливо трогает руками розовые кружавчики.
Сон повторялся с завидной регулярностью. И когда ей не разрешили поехать в командировку в Абхазию на том основании, что она женщина. И когда она слышала разговорчики, что, мол, на этот корпункт баб не берут, такой у них жизненный принцип. И еще много-много раз. Лизавета вовсе не была ярой феминисткой, но ей казалось обидным, что кого-то считают умнее или способнее только на том основании, что этот «кто-то» носит штаны, а не юбку.
Неужели это действительно так? Ведь окажись на ее месте мужчина, он наверняка готовился бы к допросу, а не плавал по волнам лирической памяти…
Снова заверещал телефон, на этот раз местный. Взяв трубку, Лизавета услышала голос Саши Маневича:
– Ой, а я боялся, что ты ушла. Никто не отвечает, и дверь заперта. Борюсик сказал, что репортаж о взрыве надо делать обязательно и чтобы мы с тобой переговорили. Ты готова?
– Не знаю, Саш. – Лизавета растерялась. Вторично посылать коллегу к черту не хотелось. Но лепетать что-то перед камерой хотелось еще меньше. – Меня тут милиция собирается опрашивать… Я даже не знаю, как вы успеете.
– Успеем. Это три минуты, ты сама знаешь. Снимем прямо у тебя в кабинете. Или нет, лучше в студии. Ты у нас ведущая. Лицо компании. Пусть тебя увидят в знакомом интерьере. Спускайся, я с оператором буду там через пять минут.
Лизавета порылась в ящике своего письменного стола и извлекла рабочую косметичку. Потом подошла к зеркалу, осмотрела лицо и прическу критическим, предэфирным взглядом. «Выглядеть» в кадре надо несмотря ни на что. Прекрасный повод взять себя в руки.
Выглядит она неважно: тени под глазами, лохматая, как ведьма после шабаша. Но под луной нет ничего непоправимого, особенно когда речь идет о женском личике. Итак, карандаш, высветляющий тени и скрывающий следы невзгод, чуть-чуть тона, немного пудры, капельку румян, потом глаза – тушь и подводка – и кисточкой – цветной блеск для губ.
Лизавета перед эфирами то красилась сама, то ходила к гримерам. Конечно, гримеры – это более профессионально, но не хватало иногда времени, а иногда настроения. Поэтому Лизавета всегда держала в кабинете необходимый минимум средств. Она была сторонницей легкого грима. Ей казалось, что сильно накрашенное лицо выглядит вульгарным, особенно у ведущих новостей, там совершенно неуместна вызывающая боевая раскраска. Во всех заграничных командировках Лизавета покупала косметику из естественной или натуральной коллекции, специальный грим, помогающий создать эффект чисто умытого лица.
Когда она спустилась в студию, Саша Маневич и оператор уже ждали ее в полной готовности. Камера на штативе, место съемки определено, свет поставлен. Оставалось только приколоть микрофон-петличку. Саша сразу приступил к делу:
– Лизавета, с чем может быть связан этот взрыв?
– Не знаю, мне трудно говорить. Ранен наш оператор, Володя Баранович. Говорят, что ранение не опасное, но все равно… – Лизавета на секунду замолчала. Задавать вопросы гораздо проще, чем отвечать на них. Ей больше нравилось быть ведущей новостей, а не героем программы. – Я не понимаю, кому и зачем понадобилось подкладывать взрывное устройство в мой автомобиль.
– И никаких угроз, никаких предупреждений?
– Нет.
– Ты недавно делала репортаж о террористическом акте в мини-пекарне «Тутти-Фрутти»…
– Не думаю, что это как-то связано. Нас там было много.
– А другие репортажи, расследования?
– Ничего конкретного в голову не приходит. Может быть, кто-то что-нибудь перепутал?
– Все, снято. Спасибо. Бегу писать.
Бежать далеко никакой нужды не было. Саша устроился за одним из компьютеров в ньюсруме.
– Лизавета, Борюсик просил тебя позвонить, – отвлекся от экрана своей персоналки выпускающий редактор.
– Хорошо. – Лизавета подошла к редакторскому столу, где стоял прямой телефон к главному. Но в кабинете их шефа никто не отзывался. Она положила трубку.
– Ты в самом деле не знаешь, что произошло? – воспользовался случаем редактор. Все присутствующие насторожились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96