Но они нашлись. Уж больно тут оказалось погано. Натуральное болото. Правда, с подсветкой в виде уличных фонарей, расположенных необычайно высоко.
...муниципального образования принято решение заменить мачты уличного освещения на более высокие и вандалостойкие в связи с участившимися случаями хулиганского уничтожения светильников категорий...
А чего они днем-то горят?
Терять, в смысле грязи, было уже нечего, и он сел прямо в мокрый кювет. Опять кювет. Зато дорога – вот она. Стоит только руку протянуть. Буквально. А в шаге от него завяз в грязи контейнер, продолжая отливать желтыми гранями, как будто он не в канаве, а за стеклом выставочного стенда красуется. И откуда в зоне такая грязь? Столько денег сюда вбухано...
Денисов, встав на четвереньки, пополз вперед, на асфальт, где его силы и закончились. Он просто сел на мокрую дорогу, не в силах даже глядеть перед собой. Только вниз. Глазные яблоки стали очень тяжелыми, так что пришлось напрягаться, чтобы не выпали. Он даже не отреагировал на скрежет тормозов.
– Вот ведь падаль, – сказал кто-то, подходя сзади.
Сил для возражений не было. Хватило только, чтобы отрицательно мотнуть низко опущенной головой, отчего в мозгу что-то взболтнулось и отозвалось болью. Дождь колошматил по затылку, принося некоторое упокоение. Если бы только не так холодно...
Кто-то сильный подхватил его под мышки и рывком поставил на ноги. Не рискуя жестикулировать головой – научен! – Денисов отрицательно повел рукой.
– Не-ет.
– Как самочувствие? – спросил кто-то спереди.
Он вынужден был открыть глаза и увидел перед собой лицо, увенчанное полицейской фуражкой с мокрым козырьком.
– Контейнер, – пробормотал он, чувствуя, что слова его не доходят до стража порядка. Поэтому вздохнул поглубже и повторил. – Контейнер.
– Да вижу. Значит, считаем, нормально. В машину его. И ящик заберите. Вот ведь падаль. Ну что за день сегодня. Второй уже случай. То ли будет ночью.
Его куда-то сажали – он падал, заваливаясь в сторону, – везли, что-то спрашивали. С ним что-то происходило, точнее, с ним что-то делали, но он уже ничего не понимал. Проваливался в беспамятство, выныривал, порой слышал чьи-то голоса, зачастую болезненно громкие, мелькали пятна света, его не то несли, не то везли, не то он сам летал. Или уже отлетал.
Разбудил его надоедливый, бубнящий голос. Глаза открывать не хотелось категорически, тело требовало покоя, и он еще несколько секунд лежал со смеженными веками, надеясь вернуть сон, но чувствовал, что проснулся уже окончательно. Как любил говорить один его учитель – еще в школе (зануда был страшный) – бесповоротно.
Денисов открыл глаза. Над ним находился потолок кремового цвета, на котором дрожал овальный солнечный зайчик. Повернул голову на звук – взгляд натолкнулся на прикроватную стойку с полупрозрачными пластиковыми колбами. Подобные ему приходилось видеть в госпитале Управления и на борту судна. Физраствор, лекарства, заменители крови. Полный набор. И все это работает, качает. По трубкам, тянущимся к его телу, все это добро в него вливали. Похоже, что ему устроили большое промывание организма. Или чистку. Хреновые, выходит, у него дела.
Он перевел взгляд левее, в область своих ног. Какой-то силуэт мерно раскачивался там, за пределами резкости, и бубнил. Слов не разобрать, но голос противный. Он попытался вслушаться, хотя бы понять, о чем речь, но не получилось. Что-то вроде «хорой-ка, бэн, хорх и бен те, хоротой». Примерно так. И еще одно слово: «Надоели». Оно прозвучало раньше.
– Эй! – позвал он.
Голос неожиданно для него самого прозвучал громко и резко, как не свой.
– А? – откликнулась тень женским голосом. – Проснулся, голубь? Ну вот и хорошо. Сейчас мы тебе врача вызовем, покушать принесем. Жить будешь!
Непонятное веселье или, скорее, оживление, легко угадываемое в этом старчески дребезжащем голосе, неприятно удивило Денисова. И еще то, что он видел плохо, почти никак. Моргнув пару раз, понял, что его контактные линзы категории «супер» – денег за них отвалил немало – исчезли. Теперь он еще и слепой. Не до конца, конечно, вблизи он видит нормально, его близорукость никуда от него не делась, но его самонастраивающиеся окуляры, видимо, сгинули в той самой канаве. По голове, похоже, били. Иначе никак эти линзы не вышибить. Эх, надо, надо было делать операцию, ведь говорили же ему умные люди. Хотя после битья ногами по голове он в этом случае рисковал вообще остаться слепым из-за разрыва сетчатки или, что еще хуже, хрусталика глаза. А ведь на корабле и особенно при взлете перегрузки бывают такими, что воздействие на организм оказывается не слабее боксерского удара, проведенного прямехонько в лоб.
Расплывчатый контур с неприятно-подобострастным голосом немолодой женщины исчез, и Денисов сумел, пусть и кое-как, рассмотреть обстановку, в которой оказался. В общем, это медицинская палата. Не самого высокого уровня, не как в клинике Управления, но палата. Прибор накачки, который он увидел первым – тот находился совсем рядом с кроватью, кстати, высоко поднятой над полом, с другой стороны столик с какими-то плошками, дальше еще один прибор, у стены, но не разглядеть, какой именно, пол ровный, светло-коричневого тона. И – ну куда же без него! – стектолитовый контейнер постоянного сопровождения литеры «Н» – «непроницаемый», примостившийся у него в ногах.
Почему-то ощущение того, что меч Пакита рядом, принесло успокоение. Денисов попытался приподняться на локте – голова закружилась. Слабость, мать ее! Телефон, вшитый в щеку, не реагировал. Значит, зона. Чего и хотел. Можно себя поздравить. По крайней мере с тем, что желаемое сбылось. А это всегда заслуживает поздравления, даже когда ты хотел оказаться далеко, а оказался в заднице. Четче, четче нужно формулировать свои желания. И еще хотелось есть. Теперь, будьте любезны, сформулируйте меню. А то опять занесет не в ту помойку.
– Добрый день, – прозвучал голос со стороны двери.
Денисов напрягся и увидел – так, примерно, – контур мужчины в синем халате.
– Здравствуйте.
– Ну? И как мы себя чувствуем?
Размытая фигура стремительно приближалась, и теперь Денисов мог – без деталей – видеть мужчину относительно небольшого роста, так, метр шестьдесят пять или чуть больше.
– Спасибо.
– Спасибо «хорошо» или спасибо, – короткая пауза, – «не очень»?
Слащавости в докторах Денисов не любил никогда. В детстве, когда он заболевал, пусть это случалось и не так часто, хотя с чем сравнивать – неизвестно, лечившие его доктора бывали всегда категоричными. Хотя, по прошествии лет, он понял, что однозначность далеко не всегда является признаком правоты, примеров тому в его практике не счесть, однако чувство, ощущение врача осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
...муниципального образования принято решение заменить мачты уличного освещения на более высокие и вандалостойкие в связи с участившимися случаями хулиганского уничтожения светильников категорий...
А чего они днем-то горят?
Терять, в смысле грязи, было уже нечего, и он сел прямо в мокрый кювет. Опять кювет. Зато дорога – вот она. Стоит только руку протянуть. Буквально. А в шаге от него завяз в грязи контейнер, продолжая отливать желтыми гранями, как будто он не в канаве, а за стеклом выставочного стенда красуется. И откуда в зоне такая грязь? Столько денег сюда вбухано...
Денисов, встав на четвереньки, пополз вперед, на асфальт, где его силы и закончились. Он просто сел на мокрую дорогу, не в силах даже глядеть перед собой. Только вниз. Глазные яблоки стали очень тяжелыми, так что пришлось напрягаться, чтобы не выпали. Он даже не отреагировал на скрежет тормозов.
– Вот ведь падаль, – сказал кто-то, подходя сзади.
Сил для возражений не было. Хватило только, чтобы отрицательно мотнуть низко опущенной головой, отчего в мозгу что-то взболтнулось и отозвалось болью. Дождь колошматил по затылку, принося некоторое упокоение. Если бы только не так холодно...
Кто-то сильный подхватил его под мышки и рывком поставил на ноги. Не рискуя жестикулировать головой – научен! – Денисов отрицательно повел рукой.
– Не-ет.
– Как самочувствие? – спросил кто-то спереди.
Он вынужден был открыть глаза и увидел перед собой лицо, увенчанное полицейской фуражкой с мокрым козырьком.
– Контейнер, – пробормотал он, чувствуя, что слова его не доходят до стража порядка. Поэтому вздохнул поглубже и повторил. – Контейнер.
– Да вижу. Значит, считаем, нормально. В машину его. И ящик заберите. Вот ведь падаль. Ну что за день сегодня. Второй уже случай. То ли будет ночью.
Его куда-то сажали – он падал, заваливаясь в сторону, – везли, что-то спрашивали. С ним что-то происходило, точнее, с ним что-то делали, но он уже ничего не понимал. Проваливался в беспамятство, выныривал, порой слышал чьи-то голоса, зачастую болезненно громкие, мелькали пятна света, его не то несли, не то везли, не то он сам летал. Или уже отлетал.
Разбудил его надоедливый, бубнящий голос. Глаза открывать не хотелось категорически, тело требовало покоя, и он еще несколько секунд лежал со смеженными веками, надеясь вернуть сон, но чувствовал, что проснулся уже окончательно. Как любил говорить один его учитель – еще в школе (зануда был страшный) – бесповоротно.
Денисов открыл глаза. Над ним находился потолок кремового цвета, на котором дрожал овальный солнечный зайчик. Повернул голову на звук – взгляд натолкнулся на прикроватную стойку с полупрозрачными пластиковыми колбами. Подобные ему приходилось видеть в госпитале Управления и на борту судна. Физраствор, лекарства, заменители крови. Полный набор. И все это работает, качает. По трубкам, тянущимся к его телу, все это добро в него вливали. Похоже, что ему устроили большое промывание организма. Или чистку. Хреновые, выходит, у него дела.
Он перевел взгляд левее, в область своих ног. Какой-то силуэт мерно раскачивался там, за пределами резкости, и бубнил. Слов не разобрать, но голос противный. Он попытался вслушаться, хотя бы понять, о чем речь, но не получилось. Что-то вроде «хорой-ка, бэн, хорх и бен те, хоротой». Примерно так. И еще одно слово: «Надоели». Оно прозвучало раньше.
– Эй! – позвал он.
Голос неожиданно для него самого прозвучал громко и резко, как не свой.
– А? – откликнулась тень женским голосом. – Проснулся, голубь? Ну вот и хорошо. Сейчас мы тебе врача вызовем, покушать принесем. Жить будешь!
Непонятное веселье или, скорее, оживление, легко угадываемое в этом старчески дребезжащем голосе, неприятно удивило Денисова. И еще то, что он видел плохо, почти никак. Моргнув пару раз, понял, что его контактные линзы категории «супер» – денег за них отвалил немало – исчезли. Теперь он еще и слепой. Не до конца, конечно, вблизи он видит нормально, его близорукость никуда от него не делась, но его самонастраивающиеся окуляры, видимо, сгинули в той самой канаве. По голове, похоже, били. Иначе никак эти линзы не вышибить. Эх, надо, надо было делать операцию, ведь говорили же ему умные люди. Хотя после битья ногами по голове он в этом случае рисковал вообще остаться слепым из-за разрыва сетчатки или, что еще хуже, хрусталика глаза. А ведь на корабле и особенно при взлете перегрузки бывают такими, что воздействие на организм оказывается не слабее боксерского удара, проведенного прямехонько в лоб.
Расплывчатый контур с неприятно-подобострастным голосом немолодой женщины исчез, и Денисов сумел, пусть и кое-как, рассмотреть обстановку, в которой оказался. В общем, это медицинская палата. Не самого высокого уровня, не как в клинике Управления, но палата. Прибор накачки, который он увидел первым – тот находился совсем рядом с кроватью, кстати, высоко поднятой над полом, с другой стороны столик с какими-то плошками, дальше еще один прибор, у стены, но не разглядеть, какой именно, пол ровный, светло-коричневого тона. И – ну куда же без него! – стектолитовый контейнер постоянного сопровождения литеры «Н» – «непроницаемый», примостившийся у него в ногах.
Почему-то ощущение того, что меч Пакита рядом, принесло успокоение. Денисов попытался приподняться на локте – голова закружилась. Слабость, мать ее! Телефон, вшитый в щеку, не реагировал. Значит, зона. Чего и хотел. Можно себя поздравить. По крайней мере с тем, что желаемое сбылось. А это всегда заслуживает поздравления, даже когда ты хотел оказаться далеко, а оказался в заднице. Четче, четче нужно формулировать свои желания. И еще хотелось есть. Теперь, будьте любезны, сформулируйте меню. А то опять занесет не в ту помойку.
– Добрый день, – прозвучал голос со стороны двери.
Денисов напрягся и увидел – так, примерно, – контур мужчины в синем халате.
– Здравствуйте.
– Ну? И как мы себя чувствуем?
Размытая фигура стремительно приближалась, и теперь Денисов мог – без деталей – видеть мужчину относительно небольшого роста, так, метр шестьдесят пять или чуть больше.
– Спасибо.
– Спасибо «хорошо» или спасибо, – короткая пауза, – «не очень»?
Слащавости в докторах Денисов не любил никогда. В детстве, когда он заболевал, пусть это случалось и не так часто, хотя с чем сравнивать – неизвестно, лечившие его доктора бывали всегда категоричными. Хотя, по прошествии лет, он понял, что однозначность далеко не всегда является признаком правоты, примеров тому в его практике не счесть, однако чувство, ощущение врача осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94